Спилер стряхнул с себя остатки забора и понеся прямо на них. Сафа успел только заорать, как Сека вдавила в пол педаль газа вместе с его ногой, завладевая одновременно рулем.

Сафа был пятый год за рулем, не боялся и черта лысого, разве что мертвую петлю не мог на машине сделать, но он даже не догадывался, что можно так ездить задним ходом.

Машина, разогнавшись до шестидесяти километров в час, стала куролесить по поселку, сворачивая и вписываясь в повороты под девяносто градусов, а то и делая целую серию замысловатых фигур, которые не всякий мог и передом повторить. Пару раз они едва не сшибли истерически разбегающихся спецмоновцев, но стряхнуть с хвоста (или с носа) спилер со зловещей символикой им не удалось. В месиве узких кривых улочек легковушка не могла использовать свое преимущество в скорости, даже не смотря на то, что, в конце концов, Секе удалось развернуться. Надо было пробиваться к шоссе.

Похоже, этого от них никто не ожидал, спецмоновцы думали, что они и дальше будут прорываться, и группировались на другом конце поселка, и им беспрепятственно удалось вырваться на прямой участок, упирающийся в Южное шоссе.

Сафа наддал газку, и спилер сразу отстал, но не это оказалось главной угрозой.

Один спецмоновец подкараулил их при самом выезде из поселка и кинулся наперерез.

У Сафы даже пальцы на ногах поджались. В руках типа была граната.

Сафа инстинктивно нажал на тормоза, и на такой скорости на грунтовке машину сразу занесло.

– Что ты делаешь? Не останавливайся, нас раздавят! – крикнула Сека, дергая руль на себя.

Сбитый с толку Сафа дал газу, и машина пошла юзом по сложной неописуемой траектории. Озадаченный боец замешкался и запоздал с броском, машина на скорости под восемьдесят снесло его правым бортом.

Спецмоновец взмыл над крылом. Голова его оказалась напротив лобового, долгую секунду он смотрел прямо в глаза Сафе, ноги были наверху. Через секунду бойца силой инерции унесло далее, на противоположную сторону. Вывалившаяся из ослабевших пальцев граната гулко ударилась о капот, скакнула по жести и вывалилась на обочину, где как раз поднимался второй спецмоновец, чтобы расстрелять их в упор. Ослепительная вспышка пересекла его пополам. Стрелять он так и не начал, так как руки оказались в двадцати метрах от спускового крючка.

Сафа оказался способен вести самостоятельно только после нескольких энергичных встряхиваний.

– Ты его убила! – крикнул он.

– Зато он нас нет! – возразила она.

Они вернулись по Южному шоссе обратно в город. Припарковавшись на окраине, под звуки сирен, беснующихся неподалеку, стали в темпе собирать самые необходимые вещи.

– Хлеба нет!

Сафа подумал, что она шутит, но нельзя было шутить такими вещами, он и сам понял это, глядя на поблекшее лицо девушки.

– Куда ты его дела? Он тут в бардачке был! – в панике закричал он.

Она виновато смотрела на него, казалось, что сейчас заплачет.

– Я не помню! Наверное, во время погони я его съела!

– Как же так? Целых три куска!

Он и не знал, что способен быть таким мелочным. Он долго сокрушался по поводу прожорливости девушки, обвиняя ее во всех смертных грехах. Через некоторое время понял, что за все время экзекуции она не проронила ни слова.

Самое печальное было, что в бардаке находился весь запас хлеба. Сека категорически настояла, чтобы он не брал больше ни грамма. Даже себе. Мотивируя это большой опасностью, что она съест лишнего, и метаболизм организма не справится с ударной дозой калорий. А если погибнет она, это означает конец и для него. Последнее утверждение подействовало на него лучше всех уговоров, и он оставил дома колбасу, печенье. И целых три булки.

– Ладно, купим хлеб, – сказал он, успокаиваясь.

Он сам себе удивился, что затеял бузу из-за каких-то трех корочек хлеба.

Она легко согласилась с ним, но без особого энтузиазма. И вообще вела себя скованно. Ерунда, главное чтобы в нужные моменты она вела себя как надо.

Когда они доехали до ближайшего комка, тот встретил их закрытым жалюзи и амбарным замком. Энтузиазма это не убавило, и Сафа на повышенных газах съехал ко второму комку, потом к третьему. Сплошной чередой перед ними проплыли замки, ставни, опять жалюзи. День закрытых дверей.

– Это все из-за спецоперации спецмона! – у Секи были глаза побитой собаки.

– Почему ты мне раньше не сказала? – раздраженно спросил Сафа.

– Я сама только сейчас догадалась. Они начали операцию на день раньше. С чем это связано, я не знаю. Слишком мало данных.

– Как бы их не стало слишком много, – пообещал Сафа.

Выхода не оставалось, кроме, как возвращаться домой и забрать тот хлеб, что оставался.

– Это слишком опасно, – предупредила Сека.

– Что ты предлагаешь? Гробануть кого-нибудь? – съязвил Сафа.

– Зачем гробануть? Можно попросить, – предложила Сека.

Сафа хлопнул себя по лбу. Какой же он стал идиот! Любая в женском квартале даст пожрать за так, а ведь можно и купить. Стольник же у них оставался.

В Женский квартал можно было проехать по Маршальской, и здесь Сафе впервые в жизни стало плохо. Руль предательски завибрировал в руке, сделавшись скользким как угорь. Такси дернулась на трассе, пару раз пересекая сплошную линию туда – обратно.

– Спокойнее! – поддержала его Сека, опять на время завладевая рулем.

Со стороны Командарма на Маршальскую величаво выплывал автобус с вахтовиками. Он был компактный как гроб, и весь занавешен устрашающего вида пыльными занавесками, из-за которых торчали застывшие вытянувшиеся лица вахтовиков. Автобус не набирал, он пожирал своих жертв. Свернув на Маршальскую, он поехал чуть впереди, деловито заехал на остановку и парнишка с тощим рюкзачком полез в узкую дверь.

– Не останавливайся! Что ты делаешь? – закричала вдруг Сека.

От ее крика Сафа словно очнулся от транса. Оказалось, что он притормаживает вслед за автобусом, ласково так давит на педальку. Он должен быть там. Его место в этом гробу с пыльными занавесками! Теперь он понимал мартышек из мультфильма, лезущих в пасть Ка.

С огромным трудом он избавился от наваждения, поменяв педали, и прибавил газку, едва не зацепив бампер автобуса. Он еще успел перехватить в зеркале удивленный взгляд водителя. Какой это смельчак там чудит? А вот мы его в автобус за нарушение правил вождения.

Господи, он и не знал, что это будет так страшно. Даже не страшно, парализующе, угнетающе, уничтожающе. Все остальное сделалось несущественным, только этот мрачный занавешенный похоронными кистями автобус.

Сека успокаивающе хлопала его по плечу, приводя в чувство, велела заехать во внутриквартальный проезд. Сафа отдал ей деньги, и она исчезла в ближайшем подъезде. Все-таки они не доехали до Женского квартала, совсем чуть-чуть, но там можно было сразу договориться, здесь Сека задерживалась дольше. Сафа представил, как она идет с этажа на этаж, сквозь пустые квартиры, а в занятые квартиры ее не пускают. Мало ли народу шляется. Пошла вон, попрошайка!

Сафа покрутил радио, неожиданно оглохшее, молчало даже Морское радио. Желая убрать бесполезную магнитолу, он отстегнул съемную панель и открыл бардачок. На полочке, на белоснежной салфетке лежали три булочки хлеба в ряд. Некоторое время Сафа только хватал воздух ртом, как рыба, выброшенная с воды, причем, не на сушу, на мягкий песок, а прямиком на сковородку. Одна мысль жгла каленым железом мозг.

Бежать! Распахнув дверь, он опрометью кинулся вон.

И почти сразу уткнулся в трех дюжих спецмоновцев в разгрузке. Он попятился, и тогда офицер поднял руку и поманил его пальцем.

Пленных привезли в порт и закрыли в старом здании таможни. Помещение представляло собой голую бетонную коробку площадью в 100 квадратных метров без окон, с единственной железной дверью. Под потолком висела единственная же лампа в абажуре из газеты.

Марина, наконец, распутала Никитоса, и он смог нормально сесть на пол у стены.

Людей привозили несколькими партиями, и вскоре был занят каждый клочок пола.