Павел пожал плечами, но лицо его выразило согласие. Он понимал теперь, что следовало тщательно проанализировать ситуацию на Земле, в каждом ее уголке. Только после этого действия имели смысл. Он же бросился в пучину с таким рвением, словно от его личных усилий зависело все. Правильнее было стремится к постепенному выстраиванию работы, без лишних рисков, но с опорой на растущее движение - это Павел сейчас начинал понимать.

- Не молчи, если тебе есть что возразить возрази. Не создавай внутреннего конфликта, просто скажи мне все что думаешь. Я пойму.

- Я не мог ждать, видя, что мой мир сильно отстает от нашего общего мира. Мне хотелось поскорее вырвать его из мрака того общества, в которое он погружен. Стихия чувств не определяла мои поступки, скорее я руководствовался ошибочным принципом дефицита времени. Но я сам принял решение. Ждать я больше не мог.

- Ясно. Ты все равно молодец, - пресек дальнейшую беседу в этом русле доктор Ноторимус. - Посмотрите лучше вот сюда, - он показал в сторону угрюмо сидевшего человека. - Тяжелейшая депрессия. Полная потеря интереса к жизни. Ему двадцать восемь лет, и это любопытнейший случай.

Павел приблизился к существу в кресле и заметил мелкую дрожь на его вспотевшем лице. Прозрачные капли были видны и на шее человека. Напряженные руки безвольно лежали брошенные на колени.

- На Земле с ее чудовищной психиатрией он уже давно умер бы, но я сохраню ему жизнь, даже если он перестанет переваривать пищу, которую, кстати, уже несколько месяцев отказывается есть.

- Как он сюда попал? - полюбопытствовал Павел.

- Я похитил его из Нью-Йорка, - сообщил Нот. - Прямо из клиники. Пускай думают, что он выздоровел и сбежал.

Эвил поправил прическу. Со времени того, как он вернулся с Перуло, волосы его стала короче. Так, по-видимому, ему было удобней. Впрочем, не только мужчины, но и женщины в большинстве своем здесь ходили с короткими стрижками. Но, как уже не раз убедился Павел, это не делало их менее привлекательными, а скорее даже наоборот.

Они опустились в кресла, расположившись вокруг пациента.

- У меня тоже был опыт общения с психическими расстройствами, - неожиданно заметил Павел, стараясь увлечь всех новой беседой.

Он только вернулся с Земли, и тишина была ему непривычна.

Наторимус удивленно посмотрел на Калугина, как будто спрашивая продолжения. Павел улыбнулся. Он твердо решил разрушить эту безмолвную атмосферу:

- Это произошло в начале осени… Большой кабинет, где я переделывал документы, был светлым и старым. Здесь работала часть аппарата нашего областного комитета. В общем, не роскошно, но и не дискомфортно. Настроение тех суток было отличным. И вот появился нелепо-таинственный субъект. "Могу я видеть Алексея Николаевича… Первого секретаря обкома?" - спросило странного вида неопрятное существо. "Зачем он вам?" - интересуюсь я. "Знаете ли, - отвечает мне маленький неухоженный с бегающим тревожным взглядом человек, - я ученый и мне необходимо видеть вашего руководителя. У него техническое образование и только он сможет мне помочь. Вернее помочь вам". Руководитель был занят, а я отчетливо видел, что этот человек не совсем психически здоров и потому спросил: "У меня тоже техническое образование, я второй секретарь обкома комсомола и с радостью выслушаю вас. Чем я могу помочь?" Он настороженно посмотрел на меня, как будто соображая доверять мне страшную тайну или нет, потом с дрожью в голосе сказал: "Я изобрел машину времени и хочу вам ее предложить. Но разговаривать буду только с Первым секретарем".

- Ох, уж эта иерархичность, - вздохнул Ноторимус.

- "Он не сможет с вами встретиться, но я готов посмотреть чертежи", - отвечаю я. "Нет", - говорит он, и взволнованно прижимает к груди большой чемодан, как будто я собираюсь у него его отобрать. Тогда я отвечаю: "Да не волнуйтесь вы так, просто посмотрим с вами документы. Ведь они у вас есть? И все. Если это действительно серьезно, то вы сможете встретиться с Алексеем Николаевичем". Тут он как схватит свой старый чемодан, да как побежит. Только дверь хлопнула, да пятки засверкали.

- Забавный случай, мне такое не встречалось, - расхохотался Эвил.

Ноторимус только слегка улыбнулся в ответ на историю, а потом с жалостью сказал:

- Бедные, несчастные люди. Что творит с их разумом мир отчужденных отношений, ведь они просто не выдерживают психических нагрузок, в которые их бросает жизнь каждый день. Печальная картина. У каждого третьего невроз, у многих психозы, почти у каждого не проходящая депрессия. Вспомни Павел, как ты чувствовал себя, когда жил на родной планете и не знал что мир вовсе не такой, каким ты его видишь и знаешь?

Павел в согласии покачал головой.

- Ты не сожалеешь, что обстоятельства разлучили тебя с товарищами? - неожиданно, обращаясь к Калугину, спросил Эвил.

- Жалею, - признался Павел. - Но думаю, что события еще не раз сведут меня с ними. Ведь я вернусь на Землю. И еще Эвил, чтобы ты не говорил, я знаю, что в России есть серьезные предпосылки для революции. Пусть даже сейчас она спит. Завтра придет новый день.

Эвил внимательно посмотрел ему в глаза:

- А я тебе ничего и не говорю. Ты все правильно учел. В этой стране, несмотря на определенные психические слабости населения, есть очень важные предпосылки для перехода к обществу будущего. Во-первых, она не сможет долго развиваться в рамках буржуазных отношений, скоро закончатся нефть и газ, традиционное сельское хозяйство полностью исчезнет, будет извлечен и вывезен весь вложенный при СССР капитал. Все это ослабит класс буржуазии и укрепит силы тех, кто выступит против. Хотя экономический сценарий может быть и серьезно скорректирован. Но это еще не самое главное. Важнее всего то, что здесь есть интеллектуальный и информационный потенциал для революционного перехода. Люди и их качества, не только видимые, но формируемые. Ведь я не случайно выбрал тебя, а не как-нибудь португальца. Это был серьезный, хорошо продуманный шаг. Шаг, которым я горжусь.

- Я помню об этом. Но у меня есть несколько вопросов, - признался Павел. - Серьезных вопросов.

- Задай их, - предложил внимательно безмолвный перед этим Нот, словно предвкушая каждое новое слово.

Павел на мгновение задумался, всматриваясь в неожиданно начавшие образовываться восточные орнаменты на стене. Извиваясь в тонких растительных линиях, в нем ползла змея. Она не была большой. Она не могла отстраниться от стены,

Павел знал это, поскольку сам управлял происходящим, но она была ядовита. Очень ядовита.

- Это галлюцинация, - подумал он. - Как здорово, я могу галлюцинировать. Моя психика прошла новый этап в своем пути к свободе. Ведь я был способен на такое только в детстве когда, придумав себе страх, увидев его, и даже ощутив его запах, я боялся и прятался под одеяло. Но теперь я другой, и хорошо знаю, что могу представить что угодно и когда угодно. Казалось, Ноторимус тоже все это знал.

- Слушаю тебя? - сказал Ноторимус.

Павел ровно дышал, долгую секунду возвращаясь к реальности. Образы на стене исчезли так же быстро, как и появились. Змея судорожно дернулась, словно пытаясь всем своим ядом защитить свое искусственное существования от всесильной мысли создателя, и пропала. Мягко растаял орнамент трав.

- Меня беспокоят люди, их личные качества и психические способности. Они должны быть не такими как сейчас, должны быть изжиты те их черты, что привели, по сути, к моей гибели. Как это может произойти?

- Тебя волнует, кто организовал твое убийство и почему?

- Да.

Лицо доктора было как всегда спокойным и открытым, черты двигались мягко и неспешно. Умные глаза светились ясностью, словно зная наперед каждое слово:

- Во всем виноваты отношения между людьми, те самые отношения, которые порой ты так хочешь, но не можешь изменить. Некоторые люди просто не способны тебя понять. Не нужно их за это слишком строго судить. Они так устроены. Научись понимать их. В тебя стрелял сотрудник ФБС. Но виной всему ты сам, твоя неосторожность, слишком деятельный и находчивый ум. Даже предательство Белкина, а он отнюдь не считает оное таковым, для него ты идейный враг, играло второстепенную роль. Но конечно не будь его, ты не остался бы лежать бездыханным телом у двери своего дома.