— А что это у вас под глазом?

— Это гильза, отскочившая от борта ящика, товарищ генерал. Посмотрев еще раз на синяк под глазом испытателя, а затем на гильзосборник, генерал заметил:

— Могло быть и хуже, надо точнее ставить ящик возле пулемета, тогда гильзы не будут ударяться о его борт.

В это время он услышал сигнальный гудок шофера Копцова, приехавшего за ним на «направление». А на следующий день генерал встретил этого же офицера в штабе, на лестничной площадке второго этажа, где находится его кабинет. Тепло поздоровавшись, прервав выполнение им уставного приема отдачи чести, улыбаясь, неожиданно спросил: «Ну, так, значит, полигону неизвестно?»

Увидев замешательство на лице офицера, не нашедшего сразу, что ответить, он стал задавать другие вопросы, на которые отвечать было легче. Но когда они расстались, испытатель сразу вспомнил, что у Охотникова на подписи его отчет, где написана фраза, произнесенная генералом. Она запомнилась потому, что внесена по предложению старшего начальника при корректировке отчета перед сдачей в печать.

Замечание было связано с тем, что в доработанном серийном изделии испытателем случайно было обнаружено одно изменение, которое не было отражено в заводской сопроводительной документации. Касающаяся его фраза отчета звучала лишь напоминанием заводу о необходимости объяснения всех изменений, предъявляемых для проверки испытаниями на полигоне. У завода могли быть и свои внутренние, не раскрываемые для полигона причины. В практике полигона были случаи, когда такие изменения проходили через полигон незамеченными, а затем внедрялись в производство на основании общего положительного заключения по испытанному объекту в целом.

— Значит, Охотников уже успел доложить генералу, — с досадой подумал испытатель. Их кабинеты рядом и сообщаются между собой внутренней дверью. Занес свое замечание в кондуит и доложит о нем очередному собранию офицеров.

Так оно и было.

— Если полигону неизвестно зачем внесено изменение в оружие, значит, надо запросить завод, — резюмировал Охотников после прочтения выписанной из отчета фразы. И она прозвучала, может быть, не столько укором исполнителю отчета, сколько назиданием для всех тех, кто проводит испытания. Это надо было понимать так: прежде чем начинать испытания, нужно досконально изучить объект. Без этого не бывает полноценных и качественных испытаний.

Технический руководитель полигона использовал собрание офицеров как средство профессионального воспитания инженерно-технического состава. Применял этот метод и начальник полигона, но больше всего на этих совещаниях от него доставалось снабженцам и хозяйственникам, обслуживающим испытательные отделы.

Не исключал начальник полигона в своей воспитательной работе и индивидуальные методы. В отдельных случаях тональность его разговора с провинившимся доносилась до дежурного по части, сидящего в угловой комнате первого этажа рядом с комнатой телефонисток штабного коммутатора. Но это было в тех редких случаях, когда обычные увещевания не достигали своей цели. К дисциплинарной же практике, не смотря на большие свои права, руководитель полигона прибегал весьма редко. На работников, честно исполняющих свой служебный долг, он никогда голоса не повышал, а наоборот, даже многое прощал. Во фронтовых условиях в это время и более строгие меры воздействия расценивались как божья благодать, если проявленная халатность и допущенные ошибки по своему характеру заслуживали весьма сурового наказания по законам военного времени.

И.И. Бульба ценил людей, и ему за это платили уважением. Терпеливо и вдумчиво он относился к воспитанию молодых инженерно-технических кадров. Глубоко уважал толковых и грамотных специалистов, работавших с полной отдачей своих сил и профессиональных способностей. Щадил их, прощая случайные проступки, которые при формальной их оценке заслуживали и дисциплинарного наказания. Не оставил он, конечно, без внимания проступок молодых выпускников военно-технического училища, решивших своим «салютом» отметить очередную победу Красной Армии на советско-германском фронте стрельбой из пистолетов трассирующими пулями в лесу у первой проходной полигона.

Но никого не наказал генерал, за исключением одного, может быть, офицера, когда группа дружных «академиков» в праздничные дни принесла ему в квартиру охмелевшего до бесчувствия лейтенанта из строительной команды.

— Батюшки! — всплеснула руками от неожиданности и удивления вышедшая из кухни жена генерала, когда внесли в переднюю бесчувственного молодого лейтенанта.

— Ваня! Иди посмотри, — вскрикнула она, глядя в сторону открытой комнаты. Из нее вскоре в домашней одежде вышел генерал и остановился в дверях. Иван Иович хмуро посмотрел на лежачего, а затем окинул беглым взглядом виновато стоящих возле него «гостей» и сказал только одно слово: «Уберите!»

Унесли лейтенанта тоже в горизонтальном положении. Последним уходил из квартиры Канель. Освободив от ноши одну руку и повернувшись вполоборота, он поклонился хозяйке квартиры, отведя свободную руку в сторону: извините, мол, Евгения Ильинична, бывает…

Взяли его, потерявшего способность самостоятельно передвигаться, в кабинете начальника клуба Быкова и решили доставить домой. Это недалеко от клуба: перейти дорогу, ведущую к штабу, пересечь небольшой сквер, а за ним два абсолютно одинаковых желтых двухэтажных дома. По дороге встретился Канель, и друзья попросили его помочь, так как лейтенант не только не мог самостоятельно идти, но и хотя бы как-то двигать ногами.

Занятые своей ношей офицеры так и не заметили, что оказались не у того подъезда «генеральского дома» и таким образом попали в квартиру начальника полигона.

В целях изучения обстоятельств случившегося генерал вызывал каждого из участников этого события для личной беседы. Расспрашивал о жизни, увлечениях в свободное от службы время. Тем, у кого еще не было семьи, советовал обзавестись ею. Одному обещал даже как только кончится война, сразу дать отпуск для поездки на Родину. Не может быть, думал генерал, чтобы никто из них, будучи в трезвом состоянии, не знал его квартиры. Канель был уже семейным человеком, и его генерал к себе для беседы не вызывал.

Борис Леопольдович Канель, как и многие его сверстники, был призван для учебы в академию, которую с отличием окончил в 1941 году, из политехнического института. Обладал Канель феноменальной профессиональной памятью, но не только профессиональной. По дороге со 2-го «направления» до штаба он мог без конца цитировать похождения главного героя романов И. Ильфа и Е. Петрова, и если при этом следить за литературным текстом, то вряд ли можно было бы что-то прибавить или убавить.

К молодым, малоопытным специалистам-испытателям автоматического оружия Канель относился с уважением, оказывал постоянную помощь в работе, держал себя с ними на равных. Любил цитировать им по памяти неудачные формулировки из отчетов неудавшихся испытателей, пополнявших ряды технологов механической мастерской. В назидание на будущее. В качестве примеров, как не нужно писать отчеты. Обладая высокой общетеоретической подготовкой по специальности, а также большим опытом по исследованию оружия отечественных и иностранных конструкций, Канель охотно оказывал техническую помощь и конструкторам из КБ В.Ф. Кузьмищева. Он умел произвести полный энергетический расчет любой системы, проверить работу ее механизмов графоаналитическим способом, произвести необходимые теоретические исследования, оказав полезную помощь конструктору еще в ходе опытной разработки. И все это без соблюдения административных формальностей: оформления специального заказа, писаного или не писаного приказа, а просто так, по личной просьбе конструктора.

По результатам испытаний многих систем Канелем делались полные расчеты Таблиц стрельбы, данные которых использовались конструкторами при насечке высот прицелов в своих образцах и заносились в соответствующие Наставления по стрелковому делу.

Знания и опыт давали Канелю не только широкую свободу в выборе методов испытаний и способов исследования оружия, но и наделяли способностью делать по ним обоснованные выводы и заключения, проявляя при этом полную самостоятельность, не дожидаясь «подсказки» сверху.