– Мне вас так жалко, – произнесла вдруг женщина.

Полковнику Ребрию шел 41-й год и еще никто никогда его не жалел, старались только убить. Он услышал в словах женщины материнские нотки и понял, что, возможно, эти слова, эти секунды, единственные в его жизни, отпущенные в качестве компенсации за все прошедшие годы. Он положил ей руки на плечи, совершенно не представляя, что предпримет дальше. Ему хотелось упасть перед ней на колени и спрятать лицо в складках фартука с крупной надписью "ФАРТ". Может, ему действительно повезло.

– Надо убираться, – она не отстранилась, но так отвернула лицо, что любое действие с его стороны воспринималось бы как посягательство.

– Да, конечно, все в вашем распоряжении, – он махнул рукой, чувствуя невыносимый стыд.

Вокруг царил дикий срач, повсюду виднелись следы былого веселья, на полу баррикадами возвышались ссохшиеся консервные банки, на которые даже смотреть было страшно, на батареи пустых бутылок были надеты использованные презики.

Никитос и не подозревал, что их так много, к тому же он очень вовремя вспомнил о запертых в сауне проститутках. Сколько их там – две? Три?

Он попросил у Марины пять секунд, но на самом деле ему понадобилось гораздо больше, чтобы собрать и выкинуть мешок презиков и непонятно чьих трусов. Открыв дверь сауны, он остолбенел. Нет, столько пить нельзя. Шлюх было не две и даже не три. Свесив кудлатые головы с полок, вповалку спало шестеро. Он их брал по две и вышвыривал вон, голыми на траву. Бабы подняли ор, который бы услышали, если бы в главном корпусе не шла очередная попойка, и не орали еще громче.

– Зачем вы так? Им же больно, – мягко укорила Марина, но в ее глазах он прочитал одобрение.

Потом она налила ведро воды и взяла в руки швабру.

– Вы что мыть здесь собрались? – недоуменно поинтересовался он.

– Ну да. А вы что подумали?

Вообще то он подумал всякое, но вслух произнес, что тут отродясь никто не убирался, и стоит ли начинать. Она убежденно сказала, что стоит. Дело кончилось тем, что он начал помогать, в его руках оказывалась то швабра, то ведро. Марина трудилась, словно хотела поставить рекорд по скорости мытья полов. Женщина раскраснелась, на лице выступил пот. Капли стекали по пышной груди и убегали за вырез, словно звали за собой.

– Пойдем, – позвал он против воли.

– Куда? – она выпрямилась, груди тяжело смотрели чуть в стороны, облепленные мокрым платьем.

– Прогуляемся, тут жарко, – нашелся он.

Вечерело. Ледяной бриз путался в деревьях окружающего пансионат парка и отлетал обратно в море, казавшееся черным как смоль.

– Свежо, – она поежилась. – Завтра меня отпустят отсюда.

– Постой, а ты разве не вольнонаемная? – не понял он.

– Я задержанная, – призналась она.

– Ерунда какая. Здесь не КПЗ. Ты что-то путаешь.

– Это уже не важно. Завтра поеду домой.

– Я тебя в любой день мог отпустить. Тебе надо было только сказать.

– У тебя ничего бы не вышло. Толстый бы тебе не разрешил.

– Прапорщик? Как ты его смешно назвала. Толстый! Так вот Толстый мой подчиненный.

Ты что не знаешь, кто я такой? Я вообще-то командир всего этого.

– Возможно, – пожала она плечами.

– Погоди. Ты что-то не договариваешь. Что тебе там про меня нашептали?

– Про тебя ничего. Толстый сказал, что завтра все кончится, и я получу полную свободу.

– Интересно, – озадаченно протянул Никитос.

Она обеспокоено остановилась и повернулась к нему.

– Что-нибудь не так? Меня не отпустят?

– Все нормально, – успокоил он, добавив про себя, все нормально, кроме того, что срок службы теперешнего спецмона заканчивается лишь через месяц.

– У вас, наверное, Черный пароход завтра приходит?

– Послезавтра, – автоматически поправил он.

Она, поколебавшись, спросила:

– В народе говорят, что Черных пароходов неисчислимое множество. Целый флот.

– Врут в народе. Черный пароход существует в единственном числе.

– А куда он все время плавает?

– Это секрет даже для нас.

Она, не поверив, обиделась и замолчала.

– Я, правда, не знаю. Но, судя по тому, что приплывает он регулярно, несколько раз в месяц, то плавает он явно не далеко.

– И ты ни разу не разговаривал с капитаном, не интересовался?

– Мне это не надо, – отрезал Никитос.

– Конечно, ты же не местный, из твоей семьи никого не забирали.

– Да, из моей семьи никого не забирали, потому что нет у меня семьи, и никогда не было!

– А вот у меня была! Пока вы не пришли и все у меня не забрали! – глаза ее заледенели, словно подпав под действие прохладного бриза.

– Не обобщай. Я здесь не при делах.

– Понимаю. Ты выполнял приказы, – горько усмехнулась она.

Он понял одно. Женщина хотела его достать, и она его достала.

– Вот что, хорошая моя, иди-ка ты лучше…домой!

– Меня же только завтра отпустят? – делано удивилась она.

Мелькнула запоздалая мысль, что она все и затеяла, чтобы раньше слинять, но ему хотелось лишь одного, чтобы она исчезла из его жизни раз и навсегда.

– Я тебя отпускаю сегодня. Мало того, прямо сейчас.

Резко развернувшись, он зашагал к воротам, она поспевала за ним лишь бегом. Им оставалось преодолеть небольшой подъем перед воротами, когда из расположенной рядом караульной будки вышли трое автоматчиков во главе с дежурным сержантом.

– Вольно! Это я! – бросил Никитос, но когда он хотел приблизиться, бойцы наставили на него умхальтеры.

– Вы что спятили? – опешил Никитос. – А ну, разойдись!

В ответ они с самым решительным видом передернули затворы.

– Имеем приказ, стрелять на поражение! – нагло заявил сержант.

– В кого? Ты что командира не узнаешь? Тогда я имею желание выбить тебе мозги!

Но когда он хотел двинуться дальше, то отчетливо понял, что они церемониться не станут. Умхальтеры сняты с предохранителей, патроны уже в стволе, достаточно шевельнуть пальцем, и они оба с Мариной трупы.

– Пойдемте, Никита Сергеевич, отсюда!- женщина тянула его назад, Никитос остро почувствовал, что стоит на самой линии, за которой сразу смерть, женщина почувствовала эту незримую границу чуть раньше, но на то она и женщина.

– Я с вами утром разберусь! – пригрозил он, чудесно понимая, что ни фига он не разберется, разбираться надо было раньше, и не разбираться, а лупить всю эту шелупонь со всех уголков необъятной и гнать взашей, а теперь уже поздно, и разберутся, скорее всего, уже с ним.

Драпать надо, уяснил он. Сделав вид, что все произошедшее не воспринял серьезно, он полуобнял Марину и велел проводить в баню.

Бойцы не уходили до тех пор, пока они не скрылись из виду. Никитос ждал этого момента, был шанс уйти через набережную, на одной из прогулочных лодок. Но шанс испарился, когда он разглядел неясное движение в кустах вдоль аллеи. За ними следили, ни на миг не выпуская из поля зрения.

Обложили. Пришлось возвращаться. Еще не вечер, подумал Никитос. Полковника так просто без хрена не сожрешь.

Они вернулись в сауну, и стоило ему включить свет, как Марина вскрикнула. За время их отсутствия в бане побывали гости и явно не для помывки. Первым делом они демонстративно привели в негодность вещи, которые принесла Марина. Ведро было смято в блин, на нем, верно, прыгал кто-то здоровый. Швабру изломали, по крайней мере, в десяти местах.

Стол и кровать опрокинуты. Матрас распущен на длинные рваные лоскуты, как будто на нем драли дикобраза.

Никитос в бешенстве распахнул дверь и оказался лицом к лицу с тремя спецмоновцами. Дула автоматов смотрели ему в лицо. Никитос беззвучно ругнулся.

Спецмоновцы нагло расхохотались, открыто потешаясь над ним. Никитос с треском захлопнул дверь.

– Ты разве им не командир? – не преминула поддеть Марина, у женщин это всегда здорово получалось. – Я плохо соображаю в армейских делах, но, по-моему, полковник старше сержанта.

– Ну, ты то хоть не лезь! – в сердцах воскликнул Никитос.

– Действительно, чего я суечусь, меня завтра и так отпустят, – обиделась она.