Он слегка изменился в лице. Марго ощутила некоторые изменения в окружающем пространстве, и ей стало прохладно.

Другой Дмитрий взглянул на часы, что-то отметил про себя, а затем вымолвил:

— Рита, мне уже пора. Мы не увидимся какое-то время, но не теряй меня…

— Тебе нужно куда-то ехать?

— Примерно так. Потом, когда-нибудь, я расскажу тебе много интересных вещей. А сейчас…

Аксенов легко снялся с дивана, словно наслаждаясь тем, что он молод и силен, мгновенно оделся и, поцеловав Марго, исчез. Рите хотелось плакать. Не из-за Дмитрия. Просто ей казалось, что мир вопреки его словам ополчился против нее. И ничего не изменить…

Он медленно ехал, почти прижимая свой автомобиль к бордюру, а Рената шла по тротуару, погруженная в свои мысли. Но встречные прохожие обходили ее, неосознанно уступая дорогу.

Дмитрий улыбался. Вот так! Еще совсем чуть-чуть, один маленький шажок — и…

Осталось три дня, если считать нынешний, уже начавшийся. Один маленький шажок! Она уже почти все вспомнила, и люди чувствуют это, люди неосознанно ведут себя с нею так, как вели в те незапамятные времена…

Рената слегка вздрогнула, остановилась и оглянулась. Ее глаза быстро отыскали аксеновскую «Ауди».

Водитель покинул машину. Он положил локоть на приоткрытую дверцу и кивнул Ренате, призывая садиться. Она подошла, на секунду встала возле него. Один, всего лишь один коротенький взгляд, которым они обменялись, сказал многое.

— Здравствуй, сестренка, — сказал он и потянул на себя рычаг. — Здравствуй, царица. Нынче зовут тебя Ренатой?

Женщина кивнула.

— Красивая анаграмма. И означает она, как я понимаю, то же самое?

Рената кивнула еще раз, а взгляд ее читал в его душе, и Дмитрий не закрывался.

— О, зима меня заморозь! Как все это тоскливо... Когда собираемся начать говорить, мой солнечный зайчик?

Она многозначительно улыбнулась и пожала плечами.

— Рэй-эн-та… — пробормотал он. — Танэ-Ра… Танрэй… Нефернептет… Нереяросса… Я не упомню всех твоих имен, многоликая. Ты так старательно пряталась и обманывала меня, но по закону отражения бежала не от меня, а ко мне… Всегда… Бе-бе! — Дмитрий криво ухмыльнулся и сжал игрушечного чертика, что болтался под зеркалом заднего вида; мохнатый уродец с высунутым раздвоенным язычком противно пискнул. — Душновато, да? Последние дни особенно тяжелы... Помнишь?

Рената безмолвно двинула губами.

— По-о-о-омнишь! — с удовлетворением констатировал Дмитрий. — Эту — твою, кстати — песню я спел тебе тогда, в царских покоях… вот так же, перед грозой… в тишине…

Она помрачнела. Он коснулся ее волос, ниспадавших на шею обильными золотыми струями, подцепил пальцем тоненькую цепочку с подвеской-крабиком, слегка, будто невзначай, задел Ренатину щеку, и рука его, скользнув по плечу молодой женщины, безвольно упала вниз:

— Я всегда скорблю о том дне… Возможно, это было самое лучшее, что происходило в моей жизни — до и после… И, как мифический преступник Тассатио, я веду отсчет от той ночи… нашей с тобой ночи, помнишь? Мне бы снять шлем да сдохнуть — раз и навсегда сдохнуть. Так все надоело…

И Дмитрий с удивлением ощутил страшную тошноту. Рената улыбалась.

— Нет, сейчас… еще… рано! — сдерживаясь через слово, почти простонал он. — Перестань, сестренка… Не балуйся… — Дмитрий прижал руку к губам. — Это… опасная игра, а ты… не готова к ней…

В глазах Ренаты читался вызов. Молодой человек отрицательно повертел головой:

— Нет, нет! Оставь мое — мне!

Спазм скрутил его. Дмитрий согнулся, зажимая рот обеими ладонями. Из глаз его брызнули слезы. Он собрал все силы, чтобы удержать Разрушителя на прежнем месте.

Рената быстро открыла дверцу и выскочила наружу.

Дмитрий отдышался, тяжело откинувшись на спинку кресла. Глаза его залила чернота:

— Это хорошо, что ты молчишь, звезда Севера! Это хорошо, ибо все, что ты смогла изобрести — это язык, похожий на смесь щебета птиц и предсмертных хрипов бешеной собаки! — прозвучало из его уст на языке Оритана, но фраза была услышана лишь качающимся под зеркалом чертенком.

— Рената! — Марго появилась в дверях операторской, как недобрый вестник: начальница очень редко заходила в этот кабинет.

Рената оторвалась от работы и не сразу поняла, отчего так тревожно лицо подруги.

Марго мотнула головой, приглашая следовать за собой. В коридоре она коротко бросила:

— Тебя спрашивает Людка. Ничего не знаю, но, судя по голосу, что-то серьезное…

— Рената Александровна? — послышался в трубке плачущий голос Людмилы.

Та издала утвердительное мычание.

— Я не знаю, как это получилось. Саша пропал.

Людмила отвлеклась лишь на пару минут. Только что, казалось бы, сын Ренаты играл на лужайке в парке — и тут его не стало. Он будто растворился в воздухе. Няня обежала весь парк, и никто не мог дать ей вразумительного ответа по поводу маленького мальчика, которого она искала.

Рената беспомощно обернулась и посмотрела на Марго. Та пожала плечами, не понимая, в чем дело. Она склонилась над столом, пряди темных волос упали ей на лицо. На фоне белых панелей, которыми были отделаны стены кабинета, Марго выглядела черной кляксой. И было что-то знакомое во всем ее облике, что-то пугающее…

— Что мне делать, Рената?! — продолжала взывать Людмила. — Может быть, вызвать милицию?

— Езжай домой, — посоветовала Рита Ренате и, взяв из рук подруги трубку, сказала няне: — Мы сейчас приедем.

Рената закрыла лицо руками. Сюжет из ее кошмаров, в котором она теряет сына, в котором происходит страшный катаклизм, а она ищет и не может найти Сашу, даже не представляя, где он, вдруг с невероятной жестокостью воплотился в реальность. Так, что даже не верилось…

— Давай, мать, давай! — Рита быстро вскочила с места, обняла подругу за плечи и повела ее к своей машине. — Гроссман так и не появился?

Рената неспособна была даже двинуть головой.

Холод. В их доме царил холод и космическая пустота. А Людмила плавала в ней, словно обмороженный кусок астероида — лишняя, неестественная…

Ренате хотелось спрятаться и не слышать лопотания подруг. Они обе ничего не понимали. Всё, что предлагали Люда и Марго, заведомо было глупостью. Рената поняла главное. Она осталась один на один с этим миром — как тогда, когда рожала сына. И этот мир, чуждый и незаинтересованный в ее существовании, снова равнодушно смотрел на нее…

«Уйдите!» — жестом попросила она и, свернувшись на постели, замерла.

Няня и Марго переглянулись.

Не поможет никто. Только она сама…

Рената протянула руку и надавила пальцем на кнопку телепульта. Экран засветился, но звук прорвался в тишину квартиры секундой раньше:

— «Слава безумцам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! Слава мудрецам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны!»

Захаровская экранизация сказки Шварца. Бородатый красавец-Янковский в стеганом халате на фоне декораций, облизываемых безжалостными языками огня. И тревожная, безумно прекрасная, но тревожная музыка «за кадром»…

А когда ты знаешь, что бессмертен? А когда знаешь, что любовь твоя — лишь песчинка в причинно-следственной цепочке бытия? А когда понятия «безумец» и «мудрец» становятся тождественными?

И трещит по швам, сгорает привычная картина мира. И снова хочется отринуть откровение, перестать знать о бессмертии, прекратить борьбу с самим собой…

О, Саша! О, Тассатио! Мятежные душа и сердце! Наконец я поняла вас, предел вашего мужества и безрассудства! Вы живете с этим так давно, что даже Природа потеряла бы всякую надежду. А вы живете, верите, любите, надеетесь…