Ни секунды не задумываясь, старый негр туго перевязал ногу раненой выше колена снятым с себя длинным шарфом — обычным поясом жителя Мартиники, после чего одна из мулаток, здоровая и красивая девушка с жемчужными зубами, решительно принялась высасывать рану, поминутно выплевывая чёрную кровь, выходящую из едва заметной царапины.

Через минуту маркиза открыла глаза и, глубоко вздохнув, попросила пить. Вторая мулатка поспешно подбежала к ручью, из которого и зачерпнула воды в сложенный ковшиком широкий лист банана. Маркиза с жадностью осушила этот импровизированный стакан и снова закрыла глаза, прислонив отяжелевшую седую голову к плечу старого садовника, бережно поддерживающего укушенную. Мальвина продолжала энергично высасывать рану.

На испуганные крики женщин к месту печального происшествия поспешно сбежались монахини… Принесли носилки.

Больную уложили и доставили в монастырь, где ей уже была приготовлена постель в келье настоятельницы. А через десять минут верховые гонцы уже скакали в Сен-Пьер за доктором и к семье пострадавшей. В то же время старый садовник, посоветовавшись с неграми, работниками монастыря, отправился на Лысую гору, к «чёрному чародею», искусство которого вылечивать змеиные укусы было давно известно всему населению Мартиники.

Маркиза Маргарита не приходила в себя до самого вечера. Она лежала безмолвная и неподвижная, изредка только потрясаемая судорожной дрожью. Состояние это продолжалось вплоть до приезда приглашённого врача, которого чрезвычайно удивила эта полукаталепсия. Старый практик, немец, знакомый с общими явлениями, вызываемыми змеиными укусами, не узнавал странных симптомов болезни, кажущихся ему тем страннее, что двойная ранка на левой ноге, столь очевидно отравленная ядовитыми зубами змеи, имела совершенно необыкновенный вид. Края её не вспухли и не посинели, и воспаление не распространялось вверх по укушенной ноге. А между тем больная, видимо, страшно страдала. К вечеру на противоположной стороне тела, возле правого плеча, показалась зловещая багровая синева — признак отравления крови.

— Бедная маркиза, очевидно, укушена каким-то особенным, неизвестным нам ядовитым насекомым или пресмыкающимся, — говорил доктор. — За всю свою практику я не видел подобных симптомов отравления.

Обыскали всю часовню, в надежде найти и уничтожить ядовитую гадину. Но все старания оказались тщетными. Правда, между густыми ветками цветущего куста найдено было место, где очевидно лежала свернувшаяся змея. Отпечаток её чешуек ясно виднелся на сырой от поливки земле. Но затем следы пресмыкающегося исчезли. Немного удивила одна странная находка: длинный обрывок тонкой верёвочки. Он зацепился за окошко, но висел внутри часовни. Кусок такой же веревочки найден был также возле саркофага, недалеко от места, где спала змея, очевидно привлечённая сыростью и прохладой политых цветов и побеспокоенная маркизой, которая, опустившись на колени, могла прикоснуться к ней платьем и разбудить страшную соседку.

Вокруг больной собралась её плачущая семья, ожидая с минуты на минуты начала агонии. Зловещие багрово-синие пятна всё расплывались по плечу, груди и руке маркизы, заставляя её вздрагивать всё чаще и болезненней. Тщетно перепробовав действие различных средств, доктор беспомощно поник головой и только разводил руками в ответ на тихие рыдания и вопросы детей и внуков умирающей.

В эту минуту дверь тихо отворилась, и на пороге появился «чёрный чародей»…

Учёный доктор поморщился.

При виде искажённого страданием и покрытого зеленоватой бледностью лица маркизы Маргариты, печаль отразилась на морщинистом чёрном лице негра.

Он внимательно всматривался в бледное лицо несчастной, затем осторожно приподнял её веки и, наконец, принялся рассматривать зловещие сине-багровые пятна, расплывающиеся по телу больной, а затем осмотрел раненую ногу.

К крайнему удивлению врача, вид маленькой ранки не изменился с утра. Она всё ещё казалась свежей царапиной и даже как будто начала подживать. Ни опухоли, ни красноты и следа не было.

Однако, при взгляде на эту царапину, чёрное лицо старика как-то сразу осунулось.

— Поздно, — проговорил он, не обращаясь ни к кому в особенности. — Никто уже не может спасти больную. Я могу дать ей лишь безболезненную смерть.

Негр вышел в сад и вернулся с целым пучком листьев дерева, целебного значения которых никто даже и не подозревал. С удивлением увидел доктор, как старый негр соскоблил ножом верхнюю оболочку толстого и мясистого листа, и затем, опрыскав их несколькими каплями душистой жидкости из принесённого пузырька, приложил эти листья на ранку ноги, а также на грудь и на шею больной. А вслед затем вылил двадцать капель этой жидкости в стакан обыкновенного красного вина, осторожно разжал тонким ножом крепко стиснутые губы больной и вылил ей в рот чайную ложку благоухающей жидкости.

Через минуту маркиза облегчённо вздохнула и закрыла помутившиеся глаза. Дыхание её стало ровным.

Лицо приняло спокойный, почти здоровый вид. Теперь она крепко спала безмятежным сном.

Старик отнял руку.

— Она проспит около часа, — произнёс он шепотом. — Когда же больная проснется, то дайте ей ложку этого вина и продолжайте делать это каждые полчаса до тех пор, пока она не заснёт тихо и спокойно навеки.

Ровно через час маркиза Маргарита, действительно, проснулась, не испытывая никаких страданий. Она была в полной памяти и сознавала, что минуты её сочтены, но совершенно позабыла, что именно привело её на край могилы.

С глубоким благоговением исповедывалась она и приобщилась Святых Тайн, а затем попрощалась с детьми и внуками, плачущими вокруг неё, и благословила их.

Затем силы маркизы стали угасать.

Через три часа она уснула навеки тихо и спокойно, с именем Бога на устах.

На похоронах маркизы Маргариты Бессон-де-Риб присутствовал весь город. За гробом, среди многочисленной родни усопшей старухи, шёл и лорд Лео Дженнер под руку со своей невестой.

Прошло три года.

Наружно ничто не изменилось на прекрасной Мартинике и в роскошном городе Сен-Пьере.

Так же нежил и ласкал мягкий тёплый воздух, так же ярко синел безбрежный океан вокруг счастливого острова, дивно сверкали алмазные звёзды в прозрачных небесах над благословенной Богом страной. Природа сияла той же красой, как и в первые дни мироздания. Она казалась даже милостивей прежнего, так как за эти три года не было ни одного бешеного урагана, ни одного неудержимого наводнения, которые слишком часто опустошали Мартинику со зловещей методичностью.

Для случайных туристов, заходящих в Мартинику на одном из роскошных пассажирских пароходов «Велоче», Сен-Пьер всё ещё оставался христианским городом. Католические храмы ещё существовали, по-прежнему открывая свои двери для божественной службы. Даже оба монастыря, — мужской и женский, — всё ещё занимались воспитанием юношества. Но достаточно было прожить два-три месяца в Сен-Пьере и ознакомиться немного поближе с поведением и взглядами его жителей, чтобы понять печальное положение вещей и убедиться в том, что христианство осталось простой вывеской, маскарадной одеждой, за которой уже скрывалась духовная пустота.

Каждый желающий придумывал себе религию по своему вкусу. Каждая секта находила последователей и строила свои храмы, часовни, кумирни или капища. И все они пользовались одинаковыми правами, одинаковым «покровительством законов». Молитвенный дом спиритов, китайская кумирня, протестантский храм или жидовская синагога окружались одинаковым уважением официальных властей, которые приобщались Святых Тайн в англиканской церкви, или жгли золотые бумажки под носом у какого-нибудь идола… смотря по вкусу и влечению. Католические церкви ещё терпелись, но они всё более «выходили из моды», беднея и пустея с каждым днём, так как посещать богослужения «иезуитов» считалось признаком отсталости. При этом «иезуитами» обзывалось всё католическое духовенство, не имеющее ничего общего с этим орденом. Но антипатией, внушённой тайным братством, основанным Игнатием Лойолой, искусно пользовались, чтобы отвратить души от христианства вообще. И кто же кричал о лицемерии иезуитов? Те самые масоны, которые позаимствовали всё от иезуитов.