Да уж… Видимо, выгорело не всё… Видимо, еще было, чему гореть… А это плохо. Отец просто так не отцепится. Он привык: если есть дело, то подчиненный обязан довести его до логического завершения. В данном случае Андрей и был тем самым подчиненным. Тем более, непосредственным подчиненным. С которого спрос стократ больше.

И, засыпая в комнате, свободной от женской плоти, Андрей думал о делах в далеком Крыму…

«Всё как всегда»... — со скучающим видом подумал Влад, когда Надя припарковала автомобиль на площади перед зданием аэропорта «Толмачево».

Предчувствия его не обманули: Надя с хозяйским видом повернулась и смачно, как в мелодрамах, чмокнула его в губы:

— Счастливо долететь, Ромальцев, — сказала она, тут же поправляя испорченный макияж. — Позвони, как доберешься... Маргоше привет!

Влад бросил взгляд на ее лицо, скрытое под маской косметических ухищрений, на отросшие с прошлогодней встречи платиновые волосы. Блондинки, даже крашенные, Ромальцева привлекали всегда.

— Счастливо, Эсперанца! — он изобразил беззаботную улыбку, а затем вышел, захлопнул дверцу автомобиля и больше уже ни разу не оглянулся.

В Новосибирске крупными хлопьями валил пушистый снег. На газонах, крышах, деревьях он лежал, нетронутый, сияя и переливаясь зернистой белизной. Для Нади это зрелище было привычным, а вот Ромальцева всегда настораживали огромные снежные шапки на подоконниках и козырьках подъездов; иногда он не узнавал тех мест, в которых они с Эсперанцей частенько бывали летом. Как давно это было... А теперь ему все равно.

Проследив за его вялой походкой, Надежда покачала головой:

— Дурачок... — она закурила длинную коричневую «More». — Чего человеку надо?.. Сам не знает.

Она никогда не понимала Ромальцева. Мужа своего знала, как пять пальцев, а Влад для нее по-прежнему оставался темным лесом. Дрему-у-учим таким лесом. Вечный подросток, наверняка по сей день Ромальцев цепляется за юбку своей мамаши. И еще — мнит себя Маленьким принцем. Сам не догадывается о своем тайном желании объять необъятное.

Надя разбиралась в людях, да и немудрено: все-таки работать психологом и не разбираться хотя бы немного в причудах человеческого рассудка невозможно. А Влад был занятным случаем. Она давно порвала бы с ним эту «тягомотную» связь, если бы ее не интересовало, чем все закончится. С ее любовником было что-то не так. Увы, даже шизофреники более нормальны по сравнению с ним. Он, конечно, типичный невротик — чего стоит только его сутулящаяся поза. И это при таком-то теле! Но едва он забывался и переставал контролировать себя, его широкие плечи опускались и съеживались, грудь проваливалась. Влад был, скорее, «антишизофреником». Слишком уж одиноким, даже внутри себя. Этим несчастным помешанным хотя бы есть с кем поговорить. Хоть с собственным «альтер-эго»… Надежде всегда казалось, что Ромальцев чересчур уж стремится выглядеть хорошим, положительным. Обычно это — следствие угнетаемых отрицательных качеств пациента, с которыми тот пытается бороться, загоняя в потайные уголки своего сознания. Наде не раз приходилось работать с такими проблемами. Тяга же Влада к позитиву была неоправданна: он был «однобок», неправилен. Подобен призраку, не отражающемуся в зеркале…

И с каждым приездом в командировку в Новосибирск молодой человек становился все более не от мира сего. Он охотно шел на контакт с Надей, они разговаривали, делились мыслями. Но женщину все больше настораживала его манера замирать и прислушиваться к чему-то неизвестному. Так в глухом лесу крикнувший путник напрасно дожидается эха. Возможно, это было связано с его деловыми проблемами. Надежда подозревала, что при всем своем стремлении к положительности Влад замешан в нехороших делах там, у себя, на Кавказе. Этот парадокс, по-видимому, и мучил его постоянно: Ромальцев делал что-то вопреки своей совести, в обиду собственной душе…

Надя докурила, завела мотор и развернула машину. Протяжный вой нырнувшей под мост электрички отозвался где-то в груди, заставив сердце тоскливо сжаться. Тяжелый выдался год… Все пошло наперекосяк с того момента, когда Надиного дядю, Александра Павловича Сокольникова, нашли убитым неподалеку от его собственного дома, а кузина Рена бесследно исчезла. Впоследствии пропал и Ренин бывший муж, Колька. Возможно, что в живых не было уже обоих. Последовавшие затем вызовы в прокуратуру, осмотр квартир дядьки и двоюродной сестры, бесконечные соболезнующие звонки знакомых и явления незнакомцев со странными вопросами привели к тому, что Белоярцева (Надина фамилия по мужу) попросту слегла от банальной простуды, которая длилась неправдоподобно долго — почти месяц. Женщина едва-едва поправилась к приезду Влада и оттого выглядела далеко не цветущей. Приходилось маскировать последствия болезни при помощи косметики, но Ромальцев заметил, что здесь что-то не так, и стал задавать вопросы. Надя вкратце объяснила ситуацию, и он довольно холодно посочувствовал ей. Не более того. Никогда еще Надежда Белоярцева не чувствовала себя такой одинокой, как в этот приезд Влада.

— Как твоя конференция? — спросил муж, с постной миной сидевший у телевизора.

Надя поняла: майору Лешеньке хочется покормиться. Такие разговоры всегда начинались с постной мины, а заканчивались полным бессилием Надежды.

Женщина не ошиблась: Леша долго и нудно рассказывал о том, как все плохо, о том, что жене невдомек поддержать его в трудные времена, о том, как тяжело ему, офицеру, тянуть на себе служебную и семейную лямку в одиночестве. И самое главное — в его словах было пятьдесят процентов истины. Надя ощутила головокружение и сказала, что идет спать. В спальне разговор продолжился до изнеможения супруги. Алексей же, напротив, приободрился. Убедившись, что жена неспособна выполнить сегодня супружеский долг, он взял в холодильнике банку пива и снова ушел в созерцание футбольного матча.

Надя погрузилась в бессвязную дремоту. Изредка выныривая, она думала, думала, думала… Почему она не может разорвать эту порочную связь? Из-за сына-подростка? Бред. Кому, как ни ей, психологу, знать, что это самая недостоверная отговорка слабых людей. «Не верю!» — сказал бы Станиславский. Так и было, Надя не собиралась обманывать себя. «Не верю!» Было так: если Алексей долго отсутствовал, она поначалу чувствовала себя окрыленной, на работе ее не узнавали, мужчины сыпали комплиментами в ее адрес. Но проходило каких-нибудь две недели, и Белоярцева начинала задумываться о муже. Причем не как о мужчине, в этом плане у нее не было комплексов. Когда было нужно, она всегда могла найти себе ненавязчивого партнера на стороне. Она думала об Алексее иначе. Ей будто чего-то не хватало. И после первого же «нудного разговора» с приехавшим из командировки супругом она ощущала даже определенное удовлетворение. Становилось легче. А потом…

Нет, с этим нужно было что-то делать. Ее привлекал Влад Ромальцев. Очень привлекал.

Влад — единственный человек, способный пробудить в ее душе романтические мечты. Он красиво ухаживает, он придумал для нее ласково-величественное прозвище «Эсперанца», он далеко не глуп, в нем есть какой-то потенциал. Но он много моложе нее, он слаб. Их разделяет не только географическое расстояние. Просто у их союза не было, нет и не может быть никакого будущего. Увы, но это так.

Надежда терялась. Она взрослая, самостоятельная женщина. Она знает многое в этой жизни. Она реалистка. Зачем ей кто-то еще, если она самодостаточна? На словах она всегда соглашалась с Омаром Хайямом: «И лучше будь один, чем вместе с кем попало». Но только на словах. Сердце протестовало и требовало: «Ищи!» Зачем это нужно, Белоярцева не знала.

И вдруг ей приснилось празднование Нового года. Это было лет семь-восемь назад, еще во времена Горбачева.

Новый год встречали у дяди Саши, младшего брата Надиного отца. Рена, кузина, тогда или только окончила, или оканчивала школу, а у Нади уже был Олежка, маленький и смешной. Рена, сама еще девчонка, прекрасно спелась с Надиным сыном, ползала с ним под елочкой и дурачилась от души. А потом их веселый смех звенел на ледяных горках, сливаясь со звоном бубенцов нарядной упряжи прогулочных лошадок. Тогда главную городскую елку ставили на площади Ленина, почти под окнами дома Сокольниковых. И гуляющие горожане с улыбкой наблюдали за красивой разрумянившейся девушкой, которая самозабвенно перекидывалась снежками с неповоротливым хохочущим мальчуганом, а степенные взрослые (в их число уже входила и Надя) снисходительно поглядывали на детей со стороны. И Надя чувствовала, с какой любовью смотрит дядя Саша на свою дочку. И даже немного завидовала. И хотела, чтобы кто-нибудь любил точно так же и ее.