- Проблема, которая волнует пославшего меня, проста, - возобновил ехидным голосом проповедника гость, - мы хотим разобраться в одном вопросе и обращаемся к вам как к специалисту. Вы ведь еще не успели деградировать? Одним словам нам нужен эксперт, а вы кажется очень не плохой знаток истории и еще много чего…

- Много чего, - лукавым голосом ответил Калугин. Впрочем, разговор приобретал серьезный характер, и он решил не ссориться с «ангелом». Павел собрал мысли, и головная боль неожиданно прошла.

Взяв в белые нежные руки с длинными ногтями одну из книг, беспорядочно сваленных в шкафу и небрежно, но с интересом листая ее, херувим продолжал:

- Нам нужен актуальный взгляд и неординарный подход. Вы подходите, мы уже долго наблюдаем за вами. Я предлагаю вам сделку, вы нам свое понимание, мы вам блат в чистилище. Можете грешить, сколько хотите, только без особо тяжких. Информация с нашей стороны тоже будет вам полезна.

Сказав это, небесный гость изящно как лебедь на пруду расправил белоснежные крылья, которые как показалось Калугину, были ему неприятны. Павел внимательно рассмотрел «посланца господа». На нем были изящные кожаные сандалии без излишеств, просторное одеяние кричащей белизны. Такого же окраса крылья. Сам ангел был светлым мужчиной лет 30, русым с гладкими и мягкими, почти женскими чертами.

- Я могу убедиться что вы и в правду ангел? - поинтересовался Калугин.

- Вы убедитесь. Я не представился, зовите меня товарищ Икар. Это мая кличка. Я тоже странный, и мне будет приятно работать с вами. Тем более, что в следующий раз, когда мы встретимся, я буду немного в другом виде. Сами понимаете, сезон, да и конспирация.

- Хорошо, - согласился Павел, - записывая время и место явки. - Что я должен делать?

- Пока ничего особенного, просто наблюдайте за миром вокруг, учитесь, постигайте и размышляйте, через четыре месяца мы встретимся. Да, и для начала перестаньте страдать, измените свое отношение к женщинам. Их много, и они у вас не такие хорошие, что бы жалеть об их уходе.

Подобное замечание задело и рассердило Павла, но, похоже, ангелу было на это наплевать. И Калугин почему-то от этого успокоился.

- Не верю я, что он ангел… - подумал Калугин.

- О, вы оценили мой розыгрыш! - улыбнулся «херувим». - Нужно было вас немного проветрить. Иначе как вы оценить все предстоящее. Вы ведь ничего не сможете понять. Маленький шок хорошее дело перед большой встряской.

Павел сгустил брови и промолчал.

Слов больше не требовалось.

Крылатый гость вновь забрался на подоконник, вежливо попрощался, открыл окно и, выпорхнув, улетел. На улице еще никого не было, и Павел решил, что видеть «ангела» некто не мог. Хотя почему это должно было его беспокоить?

Солнце уже проснулось, бросив свой первый луч на лицо отчего-то совершенно не смущенного Калугина. Часы показали 6:30. Неожиданный легкий ветерок подхватил и унес с подоконника несколько белых перьев. Павел закрыл окно. День начался.

Камеру никогда нельзя назвать просторной, даже если в ней десять шагов в длину и восемь в ширину, и даже если ты сидишь в ней один. Впрочем, свобода, птица неукротимых гордецов не боится никаких преград. Жажда жизни, свежести вольного воздуха способна заставить настоящего человека преодолеть все. Преодолеть, и стать еще более достойным той свободы, во имя которой многие люди, не задумываясь о мелочах, отдавали свои жизни сквозь столетия.

Блестя прозрачными искрами на всегда холодном тюремном камне сидел, подобрав под себя ноги странный силуэт. Рядом с ним, уставший и поздно уснувший от мучительности не принадлежащего тебе тебя самого спал Режерон. Возможно, силуэт этот сидел тут уже много часов, оставаясь в своей позе застывшей вечности. А может, он появился всего несколько секунд назад. Кто способен это сказать?

Узник открыл глаза. Он сделал первые движения, неподвижно проведшего ночь человека и неприятный, хоть и негромкий звук железных оков напомнил ему все то, от чего каждому попавшему в лапы закона хочется, так неистово и неудержимо хочется скрыться. Он был узник, известный разбойник, обреченный злодей Режерон. Но это было на этой земле, а на другой планете, где он родился и вырос, и где впервые и навсегда многое решил, он был обычным, живущим в обычном, до банальности скучном мире человеком. Земля, родина его прошлого и возможно мать его настоящего, лежала в миллионах световых лет отсюда.

- Проснулся? Вижу. Нет, ты доигрался, ты, безусловно, сам понимаешь, сам! Только ты виноват в этой глупейшей драме. Зачем ты влез в это дерьмо? Романтическое приключение?

Глаза удивленного Вирка радостно замерли на этом, невероятно как попавшем в его заточении, человеке. За исключением легкой прозрачности, в которой Вирк сразу узнал переданный на расстояние образ, облик силуэта был вполне обычным. Голубой камзол, украшенный скромными, но элегантными кружевами, черные ботфорты и изящно уложенные длинные белые волосы - все это в единой гармонии оттеняла особенные черты этого человека. У него был тонкий крючковатый нос, тонкие губы и уши. Глаза его, быстрые как молнии, ловили суть всего происходящего и моментально доносили до вспыльчивого ума значение каждого движения и каждой вещи.

- Эвил, я рад… - сам еще не постигая своего удивления, произнес Вирк. Его лицо стало от этого чувства невероятно светлым и чистым. - Когда вы освободите меня? Мне, знаешь, Вирк, тут не нравится.

- Ага, ему не нравится!? Соскучился по вольной жизни? Нет уж, дорогой друг, теперь посиди. Уж изволь, будет тебе наука. Впрочем, для дела это будет полезно, - Эвил еще раз яростно метнул молнии голубых глаз.

- Я действительно ничего с тобой не согласовал…

- Это признание ничего не меняет.

- Ну, раз ты так. Раз для дела нужно чтобы я торчал в этой грязной, дурацкой камере… Я готов. Я, черт возьми, на все готов. Нужно будет просидеть тут год, я просижу. Проторчу тут и больше, и даже вечность готов тут встретить.

- Павел, вы прямо как эта ваша возлюбленная… Как все ваши возлюбленные. Включая и ту черноволосую аристократку, ради которой, ставя под удар дело, вы идете на риск. Знаете, почему я не вытащу вас отсюда сразу? Мне хочется, чтобы вы подумали. Пораскинули так сказать мозгами. И еще. Пора тебе Вирк разобраться в феодальной психологии, и особенно в женской. Все эти приключенческие сказки засорили твое сознание.

- Сколько мне нужно будет тут пробыть? - успокоившись, и придав своему голосу и мимике ровное состояние, произнес Вирк.

- Здесь тебя продержат еще день, а через три дня под конвоем доставят в столицу. Дальше будет самое трудное. Будут допросы, возможно жестокие. Может, ты даже увидишь графиню Риффи? Впрочем, если у вас и будет встреча, то она не обрадует тебя. Дуракам наука.

- Хорошо. Спасибо что сказал, буду готов к такому развитию событий. Что будешь делать ты?

- А я займусь нашими общими делами, которыми, мой милый, вы обрекли меня заниматься одного. Вас они выпустят сами.

- Как это сами?

- Вот увидишь, сами. И я еще раз повторю, сами. Не без моей помощи разумеется. Еще вот что, все, что я буду делать на севере, ты сможешь видеть. Иначе говоря, события будут транслироваться в твою камеру, - при этих словах он улыбнулся как-то по-новому, даже по-доброму.

Свобода это не ангел, она - как учили еще стоики - заключена в самом человеке. Так думал не только Павел. В этом был убежден и Эвил. Так полагали все, кто по собственной воле или по воле событий был включен в единую и бесконечную борьбу за прогресс.

Еще тогда когда Павел был обыкновенным студентом, несколько необычным, но все равно еще только продуктом своей эпохи, детищем позднего капитализма на родной планете, он сделал выбор. Он сделал его, безусловно, сам - ошибутся те, кто думает, что истории нужны все и что к каждому в одно прекрасное, или даже печальное утро, могут прийти новые времена.