Многие исследователи смотрят на достоверность этого отрывка весьма скептически. Во-первых, здесь есть ошибки в географических деталях. Гераса (не Гадара, как в Синодальном переводе!) находилась в полусотне километров к юго-востоку от озера, а не возле побережья. Матфей и более поздние переписчики Евангелия от Марка заменяли Герасу на Гадару, но и Гадара находится примерно на десять километров вглубь страны. Во-вторых, на рассказе лежит явный отпечаток более поздней христианской теологии. Одержимый называет Иисуса «сыном Всевышнего» (т. е. Сыном Божиим). Иисус же говорит о себе в третьем лице как о «Господе», достоверность чего в высшей степени сомнительна. В-третьих, сомнение вызывают фантастические элементы истории: две тысячи свиней бежит со скалы в озеро. По одному из распространённых толкований, Мк 5:1–20 представляет собой антиримскую аллегорию: «легион» бесов указывает на римские легионы в Земле Обетованной, а его низвержение в море при приходе Иисуса — намёк евангелиста на то, что случится с римской властью, когда будет второе пришествие.
Однако другая группа учёных, к которым присоединяется автор этих строк, полагает, что в основе марковского эпизода лежит реальный исторический случай. Скорее всего, сцена со свиньями-самоубийцами — позднее аллегорическое добавление к рассказу (как, возможно, и слова одержимого о «легионе»). Если её убрать, остальная часть (включая Герасу!) смотрится вполне реалистично. Иисус проходил по языческой территории Десятиградия и совершил экзорцизм. Заметим также, что марковскую аллегорезу, возможно, следует интерпретировать не только и не столько как политический антиримский демарш, сколько как тему сугубо религиозную и антиязыческую: свиньи олицетворяют язычество. Получив из предания рассказ об исцелении одержимого-язычника, Марк или кто-то из его предшественников подумал, что неплохо было бы вывести мораль: приход Мессии символизирует погибель языческой нечистоте («свиньи»).
Разговор об экзорцизмах завершим рассказом о сирофиникиянке:
Пришёл (Иисус) в пределы Тирские и Сидонские. И войдя в дом, не хотел, чтобы кто узнал, но не мог утаиться. Ибо услышала о нём женщина, у которой дочь одержима была нечистым духом, и, придя, припала к ногам его. (А женщина та была язычница, родом сирофиникиянка.) И просила его, чтобы изгнал беса из её дочери. Но Иисус сказал ей: «Дай прежде насытиться детям! Ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам». Она же сказала ему в ответ: «Так, господин! Но и псы под столом едят крохи у детей». И сказал ей: «За это слово, пойди. Бес вышел из твоей дочери». И придя в свой дом, она нашла, что бес вышел и дочь лежит на постели.
Мк 7:24–30
Многие серьёзные библеисты относятся к достоверности этого отрывка скептически, считая, что из него торчат «ослиные уши» поздней миссии к язычникам: фраза «дай прежде насытиться детям» (т. е. израильтянам) естественнее всего прочитывается как взгляд задним числом на историю спасения (при Иисусе объектом миссии были исключительно израильтяне, впоследствии началось активное распространение языкохристианства). (Сравним с Павловой формулировкой: «...сначала — иудеям, потом — эллинам» Рим 1:16.) Не пытается ли, например, евангелист легитимировать миссию к язычникам: исцеление дочери сирофиникиянки как прообраз будущей христианской проповеди?
На наш взгляд, подобный скептицизм вместе с водой выплёскивает и ребёнка. Да, безусловно, в нынешней своей форме рассказ несёт на себе отпечаток христианской миссионерской теологии. Но если приглядеться, то единственный анахронизм — слово «прежде» (в параллельном отрывке Мф 15:26 оно отсутствует). Более того, оно не только анахронизм, но и создаёт некоторую непоследовательность в отрывке: ответ женщины («но и псы под столом едят крохи...») легче всего понять, если она столкнулась с категоричным отказом, а не с «подожди полгода». Далее, ответ Иисуса столь резок, если не сказать груб, что сложно представить, почему кому-либо из языкохристиан пришло в голову выдумывать именно такой сюжет в свою поддержку (тем более резкие выпады в адрес язычества для Иисуса не были характерны). Собаки в I веке не имели тех уютно-домашних ассоциаций, которые они имеют сейчас: назвать кого-либо «псом» было грубым ругательством. Некоторые комментаторы пытались сгладить слова Иисуса, обращая внимание на то, что в греческом оригинале слово «собаки» стоит с уменьшительным суффиксом (т. е. можно перевести «собачки», «собачечки»). Однако в разговорном греческом уменьшительные суффиксы употреблялись часто, не внося модификации в смысл (ср. в разговорном русском: «свешайте мне три килограмма картошечки...»). Да и потом разве сказать «нехорошо бросить хлеб собачечкам» (отказывая при этом в исцелении!) гуманнее, чем «нехорошо бросить хлеб псам»? Скорее уж лучше второе: «собачечки» больше похоже на издевательство. Если же Иисус говорил в данной ситуации по-арамейски или по-еврейски, то аргумент вообще не имеет смысла: в арамейском и еврейском языках такой формы не существовало.
Интересно, почему Иисус по собственной инициативе помогает языческому сумасшедшему из Десятиградия (см. выше) и столь неприветливо реагирует на прямую просьбу женщины? Видимо, дело в том, что первый находился в таком состоянии, что заводить с ним педагогические беседы не имело смысла. Женщина же была в твёрдом уме, а Иисус серьёзно относился к собственной роли апокалиптического пророка. Поскольку исцеление для него знаменовало примирение с Богом и прощение (см. ниже), он не хотел быть понятым в смысле беспредельной толерантности. Поэтому он согласился на исцеление лишь тогда, когда женщина согласилась с судом, который он вынес её религиозной принадлежности.
Но насколько правдоподобно сообщение об успешности экзорцизма? При стремлении к объективному анализу трудно уйти от неприятной мысли, что бедняжка так и осталась больной: Иисус переоценил свои возможности, а ученикам вряд ли пришло в голову проверить, сбылись ли его слова. Однако обратим внимание на финальную деталь: придя домой, женщина обнаружила дочь лежащей на постели. Иными словами, хотя «бес вышел» (т. е. девочке сильно полегчало), полного выздоровления не наступило. По-видимому, это решающее соображение в пользу аутентичности: если бы евангелист придумывал сцену, он бы констатировал полное выздоровление. Как именно наступило выздоровление/улучшение, мы не знаем. Возможны рационалистические объяснения: скажем, имело место счастливое совпадение, или кто-то из родных обратился к другому доктору, или произошло самовнушение (когда мать обнадёжила дочь, что упросит великого чудотворца), или случилась лишь временная ремиссия. Но могло произойти и чудо: со счётов нельзя сбрасывать и эту возможность.
2. Исцеления
Евангелия содержат целый ряд рассказов об исцелениях. Возьмём для иллюстрации некоторые из них, изложенные в Евангелии от Марка. Случай в Капернауме:
Выйдя вскоре из синагоги, пришли в дом Симона и Андрея, с Иаковом и Иоанном. Тёща же Симонова лежала в горячке, и тотчас говорят ему (Иисусу) о ней. Подойдя, он поднял её, взяв за руку, и горячка тотчас оставила её, и она начала служить им.
Мк 1:29–31
Практически все учёные согласны, что этот рассказ основан на реальном случае. Краткость и безыскусственность описания, мелкие, не имеющие богословского значения детали — и ни одного весомого соображения против аутентичности. Даже «семинар по Иисусу», который отрицает достоверность практически всех исцелений и экзорцизмов, считает, что Мк 1:29–31 «очень похож на описание подлинного происшествия». Хотя, конечно, в зависимости от своих мировоззренческих убеждений учёные расходятся в объяснениях: одни (обычно христиане) готовы допустить чудо, другие приписывают исцеление женщины действию психосоматических факторов.
Далее идёт любопытный эпизод с исцелением прокажённого:
