— Господин видок уже побывал в моем доме и не узнал ничего из того, что ему предписывают буквы закона, — проговорила она. — Больше всего меня раздражают люди не способные к дипломатии. Но помимо всего меня раздражают буквы закона, предписывающие их ревнителям совать нос в дела и личную жизнь людей не склонных нарушать свои обычаи и моральный кодекс. Не скрою, что мой интерес к вам поддерживается тем делом, которое вы расследуете. — Они шли по коридору, по обе стороны от которого сверкали лакированной поверхностью аккуратные дверки. Мадам Леви остановилась у одной из них. Взяла с его рук поднос. — Я хочу, чтобы мое имя не фигурировало в документах святой церкви. Это устроить возможно?

— Конечно. Ареал их влияния распространяется не на все области жизни.

— И все же я бы хотела надеяться на ваши услуги взамен тех, что я уже оказала…

— Какие услуги?

— Я вам напомню.

Колдун улыбнулся:

— Помню. Все помню. Что ни черта не помню.

— Поговорите с Джулией. Джулии Бэл.

— Разумеется. — Колдун потрусил пепел на поднос мадам Леви. — Разумеется. Поговорю. Как ее найти?

— Я дам вам адрес. На Мосту Гранильщиков живете вы. Если мне не изменяет память, вы там остановились после своего отбытия из города две недели назад. Вы мне это сказали при нашем разговоре на кухне. Помните?

— О, гипноз, — вздохнул колдун, припоминая. — Вещь замечательная. Так, где мне ее найти?

Коридор освещали обычные лампы, разливая маслянисто-золотой свет по филенкам черно-бурых дверей, отражения в которых словно рябь на воде время от времени нарушали их силуэты.

— Вы хотите знать, чем занимался покойный до того как покинул стены сего дома, — вернулась к прежней теме мадам Леви. — Пил. А больше он ничего не делал.

Мадам Леви скрестила на груди руки. Ее губы не привыкли к улыбке. И все же она изобразила ее подобие, оставив поднос трубкой за очередной дверью.

— Вы спросите меня, почему церковь до сих пор терпит гнезда разврата наподобие моего дома. А почему она терпит гравюры Зибальта фон Стэрча или научный прогресс? — Они прошли в комнату, где мадам Леви обнаружила в себе силы, чтобы взглянуть ему прямо в глаза вновь.

— Научный прогресс, — вздохнула на сей раз она. Научный прогресс не мешает вере в Бога. Напротив. Слышали что-нибудь о торсионных полях?

— Ох, увольте, — парировал колдун. — Е равно МЦ квадрат. Кажется так. Я не разбираюсь в трудах таких авторов. Только в магии.

— Вы хорошо осведомлены для клерика о всяческого рода книгах.

— Считайте это скорей исключением чем за правило, — пошутил колдун.

— Большинство моих коллег на улице Красных фонарей понятия не имеют, что жизнь зарождается в вакууме, — пошутила в ответ мадам Леви.

— Это кажется из Торсионных полей, — поправил колдун.

— Ну, конечно. Как я могла забыть. Чудеса происходят повсеместно. И кто сказал, что девочка с двенадцатью кодонами произведение господа Бога, а не генетическая мутация?

— Мы утопаем в софизмах.

— А вас хорошо натаскали.

— Над такими вещами шутить нельзя.

Мадам Леви отвела в сторону край картины.

— А над такими?

Сквозь ложное стекло вделанное в стену наподобие окна была видна одна из девушек Красной нежности. Подвешенная вниз головой она напоминала кусок говядины, освежеванный мясником. Мужчина за ней обхватил ее ноги одной рукой и провел второй по груди. Не понятно, что он собирался делать с ней в такой позе, но Див даже не удивился, когда в руках у мужчины оказался ланцет.

Большинство людей вряд ли бы нашли привлекательным то, что происходило потом, а кое-кого бы стошнило. Не оттого что плоть поддалась под нажимом ланцета, а оттого, с каким явным наслаждением это происходило.

Мадам Леви, казалось, нисколько не тревожила эта сцена. Сосредоточенно хмурясь, она стояла перед зеркалом для бритья, пытаясь завязать у себя на шее узлом ленту скорее напоминающую обрубленный у основания галстук. Последние лучи заходящего солнца, проникая сквозь дешевые кружева занавески, усеивали теневыми цветами иссиня-черное платье.

— Как-то мне довелось побывать в катакомбах Париса. Там усыпальницы сложенные из останков святых: черепов, тазовых костей, берцовых, лучевых. Даже из фаланг пальцев. Одна из них мне показалась занятной. Не знаю, что на меня нашло. Но тогда я повстречала этого сумасшедшего. «Положи, что взяла», — прошептал голос на латыни.

— Pourquoi, — ответила я.

— Они будут это искать, — ответил он мне.

— Кто?

— «Те, кому это принадлежало. Они все придут сюда за своими черепами, ребрами, фалангами пальцев, даже за маленькими ушными косточками. Вострубит труба — и они начнут искать себя, искать то, что от них осталось. А потом поднимутся по лестнице — каждый со своим прахом. Все, кроме меня», — процитировала мадам Леви. — Один испуганный брат Антоний из ордена миноритов, считавший себя вампиром. Знаете это болезнь…

— Знаю.

Мужчина сделал уже четвертый надрез на теле девушки. Кажется, она кричала, но отсюда было видно только то, как она беззвучно раскрывает и закрывает рот.

— Он говорил о прощении, о смирении. Сам, полагая, что обменял спасение души на бессмертие. Быть может, он даже убил кого-то. Бедный сумасшедший…

— «Мы услышим трубный глас», продолжал шептать он тогда. А я все слушала, слушала…

— Но нам некуда будет идти. Мы останемся невоскресшими, несудимыми, одинокими; все другие уйдут, говорил он. Этот брат минорит. «Куда? Этого мы никогда и не узнаем… Может быть, они замолвят за меня словечко, они ведь должны… они ведь должны понять, зачем я это делаю». И вот. Когда они, то бишь призраки, пойдут, поднимаясь по лестнице, надо понимать в небо, состоится суд божий, — издевательски проговорила мадам Леви. — Но бессмертные души на протяжении поколений и поколений будут прибывать. И они будут ждать. Одни месяцы, другие тысячелетия. Как бы то ни было — это не справедливо.

— Вы не находите, — обратилась она к колдуну, заканчивая свой туалет. — К тому же, на каком из поколений может остановиться десница божья. А если принять во внимание, что он справедлив и милостив — бог, то бишь, — и любовь его безгранична, то ожидание ссудного дня людьми склонными к апокалипсическим настроениям может продлиться не меньше чем вечность. А это, как вы понимаете, то, что не имеет конца.

Колдун продолжал смотреть сквозь плексиглас под картиной, снятой мадам Леви с ее обычного места на стене в ее будуаре.

— Изоляционный материал, — прокомментировала она.

Сношение во всем том, что натворил не менее безумный садист, колдуна чуть не заставило выдать содержимое «Comprene».

— Полная звуконепроницаемость.

— Подобно тому, как несбыточны мечты о прощении, — возвращаясь к недавней теме, пролепетала она, — сюрреалистичны мечты о вечной жизни. Мы живем здесь и сейчас. Так почему бы не получать от жизни все? От того, что она дает?

За стеклом мужчина содрогал тело женщины, а оно, пропитавшись кровью, тускло лоснилось в свете единственной лампы отбрасывающей грязно коричневые и зеленоватые тени как на картинах Наоми Кенавы, которыми была убрана комната, в которой мадам Леви все еще стояла, склонившись к зеркалу для бритья, и поправляла ленту.

— Сведение шрамов входит в услугу. — Мужчина за ложным стеклом бурно кончил, прижимаясь к окровавленной спине девушки и все еще колотя бедрами по ее ягодицам. — Кое-кому было бы приятно наблюдать за соитием в столь исключительной форме. Но вы не из таких… Поэтому я вам и предложила. Наш разговор считаю оконченным. Более не беспокойте меня. Да вам наверно и не захочется.

Колдун потянул носом воздух и сдержал позывы к рвоте:

— Вы хотели сказать мне, где искать ту даму. Джули Бэлл, — проговорил он уравновешенным тоном.

Мадам Леви посмотрела на него очень внимательно.

— Буд-то вы сами не знаете. На Аллее. Аллея Ангелов у нас в городе только одна. Возле кладбища.

— Понимаю. Действия крфа в соседней комнате затуманивает мое сознание, — с трудом ворочая языком проговорил Див. — Но все же, я был очень рад нашему знакомству. Я так понимаю, очень близкому.