— Мне нет дела, что до вашей веры, что до вашей души.

Видок отпрянул слегка обескураженный толи тем, что его прервали на самой высокой ноте душевных излияний, — хотя Див уже знал, что за этим последует несколько лет на каторге и все перипетии судьбы, включая побег из тюрьмы через печную трубу, — толи реакцией на свои признания.

— И не собираюсь переубеждать вас. В любом случае вы не ответили на мой вопрос.

— Мы уже почти пришли.

Здание префектуры, располагающееся по ту сторону от гладкого спокойного плеса порта, казалось неестественно накренившимся в начинающемся дожде.

Пучки гладких узких пилястров, громоздившиеся в полуметре друг от друга, мотивы сплетающихся растений на капителях, лепные украшения, вырезанные из камня под самой крышей, дополняли архитектуру этого старого разрушающегося со временем города. Архитектуру, без которой все новые постройки с их изощренным геометрическим узором, столь отличающимся от оригинала, выглядели настолько же холодными и мрачными, насколько полностью лишенные тепла, резные изваяния Аллеи ангелов претендовали на благообразное почитание Спасителя.

— …как вам должно быть известно, — приободрив себя коротким вступлением, продолжал начальник розыскной службы, — ваш человек вышел из Красной нежности…

— Откуда мне может быть это известно?

— …прошествовав кварталами Менезингера, пока не очутился на одном из рынков.

Тяжелое позвякивание кольчуги, которую неведомо по какому случаю приодел видок, отзывалось эхом в сквозных пролетах аркады. Когда они достигли комнаты в конце коридора, видок примиряющее улыбнулся, пожав плечами:

— И в самом деле. Запамятовал. Должен вам сказать, крови было довольно мало. У большинства из убитых попросту свернуты шеи. Сразу видно работал профессионал. Один из них заколот стилетом в мозг через глаз. Обычно такое практикуют цыгане. Знаете, как это бывает. Окружают вас всей толпой от мала до велика… Одно только остается неясным: стилет принадлежал кому-то из нападавших. Впрочем, это возможно случайность. Дело-то было ночью…

— Возможно. А возможно нет. Ни разу не видел, чтобы ошибались с присущей точностью. Кому всаживать стилет в глаз, а кому нет.

— К чему вы клоните?

— К тому, что подобный стиль весьма распространен в Оррине. Причем тут цыгане?

— Не знаю я всех этих стилей. А цыгане к слову! Вот, к примеру, когда мы ползли через печную трубу…

Комната за дубовой дверью и железной решеткой оказалась чем-то вроде препарационной. Ряды коек из тускло поблескивающего металла отражали падающий свет луны. Запах чистого спирта и формальдегида витал промеж прикрытых грязными на вид кусками грубой ткани телами.

Где-то вдалеке горела пара светильников над низеньким черным столиком. Медик вышедший им навстречу отирал руки о заляпанный кровью фартук.

— Время смерти — вчерашний день, — улыбнулся он, вынимая откуда-то из складок очки с округлыми линзами на тонкой оправе. — Или что-то вроде того. В любом случае, для них это уже не имеет никакого значения. И сомневаюсь что для вас, господа, также имеют значение их имена.

— Одного — имеют, — откинув покрывало, со всей серьезностью заявил начальник розыскной службы.

— Понятия не имею. Впервые вижу, — пожал плечами колдун. — Герцог Савойи, иду своею дорогой…

— Простите что?

— Есть такой девиз. Знаете? — Видок убрал покрывало полностью, так что ему стали видны узкие аккуратные раны не больше пяти-шести сантиметров в длину. Они были разбросаны по груди под всевозможными углами.

— Сюрикены, — пояснил видок.

— От этого он умер?

— Нет. Обширная гематома на левом виске, говорит об ушибе. Буд-то сам бог прошептал этому засранцу: падай тут, я специально приготовил для тебя этот камень.

— Нападение на клерика довольно серьезное обвинение. Расследование ведете вы?

— Да, я. Но мне подумалось что…

— Что?

— Это глухое дело. Улик нет, одни трупы.

— А его вещи?

— Их не тронули как ни странно.

— Это лишний раз подтверждает факт преднамеренного убийства.

— Только вот ни мотивы, ни предпосылки нам по-прежнему не ясны.

Видок зацепил ланцет обшлагом перчатки, водружая груду шмотья на одну из пустующих коек.

— Странно, что мне не было известно о его передвижениях. В настоящее время в городе всего два клерика. И этого предостаточно. Капитул не предупреждал нас о каких-либо изменениях в планах. Впрочем, он не жалует низшие эшелоны.

— Постойте, постойте. Вы хотите сказать, что он тоже клерик, — глаза видока округлились. — Я думал, что он один из ваших сержантов…

— Лично у меня нет никаких сержантов. И у другого тоже. Это знаки отличия. Пурпурное сердце. Видели когда-нибудь такое? — Колдун потряс лентой с камнем перед носом видока. — У меня не укладываются в голове эти события.

— Глупая смерть, — согласился видок. — Упасть головой о камень. Да. Нет в этом божьей искры. Вот если бы его как следует трахнул камень по голове, оставленный полежать мальчишкой игравшем на крыше. А там как раз справляли свои брачные игры коты…

За окном полыхнула молния. Раздался гром и видок как-то засомневался, стоит ли ему продолжать мысль.

— Нет. Не это не укладывается у меня в голове. — Див повертел у глаз извлеченную из вещей клерика продолговатую круглую коробочку.

— А что?

— Кажется, я ошибался.

— На счет чего?

— На счет герцога.

Шестеренки шкатулки вращались по всей поверхности.

— Что это?

— Криптекс. Для хранения конфиденциальных сведений. Пять дисков по двадцать шесть букв на каждом. Двенадцать миллионов вариантов. Внутри сосуд с уксусом. Если вы откроете его, не набрав соответствующей комбинации, папирус растворится под воздействием кислоты.

— Вы знаете комбинацию?

— Не похоже, что я экстрасенс. Правда, инспектор?

— Самих же рыцарей называли храмовниками, — с какой-то животной радостью повествовал губернатору униженный его присутствием немытый старикашка, то и дело, возводя к своду дрожащий палец. — Создание ордена было провозглашено в тысяча сто восемнадцатых — тысяча сто девятнадцатых годах девятью французскими рыцарями во главе с Хуго де Пейнсом… из Шампани. Девять лет эти девять рыцарей хранили молчание, о них не упоминает ни один хронист того времени. Но в тысяча сто двадцать седьмом они возвратились во Францию и заявили о себе. А в тысяча сто двадцать восьмом Церковный собор в Труа официально признал орден.

— Что такого загадочного в означенных цифрах?

— О, мне сие неизвестно, синьор.

— Тогда обойдемся без них.

В какой только канаве разыскали этого знатока, брезгливо раздумывал про себя губернатор, изучая повадки побитого временем старика.

— Три категории братьев составляли сам орден, — оглянулся в такт мыслям хронист, будто бы опасаясь, что стоящий подле него советник вдруг выхватит палку и начнет отгонять таракана ползающего по его мантии. — Анасиус. О, ты мой маленький. Маленький мой…

— Продолжайте, — поторопил советник.

— Рыцари — все благородного происхождения, — прищурился старикашка. — Или — очень редко — cavalieri di grazzia, из их числа избирались руководители резиденций; духовники-монахи, находившиеся при магистрах или служившие в церквях; сержанты, из числа которых рыцари набирали оруженосцев и пехоту в военных походах, и которые вели хозяйство и управляли имуществом ордена. Среди них были как свободные крестьяне, так и ремесленники. Орден брал под свое покровительство всех: сеньоров, выказывавших по отношению к нему верноподданнические чувства; торговцев, пользовавшихся его коммерческими услугами; ремесленников, обосновавшихся на его землях. Но еще, — хронист понизил голос до шепота. — Еще была одна категория. Особая категория. Гостей Храма. Оказывающая ордену… временные услуги…

— Что за услуги?

— Всякие…

— Что за «гости»?

— Чародеи, алхимики… маги, преступившие букву закона, головорезы… Люди всякого сорта. Тамплиеры не признавали над собой никакой другой власти. Орден Храма пользовался правом экстерриториальности и не попадал под юрисдикцию властей тех земель, на территории которых он находился. Орден не платил никому никаких налогов, в том числе и церковную десятину, а также таможенных пошлин. У него была своя полиция и свой трибунал. Формально магистр подчинялся лишь папе, который сам его и боялся.