– Мальчишник устрою. Займи денег.

– Так ты ведь уплывешь.

– Вот как заговорил. Как с ворами драться так это товарищ майор, как денег занять другу в последний путь, так это другие.

– Чего городишь? Какой последний путь, типун тебе на язык.

С шумом вышедшие из УВД Ларьков и Емелин демонстративно молча прошли мимо них.

– Не здороваются, как с прокаженным, – сплюнул Шорохов.

Несколько человек смотрели из окон, но быстро отвернулись, когда их заметили.

Неволин почувствовал некий дискомфорт, словно тень от опального друга упала на него.

– Я пойду, пожалуй, меня Зося ждет, – сказал он.

– И ты Брутт, – вздохнул Шорохов.

Неволин проговорил стандартные слова сочувствия "Все образуется" и все такое, и пошел к машине, с трудом сдерживая шаги, чтобы не побежать. Он сел в машину, смотрясь в зеркало, поправил безупречный пробор и увидел, что Шорохов все еще стоит перед УВД, и ему придется проехать мимо него. Он вспомнил, как в школе все смеялись над его фамилией, говорили, что век ему в тюрьме сидеть, а поговорка "От тюрьмы, да от сумы не уйдешь" была самой ненавистной на свете. Может, он и ментом назло стал.

Шорохов смотрел, как неволинская машина, протаранив бордюр, скакнула на полосу встречного движения и унеслась в объезд здания. Криво ухмыльнувшись, он хотел закурить, но настроения не было никакого, он кинул так и не прикуренную в мусорный ящик. Не попал, наклонился, чтобы поднять, и тут с угла здания вывернула машина с довольно сильно помятым колпаком.

– Садись, подвезу! – предложил Неволин.

– Тебя же Зося ждет, – поддел майор.

– Подождет.

– Ну и что ты думаешь делать? – спросил Неволин, когда майор сел в машину.

– Продолжить начатое, поеду в Рахитовский центр, узнаю фамилии вахтовиков, которых Перилов с Георгадзе подцепили.

Неволин посмотрел на него с уважением.

– А я думал, горькую пойдешь глушить.

– С чего бы это? Я в отставке только тогда, когда мне сам Крутохвостов прикажет, а не Кощей. Где кстати капитан, я бы ему, – Шорохов потер крупный кулак.

– Подожди ты со своим капитаном. Есть дела более неотложные, требующие немедленного анализа. А капитану в репу успеешь дать перед тем, как на пристань ехать.

– Утешил. А какие неотложные дела ты имел в виду?

– Меня все время мучает один вопрос. Почему у меня оказалась двойная доза триклана? Я что здоровее тебя, что баба двойную вколола? Она стерва однозначно, но на дуру мало похожа.

– Ну, ошиблась, стервы тоже ошибаются.

– В том то и дело, что ошибиться сложно. Это же не инъекция, триклан проникает в кровь через порез, через царапину. Какая уж тут двойная доза? Я тут кое-что прикинул.

– Прикинул хрен к носу. Говори конкретно.

– Перехожу к конкретике. Двойную дозу я получил, потому что дозу мне дали дважды.

– Железная логика. Наверное, я зря к тебе сел. Конечно, два раза, не три же!

– Дело, видите ли, в том, уважаемый, что первую дозу я получил не от той мадамы, а раньше, еще утром. Помнится, мне было хреново, я еще заснул в машине. Потом уже стервоза мне вторую вкатила, она не знала о первой. Кесарев сказал, что я в любом случае далеко бы не уехал, вырубился бы за рулем, да еще бы и в столб въехал.

– Я был на грани провала. Я у тебя в машине сидел!

– Это я был на грани. Если бы патруль наткнулся на нас на полчаса позже, уже не откачали бы.

– Кто по твоему мог подсунуть тебе первую дозу?

– Зося? Может, у нее кто есть?

– Я даже знаю кто. Эта стерва в красном. У них розовая любовь и они решили травануть самца. Не болтай ерунду! Как ты можешь подозревать женщину, на которой женат не первый год?

– Женишься, поймешь. Что бы со мной не случилось, первым делом я всегда на нее грешу.

– А ты не греши. Невооруженным взглядом видно, что нас обоих хотели вывести из игры, едва мы в Рахитовский центр собрались.

– Об этом знали только в управлении. Ты полагаешь, что и траванули меня у нас же?

Невозможно, – они посмотрели друг на друга и одновременно воскликнули. – Кесарев!

– Похоже, он тебе от головы не совсем аскофен тогда дал. Причем так здорово помогло, что ты чуть без нее и не остался.

– Но что связывает Кесарева и Рахитовский центр? Что там может быть такого ужасного, куда мы не должны совать нос? Центр даже не частный, полностью принадлежит государству.

– Кесареву могли хорошо заплатить. С другой стороны Кесарев тоже врач, может, у него сокурсники в центре. Попросили об услуге.

– Я как-то вел дело о врачах, которые органы воровали для трансплантации, должен тебе признаться, врачи будут покруче уголовников, из них практически невозможно выбить информацию, и против коллег они никогда не идут.

– Врачебная мафия, час от часу не легче, – констатировал Шорохов.

Сафа подставил лицо под лучи жарящему по – летнему солнцу. Он сидел на иссохшейся деревянной лавке с облупившейся краской и растирал ноги, не привыкшие к долгой ходьбе пешкодралом. Единственное утешение, что до Марины оставалось не более километра. Жрать хотелось немилосердно. От воспоминаний от Маринкиных щей сводило живот.

Сафа неоднократно ловил на себе пристальный взгляд, но, оборачиваясь, никого не видел. Возможно, у него начиналась паранойя-явление обыденное для вахтовиков, с тоской ожидающих гудка автобуса под своими окнами.

Лишь достигнув женского квартала, он перевел дух. Из всего города здесь в единственном районе соблюдался порядок, за которым блюли гаишники и спецмон.

Дело понятное, сами мужики, в квартале, где большее время проводишь со спущенными штанами, должны соблюдаться хоть видимые приличия.

Проходя мимо заброшенного детского сада с выбитыми окнами, он опять почувствовал чей-то враждебный взгляд и поспешил миновать это место. Тяжкий груз упал с души Сафы, когда он увидел пятиэтажку Марины с сидящей на лавочке у знакомого подъезда Маней. Дурочка выглядела нарядно. На ней было светлое платьишко и белые гольфы. Она узнала его, улыбнулась, отчего ее пухлое лицо стало круглым как каравай и слово "кавалер" произнесла, почти не коверкая. Марины дома не оказалось. Когда он спросил у Мани, куда она пошла, та опять заухмылялась и показала глазами, но так как глаза смотрели в разные стороны, ясного ответа на свой вопрос он так и не получил.

Он сходил к магазину, Марины не было и там, а когда вернулся, Мани у подъезда не было. Он позвал ее, потом Марину, но из окон никто даже не выглянул, здесь жили добропорядочные женщины, занимающиеся сексом лишь по физиологической необходимости, и им не нужны были чужие секреты.

Он вышел на непривычно пустынный Столичный проспект, на котором на видимом обозрении не наблюдалось даже проституток. Когда он вновь оказался у Марининого подъезда, Маня сидела на месте. Дурочка отсутствовала максимум четверть часа, но за этот промежуток времени с ней произошли жуткие перемены. В порванном на груди платье виднелась вся в синяках и царапинах грудь, безобразно расставленные ноги пересекали подсыхающие струйки. В багровых пятнах гольфы болтались на щиколотках.

– Кавалер, – просительно произнесла Маня.

– Узнал бы, кто это сделал, убил бы! – Сафа сжал кулаки.

– Так в чем же дело? – раздвинув кусты, показался, поигрывая кастетом, Какафон.

– Не дергайся! – подкравшийся сзади Кича приставил к спине ужаливший холодом нож.

Какафон обыскал, но ничего ценного не нашел.

– Что-то ты совсем обнищал, вахта! Бабу захотел? Здесь бесплатно дает только она! – он указал на Маню, та испуганно захныкала, он с ходу влепил ей затрещину. – Мы ей попользовались немного, ты теперь не захочешь, ты ведь у нас гордый. Я мы не гордые. Так к кому ты шел?

– Баб что ли мало в женском квартале? – соврал Сафа, желая произнести фразу как можно более равнодушным тоном, но с ножом у спины это получилось плохо, к тому же крысята были чуткие, привыкшие сами обманывать, таких провести было практически невозможно.