Дети, свершив свой поступок по зову человеческой природы быть в добре — совес-тили взрослых. Разразилась несуразная распря одних дядей с другими. Вроде той, что ко-гда-то случалась на меже среди мужиков при дележе полосок в общинном поле. И малые втянулись в необъяснимый раздор. Так отчего же мы так торопливо бежали и куда попа-ли?..
Дедушку Дмитрия смутно потревожил и другой вопрос: "А, если в сплошную смут-ность пошла вся наша жизнь, польза ли тогда правду и от себя прятать, и от детей?.." От-вета нет.
Появятся рисунки художника в клубе. Нынешние мальчишки и девчонки станут взрослыми, вспомнят, а то и увидят эти рисунки. И поймут, что сила земли исходит от си-лы Вселенной. И что есть зло, разрушающее эти силы… Все, кажись бы просто и разумно, в природе. А ты человек, разумная или не совсем еще разумная, без своей свободы, жив-ность в этом мире?.. Два начала в тебе — добро и зло. И вот налицо стычки этих начал.
А прочна ли вера в тебе самом, что бор уцелел? Но в рисунках-то художника вера твоя как раз и останется. И о художнике будет благодарная память — Гражданин…
2
Плотники и механизаторы как бы праздно прошлись по повалу сосен. И впрямь, будто для раскорчевки древляне кулигу расчищали. Мяли, ломали подрост. Как грабите-ли, забравшись в дом и дитятей не щадили. Торопились успеть… Бор уничтожался, друго-го не скажешь.
Старик Соколов вынул из-за пояса топор, снял с лезвия брезентовый чехол, молча принялся обрубать сучки с поверженных деревьев. Потяпал, распрямился. И вроде на ро-тозеев, стоявших зеваками, рассердился, сказал:
— Все и беритесь за дело и начинайте очищать… Топоры при себе, для чего же их брали. Остальным, кто без топоров, сучки в кучу складывать. Сосенки продавленные по-править.
Очистив хлысты и сгрудив сучки, все уехали с Гарусковым на машине. Художник и ребятишки остались в бору. Жалея покалеченные маленькие деревца, подвязывали их ивовыми прутиками к воткнутым в землю колышкам.
Было время обеда. Каждый недоделал в этот день свою работу, необходимую для жизни. И каждый невольно испытал досаду. И в то же время в сознании отпечаталось по-мимо воли свыкание с нескладицей и обманом: "Такова наша жизнь, куда от нее?!" За равнодушием прибавилось и лени. Даже и к устройству своего собственного дома наста-вала остылость. Человек, осознавая себя только общественным, уже и не рвался к лично-му.
Дмитрий Данилович заглянул в мастерские. Контору обошел, не хотелось объяс-няться с председателем и парторгом о случившемся в бору. Поди уж подняли бучу. Но и знать хотелось, как там, в райкоме, все восприняли. Не шутка — межколхозлес, владыку всех местных лесов, с засеки турнули, рощу своей объявили. Вроде бунта и вышло. Такое не прощается. В недавнее время, можно сказать, вчера, — торопись сухари сушить. Да и потом — вернутся ли домой?.. "А почему не могла быть бунта, если…" Но это всего лишь ярость, гнев на мгновение. Все тут же и потухло, как клич среди глухих о беде или призыв к безучастным сердцем. Чудо, что отстояли бор. Дело свое сделали, а кричать об этом — какой смысл… Но как решиться так же вот поступить завтра? Можно ведь и не осмелить-ся.
В мастерских, к удивлению, все было спокойно. Колотин, собравшийся на обед, толком даже и не знал, куда они все ездили с Гарусковым… Значит никто, ничего. Неужто Сухова остереглись?.. А, может, и художника, Андрея Семеновича?..
Из дому Дмитрий Данилович все же решил позвонить лесничему. С ним-то надо непременно поговорить. Хотя бы поставить в известность, рассказать, как все вышло. Не больно верилось, что с его согласия подкрались к бору… Споткнулся на слове "мужи-ки"… Как раз и выходит — бунт или… плач дитяти о том "как лес вырубали".
Лесничего в конторе не оказалось. Перезвонил секретарю директора межколхозлеса. По-пал на "самого"… Замялся было, но спросил о лесничем. На вопрос директора, назвал се-бя. директор сказал, что лесничий в отпуске. И ни намека о случившемся в моховском бо-ру. "Не знают, не ведают, не доложили еще?.. А, может, и без него делалось, втихую?.." Ну, и ладно. Ничего, выходит, и не произошло. Так бы "ничего" и когда бор смели под-чистую. Над протестами моховцев, самого Дмитрия Даниловича, Старика Соколова, толь-ко бы посмеялись: что за беда, сосны новые вырастут, а где раньше-то были, чего гляде-ли?.. И Сухов бы спросил: "Где раньше были?" Так ведь это же прием — не замечать, а по-сле руками развести: "Согласны, но… что теперь сделаешь?.."
С такими мыслями Дмитрий Данилович и остался. Одно выходило: ничего не про-изошло, никакого бунта. Вроде уворовать случайно помешали и воры примолкли… Потом тебя тихо и подловят за такую инициативу. Если шкуру и не сдерут, то душу-то остраща-ют. Больше уж и не захочешь на рожон лезть. Все это давно каждому известно, но вот… Дедушка Данило всю жизнь прожил под страхом такого ожидания, так и председательст-вовал. А тебя самого минет ли когда страх такой?.. вот вечный вопрос у мужика, не пере-родившегося еще вконец в колхозника.
Дома внуки и внучки наперебой рассказывали, как они с дядей художником спасли Гороховское Устье — красный моховский бор. Будто оберегли свое добро от неведомо ка-кой страшной силы. Лиха уже и нет больше на их земле.
Светлана слушала их и расспрашивала обо всем до подробностей. Дети проявили отвагу, хотя и не осознают полностью свой поступок. Для них это вроде игры. Свои дей-ствия и взрослыми оцениваются не сразу. Но что-то вот побудило детей к такому поступ-ку. Скорее всего, жизнь этого дома.
Анна Савельевна обвиняла во всем Сашу Жохова.
— Чего было от него ждать. Вся семья вороватая, для него и чужое — свое.
Иван подозревал, что у Саши была негласная сговоренность с председателем, Ни-колаем Петровичем. И связано это с доставанием труб для фермы. Выходило, что и они, правдолюбы Корины, отец с сыном, причастны к афере. Все и свивалось в змеиный клу-бок.
Беспокоили Ивана, как вот и отца, ребятишки. В представлении их бор был спасен от преступников. А когда начнутся передряги, обвинят в соучастии в этом "преступлении" их родного дедушку и дядю. И в сознание войдет, что так и должно незаконно все делать-ся, как бы втихую. И кто кого обхитрит.
Ивана бередили с новой силой завсегдашние дедушкины вопросы: "Какую же надо иметь людскую чистоту наделенному властью?.." К ней, к власти, больно рвутся хваткие негодяи. Они друг с другом и сталкиваются, что называется, по интересам. У порока азартный порыв нажиться.
Вечером к Кориным зашел Андрей Семенович, художник. Пришел, тоже обеспоко-енный, Старик Соколов. Как ты не гадай, а все они выступили против властей. Дмитрий Данилович поделился с ними своими опасениями. Вся вина падет на них, на Кориных. И что ребятишек своих настроили на сопротивление, и в этом обвинят. Так и будут истолко-вано тем же бывшим прокурором Сашей Жоховым.
— Усматривается протест действием маленьких сограждан властям. И нет ли тут внушения неповиновения со стороны взрослых дядей, — вроде как с иронией высказался художник. Но тут же и сам озаботился, — так и истолкуют, если сами мы будем пассив-ны… А как же еще от беззакония защищаться. Только вооружившись законом. И по со-вести своей поступать. А это значит — напереди должно быть просвещение, чтобы закон каждый знал, и гражданская дисциплина, осознание быть послушным закону. А мы вот от азбуки закона и совести отучивались со школы… Вокруг все же больше хороших людей — Личностей. Дети в этом и убедятся на примере спасения векового бора. Слово теряет силу, если оно в стороне от действий. Не защити мы бор и ругай демиургенов, какая нам будет вера и какая польза от нашего ругания?.. Ссора-то с лесорубами у меня вышла. И дети по-верили мне. Значит, в душах у них что-то было для такого выбора… А что стало бы, если бы я ограничился разговорами и отступился, не полез под повал?.. Какое мнение тут у пе-дагогики, — обратился художник к Светлане.
— Дети запомнят этот случай. Может он будет единственным в их жизни. Они за правду постояли, — слегка смущаясь, рассудочно высказала Светлана. — Правда живет и должна побеждать. Но и другое пойму: за Правду надо бороться всеми силами. Ей, Прав-де, трудно. Но с Правдой лучше всем. Этому не научишь скоропалительно, это — воспита-ние. Семья и школа закладывают такое в ребенке и тем формируют Личность. Наша беда в массовости невежества от невоспитанности, от затушевывания совестливости. Разо-браться прежде всего надо каждому в себе. С самими собой и между собой. Без осознания себя и самоуважения — мы винтики, какими нас уже посчитали. Какие родители, взрослые, такие и дети… Защита бор — это порыв нравной личности. Сказано "нет" противочелове-ческому или по современному — антиобщественному действу… Но кто сослался при этом на закон, защищающий природный дом человека?. И есть ли у нас такой закон?.. А это главный закон жизни всякого общества. Он не пишется, он — вера. Будущее копится в на-роде. Опыт Добра и есть закон жизни. А мы свое прошлое стараемся обеззаконить. Твер-дим: наше сегодняшнее самое лучшее. Выходит, вырубить вековой бор лучше, чем его со-хранить? А если такое и учитель внушает, и должностное лицо, а то и родители… Наш Пушкин сказал: "Ученых много умных мало…" А ум-то выказывается в разумном поступ-ке. Умному не нужна власть, нужна Вселенская Истина. Умный учится у всех, даже у не-умных. Но прежде у народа. А нас призывают все штурмовать. И мы радостно поем: "Штурмовать далеко море призывает нас страна…" А открытия-то великие совершены Личностями по зову и долгу души и сердца.
