Аманда слабо улыбнулась. Веки ее отяжелели, и мать поняла, что на сегодня разговоров достаточно.

– Спокойной ночи, детка. – Она поцеловала Аманду. – Спи крепко-крепко. А завтра мы все обсудим и что-нибудь обязательно придумаем.

Она проверила телефон, убедилась, что он отключен, и вышла, тихонько прикрыв за собой дверь. Аманда натянула на голову одеяло и с облегчением погрузилась в сон, который обещал ей две очень важные и нужные сейчас вещи – отдых и забвение.

Когда Дэн свернул на подъездную аллею, Кэндис увидела машину матери, припаркованную подле ее дома.

– Бог мой, я этого не вынесу, – пробормотала она, чувствуя, как рот наполняется горечью.

– А я не боюсь, – заявил Дэн, помогая подруге выбраться из машины. – Нам не страшен ураган, даже если его имя Ханна. Идем.

Он обнял Кэндис за плечи, и они пошли к дому. Кэндис дрожала и, копаясь в сумочке в поисках ключей, пыталась собраться с силами. Однако мать не дала ей такого шанса.

Дверь распахнулась, на пороге стояла Ханна и тяжелым взглядом взирала на дочь. Она увидела испачканный костюм, расстроенное лицо и парик, который предательски выглядывал из сумочки.

– Так это правда! Когда Майра позвонила и сказала, что видела тебя в новостях по Пятому каналу, я решила, что она шутит!

Ханна отступила, пропуская дочь и Донована в дом. Но сегодня она даже не фыркнула при виде нищего ирландца, с которым связалась дочь. Все ее внимание было сосредоточено на Кэндис.

Кэндис почувствовала, что слезы вот-вот хлынут из глаз, а ведь она не плакала на глазах у матери лет с тринадцати!

– Как могла моя дочь притворяться кем-то другим! – бушевала Ханна. – И не просто кем-то – а французской горничной! Убирать! Мыть туалеты!

Кэндис судорожно сглотнула. Только то, что все ее силы уходили на борьбу со слезами, помешало ей обратить должное внимание на очередной рвотный позыв.

– Ну, вообще-то я до мытья туалетов так и не дошла, – пробормотала она, – Меня просто вырвало в тот, который рядом со спальней Сьюзи Симмонс.

Несколько секунд Ханна Блум молчала, словно пораженная громом. Затем она всем корпусом повернулась к Дэну и простерла в его сторону обвиняющую длань:

– Это все из-за вас!

Кэндис судорожно хихикнула. Наверное, мама так представляет себе жизнь, с ирландцем – она непременно должна включать мытье туалетов.

– Что вы сделали с моей дочерью, Дэниел? – Голос Ханны вдруг стал вкрадчивым, но Кэндис не обманулась: это лишь затишье перед очередной бурей.

Больше всего ей хотелось выбежать из комнаты и поплакать где-нибудь в темном уголке. Но ноги подкашивались, и она боялась отлепиться от Дэна, а потому продолжала цепляться за него, хлюпая носом и удивляясь собственной эмоциональной прострации.

– Я думаю, что она была великолепна! – заявил Донован с полной уверенностью. Хорошо хоть акцент не стал изображать, подумала Кэндис. – Ее подруга попала в беду, и Кэндис помогла ей. Любая мать должна гордиться, что ее дочь выросла столь достойной, щедрой и душевной женщиной.

– Она выставила нас обоих на посмешище, вот что она сделала! – крикнула Ханна. – Понять не могу, что на нее нашло.

Кэндис тоже не могла этого понять, но она вслушивалась в уверенный голос Дэна, цепляясь за него как за соломинку.

– Ваша дочь уже не ребенок, вы заметили, миссис Блум? – продолжал Донован. – Ей сорок два, и она в состоянии поступать так, как считает нужным.

«Вот сейчас, сейчас нужно выпрямиться и прокричать свою декларацию независимости», – думала Кэндис. И тогда, тогда она обрела бы, наконец, свободу. Но она слишком привыкла зависеть от одобрения матери. Вот и сейчас она не видела ничего, кроме презрения и ярости, написанных на лице Ханны. И страх Кэндис был настолько силен, что слезы, сдерживаемые так долго, хлынули из глаз и потекли по щекам, обжигая кожу.

– Посмотрите, во что она превратилась! – Патетика в тоне Ханны была достойна театральной сцены. – Боже, как низко пала моя дочь!

Дэн развернул к себе Кэндис и всмотрелся в ее лицо. Слезы струились по щекам, и Кэндис видела, что они падают на мраморный пол.

– Я просто люблю ее, – услышала она его голос.

Некоторое время все трое стояли молча, и тишину нарушали лишь тяжелое дыхание Ханны и судорожные всхлипывания Кэндис.

– Кэндис, – мягко сказал Дэн. – Посмотри на меня. – Она не отреагировала, и тогда он приподнял пальцами ее подбородок и заглянул в полные слез глаза. – Скажи мне, что должно случиться сейчас. Хочешь, мы попросим твою маму уйти?

Боже, как она этого хотела! Какая чудесная мысль! Если Ханна уйдет, можно будет выплакаться в объятиях Дэна, а потом спросить, правда ли он сказал, что любит ее или это были слуховые галлюцинации на нервной почве. Или он сказал это, чтобы заставить Ханну в ужасе бежать прочь из дома?

Но силы покинули Кэндис окончательно. Она взглянула на мать и увидела страх в ее глазах.

Именно этот полный страха перед одиночеством взгляд заставил Кэндис покачать головой и прошептать:

– Я не могу этого сделать.

Долгий миг Дэн смотрел ей в глаза, потом руки его скользнули с плеч Кэндис, оставив ту со странным ощущением обнаженности, и мужчина сделал шаг назад.

– У твоей мамы есть собственная жизнь и много друзей, – сказал Донован. – Почему же ты не имеешь права на то же самое? Тебе пора повзрослеть, Кэндис. – Он улыбнулся и негромко добавил: – Я действительно люблю тебя.

А потом он пошел к двери и уже у порога сказал:

– Позвони мне, когда вырастешь и решишь жить по-своему.

Дверь закрылась, и Кэндис поняла, что больше никогда не увидит Дэна Донована.

Ей стало страшно от этой мысли, и она обернулась к матери, слабо надеясь то ли на благодарность, то ли на утешение. И увидела выражение нескрываемого торжества на лице Ханны. Потом Кэндис зажала рот ладонью и рванулась в туалет. Склонившись над унитазом и сотрясаясь в судорогах рвоты, она думала о том, что Брук Маккензи чертовски повезло с матерью. По крайней мере, та никогда не вмешивалась в ее личную жизнь.

Хэп молчал всю дорогу до дома, и Брук, которой было ужасно некомфортно в этой напряженной тишине, вдруг подумала, что хорошо бы мама была здесь… и сама испугалась своих мыслей, потому что уж и вспомнить не могла, когда присутствие Кэсси казалось ей благом. Брук вздохнула и призналась себе, что мама поняла бы. Она поняла бы все: и желание помочь подруге, и необходимость создания нового имиджа. Как приняла и поняла она то, что Брук еще в колледже создала себе новую личность и новую жизнь.

Брук прекрасно помнила, что советовала ей Аманда. Но как можно признаваться мужу в еще больших грехах, после того как она уже попала в немыслимую ситуацию?

Когда они останавливались на красный сигнал светофора, муж смотрел на нее в зеркальце заднего вида. Пару раз даже обернулся. Он ничего не говорил – ни слова. Только смотрел с удивлением и порой качал головой. Вскоре Брук поняла, что больше не в силах выносить это молчание. Пусть он заговорит, пусть скажет хоть что-нибудь! Даже злое или обидное – все лучше, чем молчание.

Когда они вошли в дом, в гостиной обнаружился Тайлер, который валялся на диване и смотрел телевизор.

– Привет! – завопил он радостно. – А я вас видел по Пятому каналу! Bay! А вы были кто? Шанель или Симона?

Брук промолчала. Она схватила мужа за руку и потащила его за собой. Закрыла дверь в спальню поплотнее и повернулась к нему лицом.

– Ты скажешь мне что-нибудь или нет? – спросила она. – Только не надо больше качать головой! Я уже завизжать готова!

Хэп удивлённо взирал на жену. Надо же, она умеет кричать! Ни разу с их первой встречи он не слышал, чтобы Брук повышала голос. Похоже, он действительно многого не знает о своей жене. Сколько сюрпризов в один день!

– Я просто пытался придумать, что именно нужно сказать, но как-то в голову ничего не приходит, – признал он. – Если говорить о случившемся, то я готов тебя поддержать: ты молодец, что решила помочь Аманде. Но… но ты была так не похожа на себя. И твое поведение… Это так не свойственно тебе: перевоплотиться в горничную и мыть полы. Я ни разу не видел, чтобы ты хоть пыль вытерла или еще что-то. Даже представить себе не могу, как тебе удалось провести столько людей. Неужели никто из ваших клиентов никогда не жаловался?