Теперь, когда мы приближаемся к кульминации драмы, стоит подробнее рассмотреть вопрос: кем Иисус себя считал и объявлял публично? Считал ли и объявлял ли он себя, к примеру, Мессией, Сыном Божиим, Сыном Человеческим и т. д.? И мыслили ли о нём в этом ключе другие люди при его жизни? Вообще можно ли его более чётко определить в какую-либо из существовавших религиозных категорий?

Этим проблемам будет посвящена данная глава. Сразу оговоримся, что возможности исторического исследования весьма ограниченны. Более-менее с уверенностью мы можем судить лишь о том, кем Иисус себя называл открыто и кем называли его окружающие. Кем он себя считал — ведь он мог, к примеру, не проговаривать вслух некоторые вещи, — вопрос неизбежно более запутанный. И уж конечно, историк должен воздержаться от суждений по вопросу, верна ли из этих богословских категорий на самом деле: иными словами, был ли Иисус действительно Мессией, Сыном Божиим и Сыном Человеческим.

Мы начнём с отрывка, который не содержит прямых высказываний Иисуса о том, кем он себя считает, но который весьма показателен.

Аутентичность этого отрывка бесспорна. Никому в раннем христианстве не пришло бы голову выдумывать эпизод, в котором Иисус возражал бы против определения себя как «благого учителя».

Старая христианская экзегеза пыталась уйти от очевидного смысла этого отрывка, толкуя его с точностью до наоборот: Иисус соглашается с тем, что называть его «благим учителем» правильно, и даже намекает на то, что он Бог! Предполагалось, что Иисус хочет сказать собеседнику следующее: ты называешь меня благим, и это правильно; но поскольку благ только Бог, осознай, что я Бог и есть. Иными словами, Иисус выстраивает здесь нечто вроде силлогизма.

К несчастью для силлогизма, его вторая посылка основана на крайне сомнительном прочтении текста: у Марка Иисус не соглашается на титул «благой учитель». Его фразу («что ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один Бог!») естественнее всего понять не как согласие, а как возражение. Или, если подходить к делу с другой стороны: если Иисус и впрямь выбрал эту формулировку для того, чтобы такой окольной педагогикой объяснить про свою божественную природу, то он избрал на редкость неудачный путь. Ибо ни одному еврею, воспитанному в монотеизме и заповедях Торы, даже и в голову не пришло бы понять Иисуса в каком-либо ином смысле, чем возражение против подобного титулования. То есть такая педагогика была бы только контрпродуктивной. Заметим, что даже евангелист Марк, который придерживался уже весьма разработанной и достаточно высокой христологии, едва ли усматривал здесь подобные намёки. Концепция божественности Иисуса попросту не входит в его богословский арсенал: в канонических Евангелиях она присуща лишь Иоаннову богословию (т. е. Евангелию от Иоанна).

Между тем данный эпизод говорит об Иисусе многое. Учителем он себя, видимо, считал: во всяком случае, до нас не дошли возражения, когда другие называли его «рабби». И он, без сомнения, считал своё учение благим, данным от Бога: весь смысл его пророческой деятельности как раз и состоял в том, что он возвещает людям эсхатологическую волю Творца. Также, подобно другим благочестивым иудеям, он верил, что исполняет заповеди Торы. Он также не мог не знать, что иудейская традиция допускает именование человека благим (напр., Притч 12:2; 14:14). Всё это учитывал и его богатый собеседник, поэтому счёл уместным соответствующее почтительное обращение. И тем не менее Иисус возражает... Его поведению существует только одно объяснение: во-первых, он хотел, чтобы в центре внимания всегда оставался Бог и чтобы никакой человек, наделённый сколь угодно великой миссией, не делил этот центр с Богом. Заметим, что Иисус в ответ сначала переводит приоритеты на Бога, потом начинает говорить о заповедях Бога, записанных в Торе (а не о каких-либо своих личных установлениях). И лишь когда собеседник добивается возможности сделать что-либо ещё, Иисус предлагает ему принять участие в его скитаниях и проповеди о грядущем апокалиптическом Царстве Божием. Во-вторых, Иисусу, по-видимому, вообще не нравились слишком высокие слова о себе (да и подобный стиль общения) и не нравились титулы. Те призывы к скромности и невыпячиванию себя, которые он регулярно обращал к другим людям, он, видимо, применял и к себе. В данном случае для него важно не только и не столько, «благ» он или нет, а то, что говорить и мыслить в подобном ключе не пристало. Так сказать, вектор мыслей не в ту сторону направлен.

Вырисовывается картина, очень далёкая от карикатурного представления об Иисусе, которое нередко можно встретить в христианских кругах: Иисус ходит по Галилее, направо и налево нарушая Тору и называя себя Богом, а в подтверждение передвигаясь по воде и повелевая бурями. Так могло бы выглядеть скорее явление на галилейскую землю какого-нибудь Посейдона или Аполлона. Иисус, каким мы видим его в ранней аутентичной традиции, совсем другой: в центре всего внимания и всей жизни его стоит Бог Израилев; и от себя, и от других он требует одного — любви и послушания этому Богу. Выпячивать себя — немыслимо, ибо творению необходима скромность перед своим Творцом.

Мы не поймём проповедь Иисуса, если не поймём, какое значение он придавал тому обстоятельству, что Бог — не просто Владыка и Творец мироздания, но и Отец своим творениям.

Опять же здесь иногда возникает недоразумение. Некоторые думают, что в иудаизме Бог мыслился исключительно как Творец и Царь, а Иисус объяснил, что Бог ещё и отец. Представление о (высшем) Боге как об Отце было распространено в древности. Скажем, в языческой Греции Зевс считался «отцом», даже «отцом богов и людей». И, конечно, представление о Боге Израилевом как об Отце было хорошо известно древним израильтянам, да и последующему иудаизму. В Книге Исход от лица Бога сказано: «Израиль — сын Мой, первенец Мой» (Исх 4:22). В Книге Второзакония уже сам Моисей говорит Израилю о Боге: «Не Он ли Отец твой, который усвоил тебя, создал тебя и устроил тебя?» (Втор 32:6). И также: «Вы сыны Господа Бога вашего» (Втор 14:1). В ряде библейских текстов «Отец» встречается и как обращение к Творцу. Например: «Только Ты — Отец наш... Ты, Господи, Отец наш» (Ис 63:16); «Ты Отец мой, Бог мой и твердыня спасения моего» (Пс 88:26). Более того, в иудаизме времён Иисуса было известно и молитвенное обращение «Отче наш», «Отче мой» (4Q502, 4Q372). В синагогальных молитвах с древности утвердилось обращение к Богу: «Отче наш, Царь наш!»

Иногда уникальность видели в другом: Иисус обращается к Богу арамейским словом «Абба» (в русских переводах обычно: «Авва»). Поскольку так обращались в Палестине дети к своим отцам, некоторые учёные предлагали понимать его как «Папа», «Папочка», причём считали (без малейших на то доказательств), что сторонники традиционного благочестия выступали против подобной фамильярности. На наш взгляд, такое амикошонство в отношениях с Богом покоробило бы не только фарисеев, но и самого Иисуса. Тот факт, что слово «Абба» не использовалось (насколько мы знаем) в синагогальных молитвах, связан лишь с тем, что для литургического языка вообще характерен более высокий слог; кроме того, при молитвах общинных было естественно вводить обращения от лица всей конгрегации («Отче наш»).