"Я так и думал", — прошептал Оливье.

…вам, шевалье де Монваллан — вопреки Арамису. Что же до вашего третьего товарища, оставшегося в Париже, Жан-Поля де Жюссака, он приглянулся Портосу, и это решило все.

— А подробности, — спросил дотошный барабанщик, — Вы говорите загадками. Может, мне пригодится опыт моих старших товарищей?

— Не дай Бог, — произнес Оливье.

— Не дай Бог, — вздохнул Гугенот.

— Подробности, пожалуй, заслуживают вашего внимания, — сказал Гримо, — Дело было в пятьдесят четвертом, ежели мне память не изменяет. Помнится, тоже был май месяц, вот как сейчас. Полгода прошло с тех пор, как отгремели фрондерские войны, и на какое-то время в стране воцарился мир. Страна готовилась к торжественному событию — коронации Людовика XIV. Эх! Закурю-ка я мою трубочку! Вам, господин художник, не помешает?

— Нет-нет, — кивнул Люк, поглощенный работой, — Курите на здоровье.

— Волей случая четверо друзей встретились в 'Козочке' , где проживал господин Д'Артаньян.

— Можно вопрос? Они заранее договорились о встрече, или это произошло случайно? — спросил Ролан.

— Ну, я же сказал 'волей случая' — помог Его Величество Случай. У них это бывает, частенько. Я поначалу дивился, а потом перестал. Всем приходит в голову одна и та же мысль. А мысль была примерно такая: 'А не проведать ли нам нашего гасконца?

Гримо выпустил дым и снова затянулся.

— Не опускайте руку, в которой держите трубку! — воскликнул Люк, — Это художественное изделие необходимо увековечить!

— Вы слишком добры, господин художник, — сказал Гримо смущенно.

— Это ведь ваша работа? — спросил Люк.

— А чья же еще! — заявил Гримо.

— Не отвлекайтесь! Дальше!

— Беседа затянулась, как обычно, за полночь. А они все говорили и не могли наговориться. А потом мой господин — уж не взыщите, чтобы не было путаницы и для краткости я буду именовать его Атосом, возьми да скажи: 'У вас какие-то проблемы, дорогой Д'Артаньян? ' Не поручусь за достоверность — мой словарный запас не так велик, но смысл передаю верно. Д'Артаньян спросил с самым что ни на есть гасконским видом: "Почему вы так решили, мой милый Атос?"

— А как это — "с гасконским видом" — спросил Ролан.

Гримо развел руками — если человек и этого не понимает, а тоже, туда же, к мушкетерам решил податься.

— У тебя очень 'гасконский вид' , когда ты хвастаешься нашим пращуром, доблестным крестоносцем Жоффруа, соратником Людовика Святого. Понял, малек?

— Ага, — сказал Ролан, — Теперь понял. Продолжайте!

— …Мне тоже так показалось, — заметил Арамис.

— Не быть мне Портосом, а хилым паралитиком типа покойного Кокнара, ежели и я не подумал о том же! — рявкнул Портос и стукнул кулаком по столу, так, что подпрыгнули бутылки…

— Количество бутылок? — спросил де Невиль.

— Молодо-зелено, — буркнул Гримо.

— Стремится к бесконечности, — пошутил образованный Гугенот.

— …Гасконец, черт тебя дери! Мы же не слепые, видим, что у тебя какой-то камень на сердце, — это, как вы догадались, опять прорычал Портос.

— Я, как лицо духовное, готов снять тяжесть с вашей души, — промолвил Арамис.

— Я еще не нуждаюсь в исповеднике, — проворчал Д'Артаньян.

— Если это, — опять заговорил Арамис, — как-то связано с капитанским патентом, который, как мне передали, у вас отобрал негодяй Мазарини, я могу использовать кое-какие свои связи…

— Не надо, — сказал гасконец.

— Я могу нанести визит Ее Величеству Королеве и кое о чем напомнить, — предложил Атос, — Приближается радостное событие — коронация нашего юного короля. Это повод, чтобы восстановить справедливость.

— Боже сохрани, Атос; даже не думайте!

— А чего думать? Тряхнем стариной, выкрадем кардинала по новой! — изрек Портос.

— Не надо, — опять сказал Д'Артаньян, — Вот в чем дело. Мы едем в Реймс на коронацию. Мне, как всегда поручена охрана особы Его Величества Короля. А людей не хватает. Меня осаждают докучные посетители и просители, как гугеноты Ла-Рошель. Мой стол завален прошениями и рекомендациями, но с кем ни поговори — облом за обломом. А времени в обрез — две недели. Что прикажете делать, друзья мои?

— Неужто нынешние никуда не годятся? — усомнился Портос.

— Вы, быть может, излишне строги, дорогой Д'Артаньян? — предположил Арамис.

— Д'Артаньян, скорее, излишне снисходителен, — заметил Атос.

— Вот именно! — воскликнул гасконец, — Не могу же я доверить жизнь короля кому ни попадя! Мне нужны горячие головы, бедовые ребята, такие, какими были мы, если отбросить несколько десятков лет. А мне подсовывают слюнтяев и неженок.

— Неужели все так плохо? — спросил Атос.

— Увы, — сказал гасконец, — Не люди, а какие-то комические персонажи. Все эти протеже, детки откупщиков, финансистов, судейских, парламентских советников. Будь моя воля, взял бы себе в адъютанты сорванца Фрике. Но Фрике не дворянин, к моему величайшему сожалению, с ним этот номер не пройдет. Что же до молодежи из дворян, может, вам придет кто на ум?

— Возьмите Оливье де Невиля, — сказал тогда Атос, — Я за него ручаюсь.

Д'Артаньян улыбнулся.

— Этого достаточно! — и записал на какой-то бумаге: "Оливье де Невиль' … и ваш адрес, барон.

— Ох, — пробормотал Оливье.

"И они еще удивляются, что я так много пью?!" — подумал "протеже Атоса".

— Откуда вы знаете Атоса? — спросил барабанщик.

— Фрондерские войны, — ответил Оливье.

— Да будет вам известно, господа, что барон де Невиль входил в группу, которая прикрывала бегство г-на де Бофора из Венсена, — сказал Гримо, — И впоследствии наши дороги не раз пересекались.

Гримо не зря порой называли добрым. Добрый Гримо не стал напоминать Оливье де Невилю о фрондерских войнах. И умолчал о словах, которые нашел граф де Ла Фер, убеждая гасконца в том, что молодой де Невиль достоин синего плаща. / "Мальчику нужна помощь, друг мой. В Городе было восстание. Мазарини послал карательную экспедицию. Пытаясь остановить убийц, погибла невеста де Невиля, девушка по имени Жанна, а сам Оливье был тяжело ранен. Мальчик в отчаянии. Поймите и возьмите к себе. Я вас прошу. Оливье смельчак, вы не пожалеете". — 'Хорошо, — сказал Д'Артаньян вполголоса, но добавил ворчливо: — Эпос какой-то, Оливье, Жанна…

— Не эпос, мой друг, а печальная действительность наших дней… '/

А Оливье вспомнил, как он с трепетом взял пакет с королевской печатью, который вручил ему в конце мая пятьдесят четвертого всадник в синем плаще. Участник восстания, 'фрондерский подранок' уже решил, что в пакете приказ об аресте. За все его дела, за все, что он успел натворить за годы Фронды, его посадят в Бастилию, а потом наверняка отрубят голову. Оливье зажмурился и сломал печать. Он не поверил своим глазам. Его приглашал в Париж сам Д'Артаньян и просил поторопиться, чтобы успеть на коронацию в Реймс!

— Чудеса… — прошептал Оливье, — Ведь Д'Артаньян меня и знать не знает.

Черная лошадь затрясла гривой. Всадник в синем плаще спросил:

— Будет ответ? Наш командир, господин Д'Артаньян может рассчитывать на вас?

— О да! — сказал Оливье, — Но какой добрый волшебник рассказал обо мне господину Д'Артаньяну?

— Этого я не знаю, — ответил всадник, — Мне только приказано вручить вам этот пакет. Что передать господину Д'Артаньяну?

— Что я выезжаю сегодня же! Но постойте, куда же вы, сударь! Вы, верно, устали, зайдите, отобедайте с нами.

— Простите меня, — сказал курьер, — НО Я ОЧЕНЬ СПЕШУ!

И почему-то звонко расхохотался.

И только потом до де Невиля дошел подтекст его последней фразы.