— А я и не думала пропадать. Я думала, что это ты пропал.

— Да я тоже вроде бы на месте.

Разговор явно не клеился, и я решила его свернуть.

— Я звоню тебе, чтобы попросить прощения.

— Прощения? Ты у меня? За что?

Я и сама не понимала, какую чушь несла. Но какой-то мерзкий скользкий комок застрял в горле и просился наружу.

— Я тебя не очень испугала тогда, ну ты понимаешь? Я просто проснулась и подумала, что не надо было… А потом ты всю неделю не звонил, и я снова подумала…

— Ну что, запуталась? — Он прервал меня холодно, бесцеремонно и так резко, что я не успела отреагировать.

— Запуталась. Причем по уши.

— Помочь?

— Да пошел ты!

— Стой-стой-стой! Не вешай трубку! — закричал Никита, неожиданно сменив тон. — Ну что, ты меня не знаешь, что ли? Пора бы уже и привыкнуть.

— Не знаю и знать не хочу! — тоже заорала я, но трубку класть не стала.

— Ты глупая, непереносимо глупая женщина. Ничего не понимаешь. Прощенья она просит. Ты думаешь вообще хоть иногда, что делаешь? Да такое раз в жизни случается. Можно только мечтать об этом. Вот если всю жизнь готовиться, надеяться и верить — ничего не получится. А тут как с неба свалилось, просто так, даром, ни за какие заслуги! Как ты не понимаешь!

— Ты правда так думаешь?

— Ну, конечно! И вообще, мне врать невыгодно.

— Невыгодно? Почему? Ты что, надеешься еще что-нибудь оторвать?

— Надеюсь.

— А когда?

— А хоть сегодня.

— Я не пойму, это ты мне делаешь предложение или я напрашиваюсь?

— Это ты напрашиваешься на сделанное мной предложение.

— А в морду хочешь?

— Ты уже пробовала, но у тебя ничего не получилось.

— Да у меня всегда ничего не получается. Я как Буратино — пытаюсь заглянуть в котелок, но оказывается, что он нарисован на куске старого холста. И я только дырочки прокалываю своим глупым носом.

— Ты попробуй заглянуть в эти дырочки.

— И что там?

— А там волшебная страна.

— Ты не врешь?

— Я говорю правду, одну только правду и ничего кроме.

— А можно я к тебе приеду? Потому что больше не могу.

— Спрашиваешь! — обрадовался Никита.

— Когда? — на всякий случай поинтересовалась я.

— Прямо сейчас.

— А сейчас тоже не могу, у меня работа. Может быть завтра, вечером, часов в семь?

— Я встречу тебя у метро, хорошо?

— Хорошо… Ну, пока?

— Пока.

Я еле перевела дух. Странный какой-то разговор. А может, наоборот. Нормальный разговор двух сумасшедших в период весеннего обострения. Но в любом случае начало у нас какое-то неправильное. Так не должно быть. А как должно? Я же о нем совсем ничего не знаю, да и он видел меня первый раз в жизни. Хотя уже во всех подробностях.

И все равно здорово! Какая разница, кто кому первый позвонил. Может быть, у него совсем иные понятия о временном перерыве от первого свидания до последующего звонка.

И зачем надо было мучиться целую неделю? Чего я только не передумала, завалила все дела, отложила все встречи и только и делала, что дергалась от каждого телефонного звонка. Такая девочка-марионеточка, за ручки, за ножки, за головку веревочками привязана к телефону. Телефон звонит, веревочка натягивается, девочка дергается. Дзынь — дерг, дзынь — дерг. Театр Образцова отдыхает. О, вопль женщин всех времен: «Мой милый, что тебе я сделала?» И что не сделала тебе, что ты мне, сволочь, не звонишь?

И как можно жить без этого черного чудовища с таинственными кнопками, антенной, трубкой, в которую можно наговаривать всякие слова, и — о чудо! — где-то на другом конце Вселенной кто-то внимательный, прижимая к своей теплой щеке такой же бесчувственный агрегат, слышит тебя, понимает и отвечает взаимностью.

Но бывают дни, когда он уставится на меня своим одним-единственным зеленым глазом и молчит как Зоя Космодемьянская. Не нужна ты никому, старуха. Не нужна до такой степени, что никто не то что видеть, слышать тебя не хочет, на дух не переносит, на зуб не берет, пробу не снимает. Аминь.

Что такое электричество, мне уже объяснили. Это когда сперматозоиды ровными рядами по направлению к намеченной цели. А что такое телефонная связь? Что там бьется, вибрирует, шевелится и заставляет реагировать на происходящее горячо, призывно и трепетно? Говорят, что по телефону можно даже заниматься сексом. Садятся двое на разных краях земли, страны, города, села, деревни или просто отдельно взятого дома и затевают разговор типа:

— А я вот сейчас как расстегну себе это…

— А я вот как тоже сниму с себя то…

— А они у меня такие большие…

— А у меня какой…

— А я вот как умею…

— А я хочу в этом участвовать.

И получается, говорят. И происходит. Взрываются вместе в обоюдоостром оргазме. Чудеса!

Но мы псковские, мы с Урала, нам таких кружевных тонкостей не понять. Нам что-нибудь попроще, слов каких-нибудь типа «Твои глаза как два гестаповца…»

Но это так, лирическое отступление.

Звонила Юлька:

— Ну что, зараза, отбила все-таки мужика?

Она была в своем репертуаре. Откуда только все знает?

— И откуда только ты все знаешь? — поинтересовалась я.

— От верблюда. Давай колись по-хорошему, а то я тебя по-плохому заставлю.

— Хотела бы я это видеть.

— Ладно, не выеживайся. Рассказывай, а то у меня все внутри горит от интереса.

— А ты водички попей.

— Слушай, я тебе своего мужика отдала совершенно безвозмездно, не сомневаясь, что ты воспользуешься раз в пятилетку предоставленной возможностью от души потрахаться, а ты отвечаешь мне черной неблагодарностью, не звонишь, не делишься и лишаешь удоволетворения за тебя порадоваться.

— Мать, ну и речь! Я просто заслушалась.

— Убью тебя, пока молодая.

— Умрешь неудовлетворенной.

— Ну, все, хватит. Или ты… или я кладу трубку.

— Ладно, не сердись. Спасибо, конечно, за твоего мужика, но лучше бы его не было.

— Что так? Не понравился?

— Да в том-то и дело.

— Влюбилась, что ли? — охнула Юлька.

— Не пойму никак. Вроде.

— Ну и чё?

— Да ничё!

— Как ты могла? Ну, как ты могла! — запричитала Юлька. — Учу тебя, учу, и как об стенку. Вот есть бабы на передок слабые, а ты у меня на голову.

— Юль, у меня и с передком теперь нелады.

— Ты что, уже сподобилась, что ли?

— Ага, Юль, сподобилась.

— Ну ты даешь! — последовала непродолжительная пауза, а потом не то всхлип, не то вскрик: — Ну и чё?

— А я не помню, Юль, пьяная была.

— Ну это ты врешь. Пьяной я тебя никогда не видела. А раз не помнишь, значит, было хорошо, и ты от этого «хорошо» память потеряла. Амнезия от оргазма — как от шока.

— Ну ты загнула.

— Я не загнула, у меня такое было. У меня же опыт, у меня же мужиков было как у тебя пальцев на руках. И ногах. Плюс еще уши, глаза и волосы.

— Ни фига себе, — восхитилась я.

— Вот тебе и ни фига. Но чтобы влюбиться? Да никогда. Давила, давлю и буду давить их как клопов отсосавших и брошенных мной за ненадобностью.

— Я так не умею.

— А ты учись, пока я у тебя есть.

— Как хорошо, что ты у меня есть.

Мы помолчали немного, повздыхали, а потом Юлька спросила:

— Ну, что делать будешь?

— Не знаю. Вот изнасиловалась, а завтра опять пойду.

— К нему домой?

— Ага.

— Он что, один живет?

— Наверное, раз пригласил.

— Это ничего не значит. Может, жена уехала куда-нибудь на Канары.

— Может быть. Но завтра я иду к нему в гости. Заранее всю трясет.

— А ты прими чего-нибудь легонькое. Шесть таблеток валерьянки — и все. Спокойная, как рыба на закате.

— Почему на закате? А не на рассвете, например? — удивилась я.

— Потому что на закате своих лет.

— Умная ты…

— Спрашиваешь.

— Юлька, я тебя люблю! Ну почему мы не вместе?

— У нас с тобой еще вся жизнь впереди. Не боись, любимая, успеем.