— Дим… Ты слышишь? — прошептала молодая женщина.

— Слышу, миледи, — так же тихо ответил негритёнок, протягивая руку, встретившую холодную поверхность гранита.

Очевидно, они были у цели. Гермина услышала в темноте, как рука её путеводителя шарила по стене, отыскивая знакомый механизм. Затем на высоте человеческого роста блеснула узкая полоска света. Гермина уже знала, что это значит. Не колеблясь ни минуты, она собрала остаток сил и добрела до расщелины в стене, к которой прильнула жадными глазами.

Не прошло и получаса после того, как молодые девушки встали из-за стола, а Луиза задремала на кушетке, как дверь роскошной темницы неожиданно и бесшумно растворилась. На пороге её появились два замаскированных человека в странных, чёрных с красным, одеждах.

Матильда медленно поднялась со своего места и остановила презрительный взгляд на этих новых тюремщиках.

— Вы пришли за мной? Я готова, — произнесла она твёрдым голосом.

Один из замаскированных подошёл к спящей Луизе и грубо схватил её за руку, в то время как его спутник произнес глухим, очевидно, умышленно изменённым, голосом, не трогаясь с места:

— Ты остаёшься здесь, девушка. Мы пришли только за одной из вас. Ты будешь ждать новых распоряжений…

— Но почему же? Почему? — вскрикнула, бледнея, Матильда. — Я не хочу разлучаться!

— Это нас не касается, — грубо произнёс второй замаскированный, продолжая трясти руку крепко спящей Луизы. — Нам приказано привести одну пленницу, именно эту белокурую немку. Больше нам ничего не приказано, и мы не можем привести двух девушек вместо одной.

— Но куда вы ведёте эту несчастную? — вскрикнула Матильда, кидаясь к проснувшейся Луизе, которая спокойно и весело поднялась ей на встречу. Обнимая Матильду, девушка прошептала на ухо оставшейся:

— Не волнуйтесь, моя милая барышня. Должно быть, мой таинственный обожатель вернулся. Сейчас я его увижу и потребую прежде всего вашего освобождения.

Матильда крепко обняла несчастную, уходящую на смерть, даже не подозревая этого.

Едва успела затвориться дверь за уходящими, как позади Матильды раздался лёгкий шорох. Пленница вздрогнула, уловив чутким ухом заключённых едва заметный звук.

Шорох повторился, и затем дрожащий женский голос за спиной Матильды прошептал, захлебываясь от волнения:

— Матильда! Скорей поди сюда!

Без звука, без крика удивления пленница вскочила с места.

Большой зеркальный шкаф, по-видимому, вделанный в стену, тихо сдвинулся со своего места, открывая узкую расщелину, в которой стояла маленькая стройная фигурка мальчика.

— Матильда! — прошептал мальчик чуть слышно, протягивая дрожащие руки. — Неужели ты не узнаёшь меня?

— Боже мой! Гермина, ты?.. — одним прыжком очутилась Матильда у стены и бросилась на шею своей освободительнице.

В ту же минуту Дим втолкнул обнявшихся женщин вглубь тёмного коридора. С лёгким шорохом вдвинулся зеркальный шкаф на прежнее место, скрывая вход в подземелье, в котором рыдали, покрывая друг друга поцелуями, несчастные жертвы масонов.

Но долго терять времени было нельзя.

— Миледи! Барышня! — почтительно произнёс грум, зажигая свой фонарик. — Простите, но нам надо спешить отсюда. Вдруг заглянет кто-либо из масонов в эту комнату?

Снова началось путешествие по узким гранитным ходам. Это было лихорадочно поспешное бегство чудесно спасённых. Все они шли, не обмениваясь ни единым словом, почти без мысли, вернее, поглощённые одной мыслью: выбраться на волю из недр страшной горы, глухо рокочущей под ними, над ними и вокруг них.

Сколько минут или часов продолжалось это бегство, никто из спасающихся не смог бы сказать. Они опомнились только тогда, когда увидели при слабом свете фонаря, поставленного их маленьким проводником на гранитный пол, как Дим схватился за голову.

— Что такое?.. Что случилось?..

— О, миледи!.. — начал негритёнок.

— Что такое, Дим? — прошептала Гермина.

Вместо ответа Дим молча поднял дрожащую руку. Шагах в двухстах, на потолке гранитного коридора, ясно вырисовывалось светлое пятно.

— Что это значит? — спросила Матильда. — Откуда этот свет? Грум тяжело вздохнул.

— Ах, милая барышня, это то самое место — отверстие в потолке главного капища, через которое я видел жертвоприношение сатане, — тихо ответил Дим, едва шевеля губами. — Я хотел избавить миледи от этого зрелища и пройти мимо. Но что-то сбило меня с толку. Я пропустил поворот и совсем неожиданно очутился у решётки, сквозь которую видно всё внизу, в капище.

Гермина вздрогнула.

— Ну, что же, — произнесла она решительно. — Сам Бог привёл нас сюда, где я должна узнать правду. Я должна узнать, наконец, находился ли мой муж в числе тюремщиков Матильды!

Тяжкий вздох вырвался из груди дочери маркиза Бессон-де-Риб. Она уже знала истину, но у неё не хватило решимости сказать ужасную правду своей несчастной подруге.

Молча и осторожно приблизились наши беглецы к освещённому месту подземного коридора. Через минуту они стояли вокруг небольшого отверстия в полу, заделанного причудливой гранитной резьбой.

Каким образом эта каменная решётка оказалась открытой, осталось тайной «чёрного чародея». В том же, что масоны не замечали посреди причудливых орнаментов на высоких сводах своего капища небольшого отверстия, проделанного необычайно искусно, как раз между развесистыми капителями мраморных колонн, — не было ничего удивительного.

Те же, кто стоял возле этой решётки, могли свободно видеть почти всю площадь главного капища сатаны. До них совершенно явственно доносились даже слабые звуки, даже голоса тихо разговаривающих между собой жрецов.

Став на колени возле отверстия, Гермина и Матильда наклонились над сквозной решёткой, со страстным любопытством глядя на то, что представлялось их поражённым взорам.

Только тот, кто упорно бился, тщетно пытаясь освободиться от мучительного кошмара, может представить себе положение и чувства молодых женщин, глядевших на жертвоприношения сатане.

Ужасно было это отвратительное зрелище. Ужасно даже тогда, когда глубокая тишина окружает каменных идолов в безлюдном помещении. Вдвойне ужасно, когда отвратительное капище ярко совещается бесчисленными огнями, когда толпа обезумевших богоборцев наполняет его пьяными воплями, когда раздаются святотатственные песни в честь сатаны, а огонь чёрных свечей смешивается с удушливым запахом можжевельника, с воскурениями, одуряющими и возбуждающими все низкие похоти, таящиеся в душе человеческой.

Когда нам, детям XX века, приходится читать описания чудовищных «чёрных месс», устраивавшихся перед французской революцией, мы недоверчиво качаем головой и говорим: «Какой вздор, какие сказки!». Мы не можем понять, как могло человечество верить в «подобные глупости», забавляться такими «нелепыми кощунствами», принимать участие, хотя бы и косвенное, в таких гнусных преступлениях.

Когда известный французский писатель Гюисманс лет тридцать назад осмелился первый рассказать печатно, что сатанизм существует и в наше время, когда он описал «чёрную мессу», совершающуюся в Париже в конце XIX века, над ним стали смеяться. Но постепенно страшная истина начала выплывать из мрака тайны, которой окружали её заинтересованные, и грозный призрак сатанизма поднялся, наконец, во весь рост, дерзко угрожая кровавой дланью сияющему кресту Господню.

Теперь уже нельзя сомневаться в существовании обожателей дьявола. Опровергают это лишь масоны и их приспешники, имеющие свои особые причины отвергать очевидность.

Сначала Гермина глазам своим не поверила, рассматривая отвратительные подробности капища сатаны. Склонившимся над решётчатым отверстием в потолке ясно видна была гигантская статуя Люцифера, изображённого в виде чёрного козла с красивым, но злым и насмешливым человеческим лицом. Над высоким лбом его круто подымались большие золотые рога с горящей между ними синим огнем древнееврейской буквой «шин», — начальной буквы имени великого искусителя: «шатан» (сатана).