— Значит, «дубинку» долой?
— Почему долой? — огорошил его директор. — Нет, я думаю, что иногда и «дубинка» пригодится. Мало ли какие случаи могут быть в нашей жизни! Чувство меры — великое чувство…
Договорить не удалось. В дверях, предварительно постучав, появилась учительница химии.
— Извините, пожалуйста! Я помешала? — бойко спросила Лизунова, посмотрев на юношу.
Клим в свою очередь вопросительно взглянул на директора.
— Нет. Я уже всё сказал, — ответил Константин Семенович, поднимаясь. — Идите… Вы ко мне, товарищ Лизунова? Я не ошибаюсь, вы Лизунова?
— Совершенно верно! — заулыбалась учительница, проводив взглядом школьника. — Здравствуйте, Константин Семенович! Позвольте от всей души приветствовать вас и выразить свое восхищение вашей деятельностью!
— Какой деятельностью? Никакой деятельности еще нет.
— Ах, какая скромность! Но я сама, своими глазами видела, что у нас делается… Ученики строят спортивную площадку, наверху красят парты, прибирают в столовой и вообще… под вашим руководством… — Она остановилась, перевела дух и с новой силой восторженно продолжала: — Общественно полезный труд под вашим руководством сыграет решающую роль в деле воспитания подрастающего поколения. Указания партии и правительства о политехнизации учебно-воспитательной работы обязывают нас, педагогов…
Этот набор штампованных фраз Константин Семенович почти не слушал. Он внимательно смотрел на говорившую, и в памяти его встал образ другой учительницы… У Лизуновой были такие же тонкие губы, острый носик, покрытое мелкими морщинками, словно высыхающее лицо, и даже странная прическа походила чем-то на прическу Лидии Андреевны Орешкиной — сплетницы, с которой ему когда-то пришлось иметь дело.
— Марина Федотовна прекрасной, изумительной души человек, — говорила Лизунова. — Я искренне, и горячо любила ее, но… как директор, как руководитель такого большого коллектива, она безусловно не справлялась, Я искренне желала ей добра…
Константин Семенович видел шевелившиеся губы учительницы, но слов не понимал, словно смотрел немое кино. Он думал о другом… Месяца полтора тому назад, вернувшись домой с работы, он узнал, что к нему заходила одна из бывших его учениц — Иванова. Не дождавшись, она ушла, оставив свой телефон. Тогда было некогда, и кроме того, мало ли учениц с такой фамилией учились в школе… И вдруг сейчас он вспомнил об этой Ивановой.
«Да ведь это, наверно, была Катя из школы имени Ушинского, — догадался он. — Выпускница сорок восьмого года. Первого послевоенного года его педагогической работы. Катюша Иванова, комсорг и руководитель воспитательной тройки, верный помощник учителя химии. Она как будто поступила в институт, а потом…»
— А почему вы стоите? — спохватился Константин Семенович. — Садитесь, пожалуйста.
Лизунова села и, по-прежнему улыбаясь, продолжала. Молчание директора ее поощряло:
— Я всегда держала ее в курсе всех дел. Директор школы должен иметь глаза и уши…
Константин Семенович насторожился, хотя в голове по-прежнему бродила мысль: «Где же телефон Ивановой?»…
— Среди учителей… — вкрадчиво закончила фразу Лизунова. — Уверяю вас, Константин Семенович, что учителя не святые. Это очень сложные люди. Часто они говорят совсем не то, что думают… А что они делают, когда их не видит руководитель?.. Уму непостижимо!
— Зачем вы говорите мне об этом? — холодно спросил Константин Семенович.
— Если вы хотите знать, чем занимаются ваши подчиненные…
Не раз и не два встречался в своей жизни Константин Семенович с так называемыми отрицательными людьми, и, как правило, с первого взгляда они не производили отталкивающего впечатления. Наоборот, вначале даже казались хорошими, добрыми и честными людьми. И только потом, столкнувшись с ними на деле, начинал он понимать их истинную сущность. Впрочем, бывало и так, что раскрывались они нечаянно, вдруг — благодаря какому-либо необычному, заставшему их врасплох случаю. Но всегда эти люди действовали за спиной… И вот теперь перед ним сидел как раз такой человек… но — без маски! У которого «всё написано на лбу». Возмущаться ее словами нельзя. Всё равно не поймет и истолкует по-своему… и допустить работать в школе — тоже нельзя. Это значило бы совершить преступление.
— Давайте лучше поговорим о деле, — остановил он химичку. — Вы знаете, что наша школа будет опытной?
— Ну, конечно, знаю! Я всегда и всё знаю, Константин Семенович. Я знаю, например, что вы работали в школе имени Ушинского и у вас там были неприятности… Но я вам сочувствую всей душой! Склочники, клеветники и завистники встречаются на каждом шагу. Очень трудно уберечь свое честное имя… Вам, наверно, и про меня уже успели наговорить бог знает что! Не верьте, Константин Семенович. Никому не верьте! Про вас я тоже много чего наслушалась, но ничему не верю!
— Товарищ Лизунова, мне совсем не интересно, что вы слышали про меня. Вы знаете, что наша школа будет школой продленного дня?
— Комната продленного дня, — поправила Лизунова директора.
— Нет, школа. Вся школа. Мы будем начинать работу в девять или даже в восемь утра и заканчивать к девяти часам вечера.
— Не-ет… первый раз слышу…
— Вечерами вам придется вести научно-исследовательскую работу в химической лаборатории. Вы справитесь с такой работой?
— В пределах программы? — неуверенно спросила Лизунова.
— Нет. Значительно шире. Химическая лаборатория будет связана с производством. Придется делать анализы, испытывать материалы. Одним словом, объем работы очень большой.
— Но с какой стати! Я учительница химии, и на моей обязанности…
— Значит, вы не справитесь? — перебил ее Константин Семенович.
— Почему не справлюсь? Я двадцать один год работаю в советской школе! — с беспокойством заговорила учительница. — Предмет свой я знаю…
— Теперь школа опытная, — вставил Константин Семенович.
— Ну и что! Пускай опытная, но учебная программа остается прежней. Я узнавала в роно. Там сказали мне, что никаких изменений программы, никаких сокращений…
— Да. Сокращать мы не собираемся.
— Всё равно. Изменить утвержденную программу… — взволновалась Лизунова. — Как можно… Тем более нельзя увеличивать. Программа и без того перегружена!
— Я не понимаю, почему вы волнуетесь? — спросил Константин Семенович. — Вы перейдете на работу в другую, обычную школу. Химики везде нужны.
— То есть как в другую школу? Что это значит?
— Повторяю: не теряйте даром времени и устраивайтесь в другую школу, — сразу, уже без всякой дипломатии отрубил Горюнов. — До начала учебного года еще далеко.
Удар был неожиданный, но учительница была к нему готова и не растерялась ни на секунду. Готовность эта выработалась в ней за двадцать лет работы в школе, за двадцать лет интриг, наушничества, стычек с учениками и оскорбленными коллегами, а также — невольным ощущением расплаты.
— Ну нет! — твердо заявила она и встала. — Из этой школы я никуда не уйду. Меня здесь все знают и любят.
— Вполне возможно, — спокойно возразил Константин Семенович, — но я вам всё-таки советую подумать. Если вы не справитесь с работой и вас придется увольнять в середине учебного года, вы подорвете свой преподавательский авторитет. Подумайте, посоветуйтесь…
Всё это произошло так неожиданно и быстро, что Лизунова даже не успела рассердиться по-настоящему. Выйдя из кабинета, не взглянув на секретаря, она торопливо миновала канцелярию и, сильно хлопнув дверью, скрылась. «Что это значит? Без конфликта, без всякого повода с моей стороны», — думала она, останавливаясь в вестибюле.
Куда идти? Кому жаловаться? Уволить! За что? Опытная школа, научно-исследовательская работа… Всё это пустой предлог, придирка. Она имеет диплом и звание, и это дает ей право работать в любой советской школе. Ясно, что ему наговорили про нее всяких гадостей.
Прекрасно понимая, что ее позиция неприступна, а у директора нет ни прав, ни оснований для увольнения, Лизунова постепенно начала успокаиваться. Ей ли не знать трудовых законов? Любой суд встанет на ее сторону и немедленно восстановит на работе, если директор действительно попытается привести свою угрозу в исполнение. «Пускай сначала напишет приказ, а тогда будем разговаривать», — решила Лизунова.
