Рената невольно перегнулась посмотреть, что там происходит, и в этот момент щелкнула ручка левой дверцы:

— Подвинься, — попросил Саша.

Девушка захлебнулась воздухом, словно увидела привидение. Телохранитель, поторапливая, похлопал ее по ноге:

— Давай, давай, побыстрее!

Она сама не заметила, как перепрыгнула в соседнее кресло. Саша сел на свое место и завел машину:

— Бензина-то хоть он достаточно залил?

— Са-са-саша?.. — заикаясь, проговорила Рената.

Живой, только на скуле большая ссадина. Спокойный. Повеселевший и выглядит хорошо. Иными словами, на призрака не похож нисколько.

«Чероки» с азартом коня, почуявшего хозяйскую руку, сорвался с места.

— Саша! — Рената расплакалась и ткнулась лбом в плечо телохранителя. — Я подумала, что тебя…

— Т-ш-ш-ш! Я сам так подумал.

— Так нельзя! Почему ты сразу не сказал?! — девушка ударила его по руке. — Почему ты… как… Как ты мог?!

Саша засмеялся и прижал ее к себе:

— Признаю: был не прав. Согласен на строгий выговор!

Рената обвила его шею руками:

— Вот дурной! Вот дурной!

— Кстати, — он вытащил из внутреннего кармана сложенную в несколько раз газету. — Я там отметил кое-что… На, посмотри!

Рената увидела, что ручкой он обвел несколько объявлений о сдаче комнат в Нижнем.

— Вот этот, с флигелем, вариант мне нравится… — сказала она, ткнув пальцем в газетную полосу.

Ухоженный частный домик с приусадебным участком... Владела им пожилая вдова. Комната во флигеле оказалась тесноватой, но тоже довольно уютной. Кроме того, флигель был удален от основной постройки. Здесь имелся даже пустующий гараж, в который вдова разрешила загнать несчастный «Чероки».

Не успев приехать, Саша занялся машиной. Оказалось, что левый габарит разбило пулей. Телохранитель аккуратно починил его. Рената готовила поесть и постоянно оборачивалась, чтобы удостовериться: он здесь, он рядом, живой и немного хулиганистый. Даже когда Саша, отполаскивая свой ненаглядный «Чероки», брызнул на нее из шланга, девушка не рассердилась. День был теплым, солнечным, вчерашние события постепенно меркли в памяти. Саша поддразнивал ее и снова рассказывал всякие веселые истории. Девушка почти забыла, что еще утром хотела умереть.

Выбравшись на балкончик в своем флигеле, они, перешучиваясь, уничтожали подгоревшую картошку и не могли оторвать глаз друг от друга. Ренате нравилось все, что бы ни делал Саша. Потеряв его вчера, теперь она старалась сохранить в душе каждое мгновение, проведенное с ним.

— Ты знаешь этого человека? Ну, который сегодня сел ко мне в машину? — лишь вечером отважилась спросить Рената.

Разминая затекшую шею, телохранитель передернул плечами и качнул головой:

— Понятия не имею. Документов при нем не было, в машину я не полез. Подозреваю, что из крупных…

— Он требовал от меня «дипломат». Как думаешь, что там может быть?

— Ну, если это не зубная щетка, то не знаю... — он улегся на кушетку и с удовольствием потянулся всем телом.

— Саша! Я серьезно!

— Я тоже абсолютно серьезно. Иди ко мне!

Рената села рядом. Саша поиграл ее кистью. Она улыбнулась.

— Ну хватит уже об этом думать! — попросил он и потянул Ренату к себе. — Отвлекись. Мы в безопасности.

— Я не уверена.

— Тогда учись доверять мне.

Саша поцеловал ее, но девушка была напряжена:

— Что было на том пустыре?

— А что было на том пустыре?!

— В тебя стреляли. А потом… нет, даже вспомнить боюсь. Это… такое… — Рената поводила руками вокруг своей головы и, содрогнувшись, поджала плечи: — Нет, не хочу…

— Тебе что-то привиделось. Ты сильно испугалась.

Она недоверчиво фыркнула:

— Ну, вот видишь… Я доверяю тебе, но ты о многом умалчиваешь.

— Ни о чем я не умалчиваю. Только что ты сказала сама: «Нет, не хочу». Вся сущность твоя сопротивляется — так зачем насиловать ее, выдумывая объяснение тому, чего не было?

— Ты считаешь, я не должна об этом знать? — упрямо твердила девушка.

Он откинул голову на подушку:

— А ты думаешь, что знать — это благо? Многое знание преумножает скорбь…

— Но ведь ты — знаешь… — Рената наконец притулилась к нему и прикрыла глаза.

— Я знаю мало. И только то, что мне положено знать.

— А я даже не знаю, что положено знать мне. Это ужасно.

— Какие наши годы! — Саша улыбнулся и отвел прядь рыжих волос с ее лба. — А ты… ты просто не желаешь взрослеть, вот и все. Это и беда твоя, и благо. Сколько раз ты спасала нас этим…

— Нас? Кого — нас?

Он не ответил. Рената задумалась.

— Да, пожалуй, ты прав. Я не хочу взрослеть, не хочу стареть... Что хорошего в том, что я потеряла огромный мир, который был у меня, когда мы с бабушкой гуляли в нашем парке? Куда исчезли те люди, которые его составляли?! И тот старик в инвалидной коляске, что ежедневно ездил по аллеям, коротая свои последние годы?! Недавно я видела его там, но он ушел куда-то из моей жизни, и я даже не удивилась. Не успела. Мир уменьшается, чем старше мы становимся. Время начинает лететь, как сумасшедшее: вначале не замечаешь, как проскочил день, потом — неделя, месяц... А что дальше? Я не хочу терять мир моего детства... С ним у меня связано множество таинственных воспоминаний, в которых иногда приятно спрятаться от нашей жуткой реальности...

Саша смотрел на нее непонятным взглядом. Наконец он тихо-тихо вымолвил:

— Мы все потеряли больше, гораздо больше... Но ты этого уже не помнишь...

— Почему?

— Потому что подсознательно — а может, и сознательно — не хочешь этого. В детстве ты это еще помнила, поэтому тебе так приятно прятаться в нем... Но оно ушло, а ты ищешь. Ищешь не там и не то… Иногда в общении с тобой у меня появляется чувство, что я пытаюсь войти в хорошо запертые двери... Стучусь, а мне никто не открывает и даже не отвечает...

— Знаешь, а у меня то же самое было с тобой. Но теперь почему-то нет… Как будто упала какая-то завеса.

— Ее и не было. Это была твоя завеса, Рената. И теперь ты отдернула ее… — Саша затих, а затем вздохнул и вымолвил: — Я тоже ненавижу время. Те минуты, что нам удавалось украсть у вечности, холодной, пустой и бессмысленной вечности, время все равно без всякой жалости выдергивало из наших тел, душ, сердец, памяти...

— Тебе больно?.. — подавленно прошептала девушка.

— М-м-м… нет… — отозвался он, глядя в потолок, и, помолчав, добавил: — Давно уже нет.

Мысли роились в голове Ренаты, но она не представляла, как спросить еще. А спросить хотелось о многом. Она ощущала, что по касательной задела какую-то тайну. И тайна, видимо, немыслимым образом затрагивала и ее судьбу тоже... Но Саша говорит притчами, постоянно оставляя себе пути к отступлению, увиливает от прямого ответа, как увиливает от опущенной в воду руки стайка мальков в пруду. Он будто ждет чего-то от нее, Ренаты. А она и не подозревает — чего.

— Ты отшельник… — сказала она. — Но ты не одинок даже вдали от людей. А я одна и в толпе… Это жутко. Я раньше не осознавала этого… — и, привстав на локте, Рената шепнула ему в самые губы: — Что ты имел в виду, когда сказал, что все мы потеряли гораздо больше, чем наше детство?

Он ответил поцелуем. И снова — эта ноющая, невыносимо сладостная боль у нее в животе, в ногах...

Саша чуть-чуть отстранился:

— Ты уверена, что хочешь увидеть? Я не могу это объяснить. Это невозможно понять, это надо ощутить…

— Ощутить? Увидеть то, что я помню из детства? Да, хочу...

— Закрой глаза… Закрой…

Его сухие горячие губы слегка царапнули кожу её губ, а после, захватив, подчинили их своей воле — ненадолго, точно взаймы... И она счастлива была покориться. Единое прерывистое, страстно-нежное дыхание, единый пульс, единый и мощный в своей направленности поток чувств...

— Глаза твои — полынный мед, — прошептал Саша, целуя веки Ренаты. — Волосы — мед из полыни. Так было всегда, Возрожденная… Всегда…