- Это институт Прогресса, - сказал Эвил. - Вернее, если быть совсем точным, один из его секторов. Тут мы и поселимся.

Пролетев за долю секунды, которую Павел так и не успел уловить, широкую трубу в шаре их флаер неожиданно мягко приземлился на большом усеянном разными летательными аппаратами диске. В диаметре этот аэродром составлял около 1000 метров. В центре его можно было видеть расположенные по окружности выходы лифтов, но Эвил почему-то направился в другую сторону.

- Идем, - сказал он.

- Я потрясен, - ответил Калугин, который был действительно потрясен масштабом всего им увиденного за какую-то четверть часа.

- Да чего там. Жаль вот, телепортации у нас пока нет, - пожаловался Эвил. - Вот у хенеку уже давно все планеты ей оборудованы. Говорят, что наши ученые приступили на некоторых планетах к ее бытовому внедрению. Но, все-таки мы пока от хенекунцев отстаем.

- Почему? - удивился Павел.

- Некоторые «великие» умы играют в «горячо - холодно». Это вместо того, чтобы просто использовать изобретение. Им хочется додуматься самим, а это простительно, - с сарказмом ответил Эвил.

Двигаясь в выбранном Эви направлении, друзья вскоре увидели за силуэтами спешивших куда-то людей несколько входов в лифт. Вопреки ожиданию Павла, думавшего, что при таком скоплении народа все лифты должны быть заняты, они легко очутились в кабине одного из них. Кнопок в ней не было, но этот факт Калугин воспринял спокойно. К подобным вещам он уже привык. Но только он собрался спросить Эвила, как получается, что лифт не приходится ждать, как тот заговорил сам:

- Дом устроен следующим образом: в центре у него расположены посадочные зоны флаеров, кстати, если последних вдруг не хватит, то произвести их можно прямо тут. Что называется: «сидя задом на песке». Продолжаю. Диски, на которых совершаются посадки флаеров, соединены переходами с остальной, уже для людей предназначенной, частью шара. Именно по ней мы и прошли. Кстати на флаерах можно прилетать с одного посадочного этажа на другой. Потом сам попробуешь.

- Эвил, а лифт? Ведь тут столько народа, а мы получили его так легко, - наконец задал свой вопрос Павел, когда оба уже вышли из кабины лифта и направились по широкому коридору в непонятном направлении.

- А, вот мы и пришли.

Перед ними исчез контур входа, и они оказались в светлом небольшом помещении, которое как уже знал Павел, предназначалось, для того чтобы здесь жить. Оно было совершенно пустым.

- Да, по поводу лифтов, - быстро продолжал Эви, видно было, что времени у него мало. - Тут все совсем просто, лифтов много. На каждый выход их может приходиться по сотне, а то и больше. Просто движутся они не по прямой траектории. Знаешь, ведь их не на веревочке поднимают, и скорость у них соответствующая. Устроены они наподобие флаеров. Ты, в зависимости от необходимости можешь ехать от одной секунды до нескольких минут, а этажей тут знаешь сколько?

- Не знаю.

- Триста. И это еще маленький домик. Помимо этажей он делится на сектора, первый второй и так далее. Тут их двенадцать. Мы находимся в третьем. Он, как и некоторые другие, всего их таких четыре, жилой. Адрес у нас следующий: 3-167-58.

- Это значит сектор 3, 167 этаж, 58 номер. Верно?

- Молодец. Лифты при помощи, которых ты можешь путешествовать по всей этой большой круглой красавице, имеют множество выходов и в своем маршруте, как я уже говорил, не линейны. То есть куда хочешь туда на них и попадешь. На этом мы сегодня расстанемся, так как мне придется еще кое-что сделать, а ты просто хорошо отдохни и если успеешь, то и развлекись. Для первого дня советую остаться дома, с планетой познакомиться виртуально, воспользовавшись информационной сетью.

- Договорились, - согласился Павел, чувствуя, как он проголодался и насколько устал. Впечатлений для одного дня и одной головы было многовато.

- Встретимся завтра утром. Если что связаться со мной не сложно.

Они попрощались и, договорившись, что Эвил явится за Калугиным завтра утром, расстались.

Оставшись один Павел создал себе обстановку комнаты в стиле Людовика XIII (только без клопов), завалился в массивную резную кровать с крытым верхом, поел и принялся знакомиться с историей и географией планеты, а также занялся выяснением иных интересующих его вещей.

Спустя два часа он уже имел представление о том, когда на Дюрран вступил первый цивилизованный житель. Произошло это двести лет назад, когда люди одного с Эвилом Эви народа колонизовали планету. Тогда, расположив поселения на поверхности своей новой родины у далекой звезды, они стали заниматься тут добычей минералов, промышленным производством и наукой. Но по настоящему крупным научным центром Дюрран стал после того, как спустя сорок лет колонизации именно его жители первыми вступили в контакт с представителями других народов галактики. Так началась для этой планеты Эра встретившихся рук.

Сейчас планета процветала, ее населяло три миллиарда человек, из которых тридцать процентов составляли представители других рас. Начав свой подъем как центр межзвездных контактов, Дюррон быстро вырос, превратившись из отдаленной колонии в крупный научный центр, где во имя всеобщего познания и благоденствия трудились рука об руку представители различных народов. С того времени, как началась для этой части галактики новая эпоха, все здесь перемешалось, слилось воедино, превратилось в мощный поток всеобщего прогресса.

География планеты также оказалась интересной. Несколько часов Павел изучал ее, просматривая один фильм за другим. Этот путь, казавшийся ему наименее утомительным, тем не менее, через несколько часов заставил его вновь почувствовать усталость. Решив что время закрыть глаза пришло и понимая сколько событий оставлял позади вчерашний день, Павел уснул. У него впереди было еще очень многое, и он отдался Морфею с чувством человека жаждущего постигать новое, трудиться, изменять себя и преобразовывать мир. Он уже спал, но дух новой силы, которой он наполнился за эти дни, бодрствовал и, как будто склонившись над ним, говорил: "Ведь это только маленькая, крошечная точка вселенной. Таких как она может быть миллион или больше, но посмотри, вглядись какой силой обладает разум, ведь он один облачившись в деятельность людей, может превратить малое в великое".

Павел спал, но мозг его лихорадочно работал. В реальности он лежал в большой кровати выполненной в стиле барокко, на далекой от Земли планете и спал. Но, в другом мире, где разум человека вырывается из под власти силы его сознания, все происходило само собой. Тот мир, который он покинул, стремясь порвать со слабостью собственного прошлого, не желал покидать его. Эта необычная стихия держалась в Павле каким-то странным, еще непостижимым ему способом. Наяву, там, где реальное царит не только как принцип, но и как факт повседневности он чувствовал себя хозяином своих чувств, он разрешал им то, что считал нужным и допустимым, и душил в себе, то, что виделось ему враждебным и страшным. Но так было лишь тогда, когда он бодрствовал.

На Земле Павлу почти никогда не снились сны, но даже если они приходили, то это было спокойное и ровное течение немного таинственных событий. Он властвовал над тем, что было в том, что снилось ему и силой чего-то, ему самому неизвестного, неподвластного, но все равно близкого, мог победить в своих снах все то, что казалось, несло в себе угрозу. Его сны не пугали его, и в них не могло произойти ничего, что могло бы потрясти его или заставить вспомнить о том, о чем вспоминать ему совершенно не хотелось. Но старое рухнуло.

С тех пор как несколько лет назад, еще на Земле, он встретился с Эви, все в нем стало меняться настолько быстро, что сам он был больше не в силах контролировать мир нереального, мир того, что может произойти только с ним и только там, где нет, и не может быть ничего. Он видел сны. И это были странные, болезненные сны, в которых его сила, а он всегда чувствовал, где во сне заключена его сила, терпела поражение. В сновидениях ему приходилось бороться с тем, от чего он предпочитал спрятаться, победив это, укрыв свой мир мощными стальными дверями.