Никогда ещё не проходила зима в Сен-Пьере так шумно и весело, как в последний год его существования. Четырёхмесячный тропический «сезон», от ноября до марта месяца, был более блестящ и оживлён, чем когда-либо.

В городском театре оперные представления чередовались с драматическими. В роскошном новом кафешантане, в большом городском саду играла оперетка, в десятках «шато-кабаках» гремела музыка и кривлялись на три четверти раздетые шансонетные певички. В бесчисленных «публичных бальных залах» (особенность южных колоний с цветным населением) юные горожанки отплясывали местные танцы, знойные, как солнце юга.

Устраиваемые масонами «философско-нравственные» (чисто безбожно-безнравственные) вечеринки имели шумный успех. Молодёжь стремилась на лекции «знаменитых» проповедников отрицания и неверия, кончающиеся танцами. Женский масонский лицей имел двойной комплект слушательниц. Почти все мужские учебные заведения окончательно перешли во власть масонства. Духовенство вытеснялось отовсюду деятельно и успешно Даже в госпиталях «сестёр милосердия» заменили нанятой «штатской» прислугой. Из женской тюрьмы «прогрессивное», сиречь — масонское, городское самоуправление изгнало «сестёр святого Иосифа», скромных подвижниц инокинь, специально посвятивших себя служению бедным женщинам, попадающим в тюрьму, и спасавших не одну сотню этих несчастных заблудших овец.

Одним словом, в колонии делалось то же самое, что творилось в несравненно более широких размерах в метрополии — Франции. Только результаты этой прогрессивной «реформы» не успели так ярко и определённо выказаться в Сен-Пьере, как они сказываются ныне во Франции, где профессора-медики уже приходят в отчаяние от безобразных порядков в госпиталях, где случаи вскрытия ещё дышащих умирающих стали чуть не заурядным явлением, где женские тюрьмы превратились в непотребные дома, где из школ выходят 10-12-летние дети, способные убивать маленьких детей, чтобы «посмеяться их гримасам!»

…К празднованию Нового года сен-пьерцы готовились усердней: масонскими обществами решено было сделать из этого праздника что-либо, могущее послужить «противовесом» христианским «церемониям» праздника Рождества Христова.

К тому же времени должен был быть окончательно «открыт» и новый храм масонства.

Со всех сторон начали съезжаться масоны — осматривать уже совершенно оконченное великолепное здание.

За неделю до Рождества, с одним из американских пароходов, приехал, наконец, на Мартинику и лорд Джевид Моор, дядя и воспитатель Лео Дженнера, один из действительных глав таинственного специально жидовского братства «Бнай-Брит» — «Сыны Завета»…

Лорд Джевид Моор приехал под именем и в качестве богатого американца-туриста, мистера Смайлса, и остановился у своего племянника, живущего в доме маркиза Бессон-де-Риб.

Вечером, в день приезда, старые приятели уединились в кабинете Лео для серьёзного разговора, о необходимости которого предупредил лорд Джевид своего племянника после первого же приветствия на палубе привезшего его парохода знаменитой англо-американской «Уайт стар» линии.

На круглом столе, перед мягким креслом, в котором удобно и спокойно устроился лорд Джевид Моор (превратившийся в мистера Смай-лса), стояла бутылка старого портвейна и ящик с дорогими сигарами.

Лео Дженнер казался озабоченным и недовольным… Джевид Моор весело улыбался, потягивая портвейн, но его холодные умные глаза внимательно наблюдали за молодым племянником, который, очевидно расстроенный и нервный, ходил взад и вперёд по комнате, покусывая усы. Прошло две-три минуты тяжёлого молчания, которое приезжий гость прервал предварительным вопросом, предвещающим начало откровенного разговора:

— Надеюсь, что мы можем говорить спокойно, Лео, не рискуя быть подслушанными или хотя бы услышанными?

Лорд Дженнер поморщился, предчувствуя не совсем приятные объяснения, однако всё же поспешил ответить своему дяде и воспитателю:

— Мы здесь в полной безопасности не только от нескромных ушей и любопытных взглядов, но даже и от неприятных случайностей. Я занимаю всю эту половину, составляющую совершенно отдельное здание, соединяющееся с остальными помещениями только стеклянной галереей, по которой я провожал тебя сюда. Единственную дверь, ведущую к нам, я сам запер на замок изнутри, а ключ у меня в кармане. Следовательно, никто не сможет взойти сюда без моего ведома.

— А твоя прислуга? — продолжал допытываться лорд Джевид. — Уверен ли ты в своих людях?..

— Совершенно… У меня свой собственный штат прислуги, набранный исключительно из «наших» сотоварищей. Никто из людей маркиза Бессон-де-Риб сюда не входит. Это было заведено мной с самого начала. Повторяю тебе, Джевид, мы можем говорить совершенно спокойно.

— А твоя жена не может нас подслушать?

Красивое лицо англичанина заметно потемнело, однако он сдержался и ответил спокойно:

— Моя жена осталась у маркизы Лилианы, которая чувствует себя сегодня хуже обыкновенного. Гермина просила у меня позволения провести у больной всю ночь. Я разрешил это тем охотней, что предвидел необходимость серьёзно переговорить с тобой о некоторых неотложных вопросах.

— Но твоя жена может все-таки внезапно вспомнить о чём-нибудь позабытом. И если она может взойти сюда незаметно, то против этого надо принять меры. Женщины любопытны и ревнивы. Они любят подслушивать разговоры мужей со старыми друзьями.

— Да нет же, нет… — с явным нетерпением перебил Лео. — Гермине в голову не придёт шпионить за мной.

— Не слишком ли ты много берёшь на себя, ручаясь за отсутствие любопытства женщины? — насмешливо заметил лорд Моор.

Лео пожал плечами.

— Всё это пустые споры, жена не может взойти, не позвонив. У неё нет своего ключа.

— Вот это хорошая предосторожность, в которой я узнаю моего любимого воспитанника, — улыбаясь, произнес лорд Моор. — Значит, можем говорить откровенно. Объясни мне прежде всего, почему ты так изменился? Ты похудел и видимо нервничаешь. Уж не настало ли для тебя разочарование? Твоя Гермина, вероятно, тебя стесняет. Не желаешь ли ты развязаться с ней?

Бледное лицо Лео вспыхнуло. Он круто повернулся и, подойдя вплотную к креслу своего дяди, произнёс голосом, в котором ясно звучало с трудом сдерживаемое раздражение:

— Пожалуйста, не делай нелепых предположений, дядя… Могу тебя уверить, что я люблю её не меньше, чем в первый день нашего знакомства. Она не отравляет мне существования ревностью и требовательностью, и не надоедает остроумничаньем и претензиями на гениальность, как моя первая жена… Пожалуйста, оставь Гермину в покое.

— Вот как?.. — протяжно заметил лорд Моор, пристально вглядываясь в своего племянника. — Что ж… Тем лучше. Но что-то не похож ты на счастливого человека, и даже на того смелого и энергичного «брата»-руководителя, которым уезжал на Мартинику с таким сложным и серьёзным поручением от верховного совета Бнай-Брит…

Чёрные брови Лео мрачно сдвинулись.

— Мне кажется, что тебе, прекрасно знающему сущность этого поручения, нечего удивляться тому, что у исполнителя его нервы расшатались… Ты думаешь, легко выносить сцены, которые я вижу непрерывно вот уже три года! Все эти слезы и вопли, всё это отчаяние и уныние хоть кого разобьёт…

Холодный взгляд лорда Моора сверкнул злобным огоньком.

— Тебя ли я слышу, Лео!.. Признаюсь, я бы никогда не поверил, что ты стал чем-то вроде институтки, падающей в обморок при виде зарезанного цыплёнка.

— Люди не цыплята… — тихо произнес Лео. — Как ни прав Талмуд, утверждая, что только мы, евреи, — люди, а остальные народы скоты, получившие человеческий облик только для того, чтобы нам не противно было принимать их услуги, — но они и говорят и любят, плачут и умирают так точно, как и мы. Жить целыми годами на бойне не удовольствие. Ты и сам не захотел бы сделаться резником и вечно слышать отчаянный предсмертный крик даже четвероногих животных… Мне же приходится играть роль резника. Приходится присутствовать при длящейся целыми годами агонии существ, называющих меня другом и родственником… При таких условиях самым крепким нервам позволительно расстроиться… Принимая поручение верховного совета, я, по правде сказать, и не думал, чтобы исполнение этого поручения оказалось так мучительно. И, в сущности, к чему эта безжалостная бойня? Чем помешала нам эта несчастная семья?.. Деньги, скажешь ты? Но, право же, стоит ли нашему союзу, владеющему десятками миллиардов, так хлопотать из-за какого-нибудь десятка миллионов?.. Стоит ли из-за таких денег истреблять столько людей, заставляя меня играть роль мясника? Всё это возмутительно, Джевид…