Таковы правила, которые втолковывают Дэзику Лев и Даня, ухаживая за ним, леча его раны и нанося две новые. Одна из них — это тюремная татуировка сзади под левым коленом. С помощью булавки, чернил и раздобытого тайком спирта Лев выкалывает ему на теле два аккуратных, соединенных вместе креста с висящими на них звездами Давида.

Смысл татуировки восходит к евангельскому преданию, гласящему, что вместе с Иисусом в Страстную пятницу в Иерусалиме были распяты и два разбойника, то бишь зэка.

Потом они режут ему кисть руки, одновременно вскрывая старые порезы на своих кистях, и прижимают рану к ране, кровь к крови, веля Дэзику произнести клятву: «Клянусь соблюдать Воровской закон. Клянусь всеми силами помогать другим ворам. Всегда приходить на выручку братьям. Не предавать своих братьев. Подчиняться власти поставленных надо мною старших товарищей. Все споры и раздоры я стану выносить на суд Схода и подчинюсь всякому принятому решению. Я накажу преступившего Закон, если братья мои доверят мне это сделать. Я никогда не стану сотрудничать с властями…»

Мелодрамой попахивает, думает Дэзик, ну да ладно…

«…Я покину семью и домашних, — с чувством декламирует Даня. — Да не будет у меня другой семьи, кроме Двух Крестов…»

Тут Дэзик запинается и замолкает.

«Я покину семью и домашних, — повторяет Даня. — Да не будет у меня иной семьи, кроме Двух Крестов…»

«Я покину семью и домашних. Да не будет у меня иной семьи, кроме Двух Крестов».

Прости меня, мама, мысленно просит Дэзик, когда-нибудь я возмещу тебе это!

«…И да буду я проклят, а душа моя пусть горит в аду, если я когда-нибудь преступлю Воровской закон».

После, до самого конца срока, его никто и пальцем не трогает. Скинув Старика Телянина с его трона, Дэзик прочно утверждается на этом месте, подпертый Даней и Львом в качестве телохранителей. Никто из зэков не смеет перечить этой троице или как-то противостоять ей, потому что твердо знает, что: а) не так легко убить, как быть убитым, б) если даже по какому-то невероятному стечению обстоятельств тебе посчастливится убрать всех троих, все и каждый в организации «Два Креста» либо найдут способ прикончить тебя еще в тюрьме, либо сделают это в следующую же секунду по выходе на благословенный и такой мимолетный солнечный свет свободы.

И, стало быть, любой зэк, на чьих плечах голова, а не кочан капусты, не захочет с ними связываться и предпочтет держаться в стороне, сохраняя нейтралитет.

Таким образом, Дэзик получает возможность дышать.

Отвоевывает себе маленькое жизненное пространство.

И право жить, по русским тюремным меркам, на широкую ногу.

Получать побольше баланды, иметь второе одеяло, дополнительные сигареты и пить самогон. Ему предлагают в полное и безраздельное пользование одного из местных «петухов» — слегка подмазанный и при неярком свете он даже немного похож на женщину.

Дэзик благодарит, но отказывается.

Решает, что полтора года он как-нибудь перетопчется, но сохранит свое достоинство. Он бережет себя для девушек своей мечты, которые все сплошь видятся ему калифорнийскими красотками. Он отклоняет предложение, не соглашаясь на суррогат, а досаду свою заглушает сигаретами, водкой и прочими маленькими радостями, которые доставляет ему членство в организации и звание вора в законе.

Дэзик видит, как падают в изнеможении зэки, падают и уже не встают. Их оставляют в покое — пусть лежат, пока не околеют. Видит он и как падают люди, а надзиратели бьют их до полусмерти и оставляют подыхать от холода.

Он видит все это и дает себе клятву, что с ним подобное никогда не случится. Ни с ним, ни с Даней или Львом. Потому что они самые что ни на есть братья, и, если один споткнется, другие его подхватят. А если охранникам это не по вкусу — к черту охранников: ведь захотят связаться с одним из них — придется иметь дело со всей троицей.

Он думает о жизни и хочет, чтоб Даня со Львом тоже думали о жизни. Дэзик знает, что сохранить живым надо не только тело, живыми надо сохранить также голову и душу. И по ночам он рассказывает Дане и Льву истории; истории из журналов и фильмов, которые он видел, истории о немеркнущем солнце и спортивных автомобилях, о красивых домах и еще более красивых женщинах.

Обещаю вам, братва.

Мы будем вместе в Раю.

Объяснение с матерью выливается в чистый кошмар.

По окончании срока Дэзик обращается за разрешением на выезд из страны, которое Карпотцев устраивает ему мгновенно. На этот раз дело обходится без прогулок в парке — они даже не встречаются. Это в прошлом — теперь Дэзику западло находиться в компании полковника КГБ — вдруг увидят. И свернут, как цыплятам, шеи всем членам Двух Крестов. Поэтому инструкции теперь Дэз получает через оставленные в тайниках послания, и инструкции весьма четкие: отправляйся и богатей, отправляйся и кради. Деньги будешь пересылать таким-то и таким-то образом.

За дело.

Мать глядит, как Дэзик пакует нехитрые свои пожитки.

Она плачет, она криком кричит, воет, стонет и скулит, прижимаясь к нему.

— Ты же говорил, что возьмешь меня с собой!

— Сейчас не могу. Потом.

— Почему не сейчас?

Он не может ей сказать, что он, дав клятву, вступил в Два Креста. Что его убьют, если он преступит закон. Или если раскроется его обман. Что он, так или иначе, погибнет и с ним погибнет его американская мечта.

И он только твердит:

— Не сейчас.

— Просто ты не любишь меня!

— Я тебя люблю.

Она приникает к нему, прижимается всем телом.

— Как ты можешь меня бросить!

— Я пришлю тебе вызов.

— Врешь!

— Пришлю обязательно.

— Врешь! Тварь неблагодарная!

Она кидается на диван и рыдает. Не хочет взглянуть на него даже на прощание. Последнее воспоминание о ней — белая шея на маленькой черной подушечке.

А потом — сразу же — пальмы.

Дэзик видит их еще из самолета, идущего на снижение в международном аэропорту Лос-Анджелеса, и думает: «Вот и все!»

Калифорния.

Выйдя из терминала, он ступает на раскаленный бетон тротуара и спешит к телефонной будке. У него номер телефона Тива Лернера, их американского бригадира Западного побережья — вот она, выгода членства в Двух Крестах. Имеются и рекомендательные письма, так что уже через двадцать пять минут он вылезает из такси возле дома Лернера в Ферфаксе, Лос-Анджелес.

Лернер усаживает Дэзика в дешевой безвкусной гостиной своего дешевого безвкусного дома и за стопкой водки объясняет, что организация здесь строится так же, как и на родине: пахану подчиняются четыре бригады, руководимые бригадирами. Бригады делятся на звенья, специализирующиеся на разного рода мошенничестве — махинациях с кредитами, вымогательстве, подлогах, аферах и простом воровстве. Кроме бригад в подчинении у пахана находятся воры в законе, помогающие ему править, и особое ударное подразделение самых крепких парней — бойцов.

— Ты начнешь с самого низа, — объявляет Лернер, — и пробьешься наверх. Как это делают в Америке.

— Разумеется, — говорит Дэзик.

— Я твой бригадир, — говорит Лернер. — И посылаю тебя в звено Трачева.

— А чем там занимаются?

— Воровством, — говорит Лернер. — Ты будешь воровать. Половину вырученных денег станешь отдавать Трачеву. Десять процентов идет в общак.

Русские в этом смысле похожи на мормонов: как и они, взимают десятину. Десять процентов от всех барышей идет в общак,из которого пахан черпает на разного рода взятки и платежи. Строго говоря, общак — не собственность пахана, он принадлежит банде и служит ее безопасности и благополучию. Общак существует для того, чтобы подкупать полицейских, адвокатов, судей и политиков — всех, кого бывает необходимо умасливать. Общак — это неприкосновенный запас, святая святых, потому что без него невозможны ни безопасность, ни материальное благополучие банды. Без него банду можно уподобить утлому суденышку без спасательных плотов, брошенному в штормовое море.