— Я тоже, Большой Карт, я — тоже.

Чагар отвернулся от окна, затянутого пузырем чапы. Мало что в нем можно рассмотреть. Опустил меховую занавесь.

Время первой стражи — это час, когда сумерки окончательно густеют, когда ничего уж не увидать, кроме пятен пылающих чаш-фонарей. Карт Анджел приказал теперь зажигать фонари все до единого. Жир для них должны давать дворы, возле которых столб с чашей установлен.

— На Охотничьей, я заметил, всего два или три огня, — сказал Ник.

— Жадятся. Им, нашим смелым охотникам, и Управник не указ.

Ник Чагар вздохнул. Совсем не прочь он был бы очутиться в своей Хижине. Чтобы ночной ветер за двойного камня стенами выл бессильно, в очаге потрескивал огонь, а обтянутое дубленой кожей кресло поскрипывало так уютно. На его залоснившихся от времени подушках особенно хорошо думается. А окружали бы Ника ряды переплетов, ветхих и не очень, и любовно, по новой, отреставрированных, знакомые до каждой шероховатости, каждой трещинки кожи. Пара громадных сиу на цепи перед входом даст знать о любом подозрительном звуке, проскользнувшем в вое ветра, не подпустит к дому никого постороннего…

Непроизвольно Ник усмехнулся. Эта цепь, на которой он держал от года к году своих свирепых сторожей, сама по себе являлась целым состоянием. О Нике Чагаре в тех местах, где слышали про него, а значит, практически во всех малых и больших поселениях вдоль Горы и дальше в степь, ходило много легенд. Цепь была одной из них. Кто бы за каким делом ни появлялся у него в Хижине, рано или поздно начинал уговаривать уступить вещь. Предлагали от богатых доспехов и оружия до жен и дочерей. Предлагали стада ульми и верховых обученных для охоты чап. Ник только усмехался. Ему было не надо. А предлагающий, если только Ник приглашал его внутрь и позволял увидеть достаточно много, умолкал со своими предложениями сам.

Хижина отшельника Ника. Чагара была богата не одними книгами, которые, в общем, кому-либо, кроме него, мало что сказали бы и вряд ли были нужны.

— Ник, все хотел спросить. Как ты там у себя, соседи не беспокоят? В Снежанах и то народец всякий, а уж с ферм, случается, такие повыползут… Под Маленьким Городищем привычку взяли всем семейством в набег ходить. Сам да сынов-лбов сколько-то, налетят ночью, награбят, разорят, да с добром — к себе, за стены, за ворота. И со своими стадами горбатиться не нужно, так добудут, чего захотят. А у тебя поживиться найдется чем.

— Не слыхал. Но смешно, я сам сейчас думал при мерно о том же. Только ведь возьми у меня что — и как после с этим? Все знают: такое-то есть лишь у Чагара, и больше ни у кого. Живу я сам по себе скромно, но с тем, что имею, просто так не расстанусь. Меня придется убивать, Большой К., а это хлопотно. И не очень просто.

— Сейчас-то тебя нет.

— У меня хорошие псы.

— Помню. Лохмач еще жив?

— Что ему сделается. Но постарел, пришлось взять нового из выводка в лощине.

— Как ты ухитряешься их приручать? Они же с виду совсем дикие.

— Они и остаются дикими. А я слово знаю.

— Ты серьезно?

— Почти.

— Ник, — сказал Управник Карт Анджел, положив кулаки на стол перед собой и внимательно всматриваясь в лицо Чагара, — ты не хочешь сказать мне что-нибудь? О чем ты там секретничал с Нором? Почему моя дочь теперь ходит с таким видом, будто спит на ходу, а позовешь — как еще не очнулась, сразу и слова впопад не скажет? Ты не опоил ее, Ник Чагар? И ведь это я, тебя наслушавшись, принял решение о ночных дозорах.

— Этого я тебе не советовал.

— Ты ничего не советовал. Ты говорил… странное. И ничего не объяснял.

— Раньше ты мне верил без объяснений, Большой К., впрочем… Наверное, ты прав. Пришло время поговорить. Только начать придется очень издалека.

…Ник Чагар не был первым хозяином Хижины. Не он ее строил, и не его семейство жило в ней до его рождения. Сколько он помнил из давнего времени, когда сам еще был юн и ходил в степь с охотниками, такими же юнцами из Маленького Городища и близких Снежан и Ойлы, про Хижину шла нехорошая молва. Мол, живет там всегда один и тот же старик, может, колдун, может, и похуже. Как теперь говорят про него, Ника Чагара. Как-то отставшего от охотничьей ватаги молодого Ника занесло к Хижине, и он нашел в ней приют. В степи одному ночевать нельзя.

Ник был поражен. Он никогда не видел столько диковинных вещей из металла, о назначении которых и догадываться не пытался. И он никогда не представлял себе, что на свете существует столько книг. Столько покрытой неправдоподобно ровными строчками бумаги.

Хозяин — тот самый старик, Вент Чагар — не препятствовал любознательному юнцу и даже объяснил, что ровные строчки на листах написаны каким-то особенным способом, позволяющим каждую букву делать абсолютно похожей на ее сестричек. Ник так и не понял. Он, конечно, знал грамоту, но — в те молодые годы — не совсем хорошо. Вент Чагар пригласил парня захаживать. Так началась дружба. Ник все больше отдалялся от родных, пропадая в Хижине под их попреки и насмешки приятелей.

Вент Чагар покинул Хижину только один раз — и с того дня Ника, за которым он приехал на упряжке невиданных седой масти чап, перестали видеть в Маленьком Городище. Зато вместо Ника, сына Луду, в Хижине объявился молодой Ник Чагар.

Прошел еще год с небольшим, и Ник свез к Горе ледяную глыбу с вмороженным приемным отцом Вентом. Теперь можно сказать, что было это очень давно.

Перед кончиной Вент дал Нику советы на будущее. Назвал тех, кто обеспечит хозяину Хижины спокойное и безбедное существование, не отвлекаясь на фермерство или добывание пищи охотой. Семейство из Снежан и семейство из Ойлы, оказывается, из поколения в поколение снабжали сменяющих друг друга обитателей Хижины всем необходимым. Взамен каждую весну в Дни Гроз и каждую осень в Дни Льда хозяин Хижины уходил по известной ему одному тропе в сторону Горы, и у семейства в Снежанах и семейства в Ойле не переводился самый диковинный и прочный металл.

— То-то я смотрю, они в каждую Ярмарку чего-нибудь этакое привозят, — сказал Карт Анджел. — Меж ду прочим, так и думал — от тебя.

Не в металле было дело. Основная обязанность у нового из Чагаров была осмыслить и овладеть мудростью, хранящейся в книгах, что перешли к нему по наследству, и по мере сил и разумения делиться ею со всяким, кто придет с просьбой о совете. А также ограждать от опрометчивых поступков тех, кого люди поставят во главе себя.

— Например, Управника Города-под-Горой, — не довольно пробурчал Карт Анджел.

— Например, Управника Города-под-Горой, — согласился Ник Чагар, кивнув блестящей лысиной. — И управника Скайлы, и старшину Меринды, и маразматика Гора в Маленьком Городище, который все никак не умрет и совсем уж стал безмозглым пнем, и что хотят его двенадцать сыновей, то и творят, — не ты один, Карт, в курсе того, что где происходит… Но и не в этом самое главное.

Мудрость книг Хижины простиралась гораздо дальше, чем просто в «завтра», и брала истоки гораздо раньше, чем «вчера». Она предостерегала и учила, из ее намеков и иносказаний следовало ждать и быть готовыми… к чему? Ник Чагар размышлял над этим немало.

И не первым он бился среди то и дело проскальзывающих упоминаний, будто живущие близ Горы люди, все, а ведь их немало по поселкам, хуторам и фермам, — лишь крупинка чего-то большего. Часть рассеянного в бесконечных, не постижимых умом пространствах целого. Что здесь сделана лишь маленькая остановка, а впереди их ждет возвращение на бесконечный и величественный путь… куда?

Тут и там встречались на листах пометы, сделанные разными руками явно в разные времена. Ничего Вент Чагар не поведал Нику о том, но эти знаки чьих-то таких же одиноких поисков ответа были как рука дружеская, протянутая через метели и через годы, сотни лет, ведь многие листы были очень древние. Не только думать, не только советовать, но и пополнять мудрость, собранную за прочными стенами Хижины, должен был Ник Чагар…

— Сам не знаю, зачем я тебе это говорю. Наверное, впервые, потому что могу вот так, прямо, кому-то.