Вместо того чтобы подчиниться, бывший «браток» отскочил и ткнул в его сторону пальцем:

— Ты?! Ты принял человеческий облик и пришел за мной?! Я еще не готов, я не очистился!.. Ы-ы-и!

Евгений Борисович покачал головой и подошел к Каверину:

— Ну и для чего вы меня сюда привезли?

— Те двое — еще хуже, — развел руками гендиректор.

— Так и разбирайтесь с ними сами! — холодно посоветовал Котов. — Хотите сказать, что я проделал такой путь, чтобы созерцать идиота, помешанного на Апокалипсисе?

— Я хочу сказать другое, Евгений Борисович. Эти люди видели на пустыре такое, что покалечило их психику. И теперь я не знаю, оправятся ли они когда-нибудь…

Котов и Каверин проследили глазами за убегающим в церковь Земельных. Он озирался, горбился и уворачивался на бегу так, словно с неба в него летели огненные камни и горящая сера.

— Это все, конечно, детали… — продолжал гендиректор. — Я показал вам Гришу с тем, чтобы вы убедились: дело нешуточное. Женщина исчезла, труп телохранителя не найден. Нашли только шестнадцать тел наших ребят…

Котов ничего не сказал, но подумал, что шестнадцать трупов — это, скорее всего, ответный ход саламандровцев на казанскую акцию, где были убиты главы тамошней группировки. А психическое потрясение… ну, мало ли какими психотропными средствами располагают шайки Серапионова-Рушинского-Саблинова? Все-таки, Скорпион — в прошлом гэбист, с него и взятки гладки. А то, что труп телохранителя исчез, только подтверждает версию о том, что саламандровцы вовсе не опоздали. Парня, скорее всего, забрали, чтобы доставить начальству и там обыскать. А вот куда смылась девица — это вопрос более интересный. Потому что компромат наверняка у нее. Что бы теперь ни говорили чебоксарцы в свое оправдание, все вполне объяснимо. Евгений Борисович ожидал связных показаний, когда вылетал из Новосибирска. Давно пора было вмешаться в эту заваруху, да он все рассчитывал, что без него справятся. Ан не справляются…

И Котов понял: ему нужно ехать в Москву. Судя по передвижению беглецов, те зачем-то стремились именно туда. Девка что-то знает. Возможно, искомое находится у кого-то из знакомых Полковника в столице…

— Заходи, Андрей, я жду! — сказал Константин Геннадьевич заглянувшему в его палату молодому человеку.

Серапионов лежал в отделении нейрохирургии НИИТО, его шею фиксировал гипсовый «воротник», и больной старался хранить неподвижность. Однако пострадал он не зря: это дало ему возможность увидеть, что называется, «вживую» своего неприятеля.

Молодой человек вошел в отцовскую палату.

На Андрее был расстегнутый черный плащ, шикарный английский костюм и сияющие туфли, словно только что из магазина. Держался он соответственно своему гардеробу: военная выправка, гордо откинутая голова, взгляд превосходства. Одним словом — красавец. Константин Геннадьевич гордился единственным сыном неспроста.

— Что произошло?

Серапионов-старший отмахнулся:

— Присядь-ка, Андрюша, разговор к тебе есть. Надо же, до чего похож, а! Я тебя так давно не видел, что и забывать начал…

Невозмутимый Андрей лишь едва заметно качнул бровью:

— Похож — на кого? — и воспользовался приглашением сесть.

— Разве ты еще не виделся с Витей? С Викторниколаичем?

— Нет. Я напрямую к тебе из Толмачево, — молодой человек пристально разглядывал отца.

— Холодно нынче?

— Ничего. В Пулково показывало десять, у вас тут — семь…

— Ну, курорт, курорт, — усмехнулся отец и поморщился от боли в шее. — Значит, Витя тебя не встретил…

— Нет. Прислал водителя.

Тут в дверях раздался грохот, не приличествующий больничному распорядку, и крупный, дородный Рушинский ввалился в палату:

— Это че ж за шум, а драки нету? А, Андрейка! Встретили тебя? Все путем? Ну-ну!

Сын Константина поднялся и пожал руку отцовского компаньона.

— Покажи ему, Витя, — распорядился Серапионов-старший.

— А, ну да! — Рушинский полез во внутренний карман пиджака, толстыми негибкими пальцами выловил две фотографии и протянул Андрею. — От, как облупленные! Оба!

Молодой человек взглянул на снимки.

— Ну и что?

Он хотел вернуть карточки, но Виктор Николаевич втолкнул их обратно в руки Андрею и ткнул пальцем в фотографию мужчины:

— Никого тебе не напоминает?

Андрей присмотрелся:

— Нет, знаете ли.

— Да ты к зеркалу подойди! — прогудел Рушинский.

Сын Константина бросил взгляд на отца, снова на Рушинского, еще раз изучил снимок.

С фотографии спокойно смотрит молодой мужчина — может быть, чуть старше Андрея — приятной наружности, но ничего особенного. Шатен. Видно, что уверен в себе, без «заморочек». Глаза светлые. Точней, не столько светлые, сколько ясные. Вот и все. Если старшие намекают на его сходство с Андреем, то они ошибаются.

На втором снимке — девчонка. Серапионов-младший не стал приглядывался, но, кажется, смазливая.

— Дело тут не в чертах лица, — заговорил Константин и показал Рушинскому на столик. Виктор Николаевич взял стакан и вставил трубочку в рот больному. Напившись, Серапионов-старший продолжил: — Это поправимые детали, к тому же, у вас с ним много общего даже и так. Дело в другом — в том, по чему одного человека легко отличить от другого. Манера двигаться, осанка, взгляд. И вот здесь вы с этим парнем — просто как родные братья.

На лице Андрея отразилось сомнение. Он понял, о чем толкует отец. Неважно, что сам Андрей — яркий брюнет, каким в молодости был и Константин Геннадьевич. Неважно, что глаза у него черные, а не серые, что нос с горбинкой и слегка шире, чем у этого, на фотографии. Дело, вот именно, в другом. В том, что на Руси зовется повадками. И вот тут, конечно, обычной фотокарточкой не обойдешься. Не отражает фотография любовь человека, скажем, к футболу. Или другой пример: то, что в книге будет описано на нескольких страницах, в кинофильме воплотится талантливым актером в течение трех первых же секунд после появления в кадре. А уж отец, прослуживший в органах много лет, был отменным физиономистом и в людях умел разбираться чуть ли не с первого взгляда. И потому сомнения Андрея были недолгими.

— Что потребуется от меня? — спросил он.

— Есть у меня в Академе приятель, хирург-пластик... — объяснил Рушинский. — Я уж отцу твоему со Стасом рассказывал о нем. Поразительный талантище! Безнадежные партии выигрывал: кислота, ожоги всех степеней, врожденные уродства... Умница, словом! Он из мертвого способен куколку сделать... И по гроб жизни мне обязан: я его сына от подрасстрельной статьи как-то отмазал. Дурик пятью годами отделался... Так что решайтесь, молодые люди. Делать так делать.

— Вы предлагаете мне сделать пластическую операцию под этого субъекта, правильно я вас понял? Зачем?

— Очень уж нам нужно как можно скорее у этих шустряков диск один нехороший забрать. Костя, батюшка твой, на днях в Чебоксары ездил, разобраться, что там да почему — дак вот лежит теперь, вишь, в ошейнике… Ох, Костя, и похож ты нынче на Ремарка моего, когда мы ему похожую штуку после операции надевали, чтобы шов не облизывал! Хе-хе! Шучу! Шучу! Но уж больно юморно ты смотришься, прости меня, грешного… Так вот, надобно парня этого устранить, а место его занять и у девки все вызнать. Так-то ведь, по глупости, может и заартачиться, настрой у нее подозрительный: бате, вон, твоему говорит, мол, пристрелите, ничего не скажу. Кто ее знает, что там в голове у нее? Может, за отца отомстить хочет? В общем, чтобы меньше потом с нею мучиться и не рисковать, что она счеты с жизнью вот-вот сведет, а диск неизвестно где останется… Если не заметит подмены телохранителя, то, скорее всего, в разговоре у вас и всплывет, где тот «дипломат»…

— Как насчет голоса телохранителя? — уточнил Андрей.

— Га! Андрюша! Ты голос своей домработницы шибко запоминаешь?!

Но отец уже понял мысль Андрея и молчаливо согласился.