Сэр Уинстон поковырял вилкой в седле барашка, поданного на завтрак, отрезал кусок и, не донеся его до рта, словно что-то вспомнив, обратился к Ллойд Джорджу:

— Сэр! Польский вопрос, как известно, может служить важным орудием посрамления России, если поляков превратить в верных друзей Англии. Но будет ли ваш военный кабинет проводить соответствующую политику в отношении других западных славян? Я имею в виду Богемию, Моравию, Словакию и юго-славянские земли? Естественно, что сейчас, во время войны, мы широко используем эмигрантов из этих стран для целей разведки и пропаганды… Очевидно, уже сейчас следует подумать, что мы будем делать с этими народами после войны. Ни в коем случае их нельзя отдать под влияние России, какой бы блистательной победой эта война ни закончилась.

Видимо, после войны следовало бы создать цепь из этих государств, которая наглухо отделила бы Россию от Европы и способствовала бы ее экономическому удушению… — закончил Черчилль и положил кусочек баранины в рот.

Премьер-министр, слушая эту тираду, настолько увлекся выраженной в ней мыслью, что даже перестал жевать. Один Мильнер методично работал сильными челюстями, а его крупные уши двигались в такт зубам. Но эти уши также не пропустили ничего существенного.

Глаза Ллойд Джорджа заблестели — он очень любил яркие и острые мысли собеседников, которые позволяли и ему блеснуть осведомленностью и прекрасной памятью.

— Я помню, сэр Уинстон, — обратился он к Черчиллю, отложив на время вилку, чтобы в экстазе не размахивать ею и не нарушать правила хорошего тона, — я помню, что еще в мае 15-го года профессор Масарик направил нашему государственному секретарю по иностранным делам записку под заглавием "Независимая Богемия". Он предложил создание "демократической и конституционной чехословацкой монархии" в составе Моравии, Богемии, Силезии и словацких районов Венгрии. Профессор проводил несколько иную мысль, чем ваша, а именно, что подобное государство в сочетании с будущей независимой Сербо-Хорватией послужило бы эффективным барьером для проникновения Германии на Ближний Восток. Джентльмены из Уайтхолла сочли тогда эту идею несколько преждевременной, хотя и плодотворной. Они передали документ своему соседу сэру Реджинальду Холлу…

— И что старина Реджи? — справился Черчилль, которому не терпелось продемонстрировать, что он по-прежнему в обойме крупных политиков, хотя временно и не у дел.

— Я могу доверительно сообщить своим старым друзьям, — Ллойд Джордж заговорщически наклонился, как бы делая их своими соучастниками, — чехи оказывают нам наиболее ценную помощь из всех националистических организаций, имеющих своих представителей в Лондоне. Недавно, например, мы назначили главой английской разведки в США мистера Уайзмена. Так председатель Чехословацкого национального совета Масарик сразу передал ему на связь группу своих людей в Америке, насчитывающую свыше восьми десятков агентов!

— Вот это подарок мистеру Холлу! — довольно осклабился из-под усов лорд с замашками плебея. Но тут же посуровел.

— Как бывший подданный германских государей, — вставил Мильнер, — я очень хорошо понимаю господина Масарика. Однако у сэра Реджинальда в этой связи есть проблема, которую трудно решить…

Черчилль, считавший себя экспертом в вопросах тайной войны потому, что в свое время военно-морская разведка, возглавлявшаяся адмиралом Холлом, служила ядром Сикрет интеллидженс сервис и подчинялась ему, как первому лорду Адмиралтейства, насторожился, не желая пропустить и словечка, связанного с секретными операциями. Он надеялся вернуться в политику, а секретные службы всегда составляли важнейшую деталь государственного механизма Великобритании.

Ллойд Джордж, изображавший иногда из себя простачка и "валлийского весельчака", тоже сделался серьезным. Речь шла об очень важных вещах. Сэр Альфред, заметивший особый интерес к его словам, надулся от важности.

— Дело в том, что в Богемии, Моравии и на словацких землях действует разветвленная организация, симпатизирующая России. Если люди, составляющие ее сеть, не перейдут на службу британской короне, то эффективность действий господина Масарика резко снизится…

— Так в чем же дело? — удивился Черчилль, также отложив свою вилку. Давайте купим их или пообещаем дать им то, что они хотят!

— Дело не так просто, — покачал головой Мильнер. — Ключи к деятелям этой организации — в российском Генеральном штабе. До войны австро-венгерскими делами ведал в нем некий Соколофф. Именно он и некоторые его подчиненные знают всех друзей России и их возможности на чешско-словацких землях…

— Необходимо дать задание Ноксу завербовать этого русского офицера! не дожидаясь, пока Мильнер закончит, вмешался Черчилль. Его бурный темперамент делал его иногда крайне невоспитанным человеком, почти не джентльменом.

— Друзья мои! — обратился хозяин дома к гостям. — Давайте закончим завтрак, а милорд, — он поклонился Мильнеру, — решит с сэром Реджинальдом чисто технические вопросы.

Черчилль понял, что премьер сознательно отодвигает его от контактов с Холлом, которые способны дать драгоценную информацию, и заметно погрустнел. Хозяин увидел это и решил немного его подбодрить.

— Джентльмены, за сигарами я предлагаю обсудить план, как провести сэра Уинстона на официальный пост в кабинете…

Лорд Мильнер сказал: "Браво!", а мистер Черчилль быстро потянулся к ящику с сигарами.

Генерал Монкевиц встретил Сухопарова на лестнице в здании Генерального штаба и сказал, что у него есть к нему неотложное дело.

Пригласив Монкевица к себе в кабинет, Сухопаров и представить себе не мог, какой разговор его ждет. Просидев минуту-две в раздумье, генерал стал спокойно излагать то, что его привело сюда.

— Я пришел к тебе как к другу, хотя понимаю, что в любую минуту ты можешь выставить меня за дверь. Но я дошел до крайнего состояния, поэтому прошу выслушать меня, — сказал он, и его раскосые глаза вдруг пошли еще больше в разные стороны, так что Сухопаров не знал, в какой из них ему смотреть.

Волнуясь, генерал поведал, что на приеме в английском посольстве он познакомился с прекрасной девушкой. Она англичанка.

— Не буду рассказывать тебе о нашем романе. Мы были счастливы, — пылко продолжал он, — пока она не призналась мне, что ее семья бедствует. Они едва сводят концы с концами. А теперь несчастье — у нее умер отец. То небольшое поместье, которое у них было, пришлось заложить. На руках у матери еще двое детей. Об этом знают в посольстве, знают и о нашей связи.

Николай Августович поднялся и начал ходить по кабинету. Все говорило о его крайнем волнении.

— Все против нас и нашей любви. Недавно ей была предложена большая сумма за сведения об австро-венгерской агентуре, если она сумеет их достать. Она в отчаянии, умоляет помочь ей, зная, что у меня большие связи в этой области. Австро-венгерским производством теперь ведаешь ты. Прошу тебя, помоги мне.

— Да как вы смеете предлагать мне такое!.. — возмутился Сухопаров.

Но Монкевиц, казалось, не слышал его. Он говорил искренне, горячо, не обращая внимания на протест Сухопарова.

— В стране царит хаос, в армии нет дисциплины. Контроля почти никакого, — голос Монкевица вдруг перешел на шепот. — Ты должен понять, ведь и у тебя большая семья. А тебе будет обеспечен огромный вклад в швейцарском банке.

Сухопаров оцепенел от этих слов: "Это же предательство, измена, подумай о долге и чести офицера!" — хотел сказать он. Но Монкевиц как будто прочел эти мысли.

— Мне уже не о чем думать. Моя судьба связана с ней навеки. Если мы расстанемся, мне хоть пулю в лоб. Но когда все идеалы уничтожены, можно подумать и о себе… Что будет с нами — неизвестно. Я понимаю, ты честен. Но, как разведчик, ты ведь способен видеть гораздо дальше и глубже… Не могу торопить тебя с ответом, — шептал генерал, кося глазами. — Но не считай меня предателем. Я верно служил России. Но где она теперь, что с ней будет завтра? И о себе подумай. Моя жизнь — в твоих руках.