Далее, с одной стороны, не будем забывать, что во всех четырёх Евангелиях есть лишь один (!) случай, когда Иисус называет Бога «Абба» (Мк 14:36): в момент, быть может, самой жаркой и тяжёлой молитвы в своей жизни (в Гефсиманском саду перед арестом). (К тому же здесь у нас нет уверенности в исторической достоверности: Иисус при этой сцене находится один.) С другой стороны, из более поздних раввинистических текстов ясно, что и другие учителя Закона иногда могли называть Бога «Абба» (Таанит 23б).
Оставим лучше бесплодные разговоры об уникальности и осознаем, что для Иисуса дело было не в уникальности, а в акцентах. (Мы уже видели, что к уникальности он, перенявший из библейской и послебиблейской традиции очень многое, никоим образом не стремился.) Ибо одно дело — по привычке величать Бога Отцом, произносить соответствующие молитвы, и совсем другое — впитать это всей сутью своего существа, сделать это центром своей жизни. Для Иисуса было верно второе, и это — то, что он старался привить своим ученикам. Мы знаем, что ранние христиане обращались к Богу словом «Абба» (Гал 4:6; Рим 8:15). Заимствовали они это из практики самого Иисуса: он, несомненно, учил их воспринимать свои отношения с Творцом как отношения близкие и, если угодно, семейные. (Слово «Папочка» с его слащавой сентиментальностью, конечно, здесь не подходит: в патриархальной культуре I века отец был фигурой не только близкой, но и предполагающей некоторую дистанцию с детьми, необходимость глубокого почтения и послушания.) Иными словами, если человек совершил грех (т. е. нарушил заповедь Торы), он тем самым не просто нарушил некое бездушное законодательство или оскорбил предельно далёкого властелина, но нанёс обиду близкому и дорогому существу (см. выше главу 8: притча о блудном сыне). Именно этому учил Иисус сборщиков податей, нечестных коммерсантов, проституток и других людей, на частое общение с которыми пеняли ему фарисеи: он пытался привить им ощущение Бога не как абстрактного и далёкого Законодателя, а как живого Отца. (Ср. Евангелие от Фомы 3б: «Когда вы познаете себя, тогда и вы будете познаны, и поймёте, что вы — дети Отца Живого».)
3. Сын (Божий)?
Нет никаких сомнений, что всё вышесказанное Иисус относил и к себе. Возникает, однако, вопрос: считал ли Иисус себя сыном Божиим в каком-либо особом смысле? Для понимания его личности и проповеди этот вопрос имеет колоссальное значение.
На этот вопрос следует ответить утвердительно. Хотя было бы наивно считать все евангельские высказывания на сей счёт аутентичными (особенно речи в Евангелии от Иоанна!), есть несколько отрывков, которые не производят впечатление выдуманных. Прежде всего, это высказывание, где Иисус говорит о своём незнании точных сроков Конца:
О дне же том или часе никто не знает: ни ангелы небесные, ни Сын, но только Отец.
Мк 13:32; ср. Мф 24:36
Сложно представить, что кто-то из христиан дерзнул бы приписывать незнание сроков тому, кого они считали Господом и Мессией. «Согласно еврейской традиции, Авраам, Моисей и другие праведники предвидели всю последующую историю и конец мира; неужели ученики Иисуса вложили бы в его уста фразу, которая делала бы его меньше их?» (У. Дэвис, Д. Эллисон). Скептики возражают следующим образом: ранние христиане, столкнувшись с задержкой парусии, могли выдумать это речение, чтобы объяснить, почему Иисус не был более точен в своих предсказаниях. Возражение неубедительно: в нынешнем марковском контексте речь идёт лишь о незнании точной даты («дня и часа»), но при этом Марк не сомневается, что Конец наступит при жизни современников Иисуса (Мк 9:1; 13:30; см. подробнее главу 5). Заметим также, что само по себе это высказывание абсолютно правдоподобно в устах Иисуса: столкнувшись с задержкой Конца, обещанного Иоанном Крестителем, он мог лишь отвечать вопрошающим, что не знает точно, когда наступит Конец. (Будучи, однако, уверенным в общей правоте Крестителя, он полагал наиболее вероятным, что ждать придётся недолго.)
Ещё один важный случай мы находим в притче о злых виноградарях. Если верить Марку, она была рассказана Иисусом во время его последнего пребывания в Иерусалиме, в самом конце его проповеди.
Один человек насадил виноградник и обнёс оградой, и выкопал точило, и построил башню, и, отдав его виноградарям, отлучился. И послал в своё время к виноградарям слугу — принять от виноградника плодов из виноградника. Они же, схватив его, били и отослали ни с чем. Опять послал к ним другого слугу; и тому камнями размозжили голову и отпустили его с бесчестьем. И опять иного послал; и того убили. И многих других то били, то убивали. Имея же ещё одного сына, любезного ему, напоследок послал и его к ним, говоря: «Постыдятся сына моего». Но виноградари сказали друг другу: «Это наследник! Пойдём, убьём его, и наследство будет наше». И схватив его, убили и выбросили вон из виноградника. Что же сделает хозяин виноградника? Придёт и предаст смерти виноградарей и отдаст виноградник другим.
Мк 12:1–11 пар.; ср. Фома 65:1–7
Очень многие учёные отрицают принадлежность этой притчи Иисусу, усматривая в ней антииудейскую (и даже антисемитскую) выдумку христиан из язычников. В самом деле, иносказательный смысл её очевиден и отражает более позднее разочарование в успехе миссии к евреям: виноградник — Израиль, виноградари — вожди Израиля, отсутствующий хозяин — Бог; израильтяне убивают сначала пророков («слуг»), а потом Иисуса («сына»); за это их постигает заслуженное возмездие в виде гибели (разорение Иерусалима в 70 году), а статус богоизбранного народа переходит к (языкохристианской по преимуществу) церкви. Если так, то, пожалуй, аутентичность и впрямь под большим сомнением.
Однако притча в том виде, в каком мы её находим у Марка (и какой от него заимствовали Матфей и Лука), видимо, представляет собой не выдумку с чистого листа, а более позднюю аллегорическую доработку, осуществлённую в христианских кругах после падения Иерусалима и гибели Храма: Марк или кто-то из его ближайших предшественников решили добавить к притче мораль о наказании непокорного Израиля. Более раннюю форму этой притчи мы находим в Евангелии от Фомы:
У одного человека был виноградник. И отдал он его виноградарям, чтобы они обрабатывали его, а он мог получать урожай от них. И послал он к виноградарям слугу своего — получить урожай виноградника. Однако виноградари схватили слугу, избили и чуть не убили; слуга вернулся и рассказал хозяину. Тогда хозяин сказал: «Может быть, они не узнали его?» Он послал другого слугу, но виноградари и его избили. Тогда хозяин послал сына своего, говоря: «Может быть, уважат они сына моего». Но виноградари знали, что он — наследник виноградника, схватили его и убили его.
Фома 65:1–7
В этой версии нет ни анахронизмов (намёка на гибель Иерусалима), ни антииудейской линии (тезиса о замене иудаизма языкохристианством). Нет также фразы о том, что убитого сына «выбросили вон из виноградника» (скорее всего, соотносится у Марка с казнью Иисуса за пределами стен Иерусалима). Притча имеет мрачный, хотя и в чём-то открытый, конец: заканчивается она смертью посланного «сына», и что будет дальше — не сказано.
Аутентичность этой притчи весьма вероятна. Во-первых, она засвидетельствована в двух независимых друг от друга источниках (Марк/Фома; разумеется, Лука и Матфей не в счёт, как опирающиеся на того же Марка). При этом Фома отражает более раннюю её форму. Во-вторых, если бы христиане полностью выдумали эту притчу, они вряд ли закончили бы её смертью Иисуса: можно было бы ожидать, скажем, намёка на воскресение или на воздаяние виноградарям. (Именно в этом направлении её потом «доработали» Марк, Матфей и Лука!) Значит, перед нами уже второе указание на то, что Иисус считал себя «Сыном» Божиим в каком-то особом смысле.
