Не горя желанием вслушиваться в реплики очередного престарелого Паниковского, Рената проникла в кабинет.

Ромальцев поднял голову.

Рената кинулась к нему и стала быстро писать в блокноте, но он положил руку на бумагу и поднялся.

«Ты пришла слишком рано!»

Она вздрогнула: он не разомкнул губ, но слова прозвучали во всем ее теле, женщина даже не могла понять, откуда именно исходили они.

«Саша… Я прошу лишь одного: окончания этой фразы!»

«Но ведь ее автор — не я. Откуда мне знать?»

Его синие глаза приобрели былую непрозрачность.

«Ты ее знаешь!»

«Но смысл, который вложен в нее, известен только автору»…

Рената коснулась его руки, закрывшей лист блокнота. Влад смотрел на нее непонятным (как всегда — непонятным) взглядом.

«Повтори ее, Танрэй. Если ты повторишь ее, это будет означать, что ты вспомнила все».

«Я не могу».

«Прости, Танрэй. Я делаю лишь то, что в моих силах».

«Помнишь? Ты говорил: «Твои глаза — полынный мед. Волосы твои — мед из полыни». Горек полынный мед, Саша, Ал!»

— Это был твой выбор, — сказал он вслух.

И тут она увидела перед собой темно-карие глаза своего мужа, Николая. Ни вчера, ни сегодня он так и не вернулся. А это значило…

«Что мне делать?»

— Я не знаю, ладонька. Мое время вышло. Мы в тех краях, откуда не возвращаются.

Рената обняла пальцами кисть Влада, подняла к ее к лицу и, закрыв глаза, коснулась губами его ладони.

— Теперь ты обращаешься не к тому… — прошептал Влад, прижимая Ренату к себе и глядя в окно, где золотились меж зеленых листьев спелые абрикосы.

«Да, да… Адресат выбыл. Послание возвращено отправителю… Но к кому мне обратиться?»

— К отправителю, солнышко мое. К отправителю. Сейчас все дело в нем.

«Но кто отправитель? Где мне найти его?»

Он улыбнулся и, взяв Ренату за плечи, отстранил от себя:

— Не ищи слишком далеко.

«Разве это не ты?»

— Слишком далеко!

Она заплакала в отчаянии. Он не мог, он не должен был так поступать!

Они оба стояли напротив большого зеркального стеллажа и видели самих себя — чуть искаженными, другими...

«Помнишь, тогда, в Уральских горах, ты сказал, что когда-нибудь я вспомню то время и буду считать его самым счастливым в своей жизни?»

— Конечно, помню, ладонька… — Влад провел большим пальцем по ее щеке, стирая незваную слезу.

«Это было самое счастливое время в моей жизни».

— И в моей — тоже. Как ни странно.

«Но… объясни мне… Ведь Ал — это ты? Ты? Главное, что было в нем — это ты?»

— Нет, Танрэй. Главное, что было в Але — не я. Нет главного. Как нет и второстепенного.

«Но… я не желаю ничего другого!»

— Ты мало что видела. Ты не давала себе срок, чтобы увидеть, понимаешь?

Рената замерла. Сколь знакомо звучали его слова!..

Она смотрела на его руку, на замысловатое переплетение голубоватых венок под загорелой кожей, на четкие линии, пересекавшие ладонь.

«Я люблю тебя, Ал… Саша… или кем бы ты ни был сейчас. Я запуталась в главном — возможно. Но я чувствую тебя, я люблю тебя. Ты ушел тогда так… так… я не хочу этого помнить!»

— В этом твоя беда, Танрэй. Ты никогда не хотела помнить. Уйти и забыть — проще всего. Казалось бы — проще. Но если бы ты знала, как это усложняет! А сейчас ты уйдешь. И этих минут ты точно не вспомнишь, пока не закончишь строфу… Прощай.

«Тогда скажи мне то, чего не говорил никогда!»

— Прощай! — настойчиво повторил он и провел рукою, помнящей поцелуи, по лицу Ренаты…

…Она подняла голову и потерла глаза. Ей что-то снилось, но что? На мониторе плавала «майкрософтовская» заставка, сотрудницы болтали о каком-то фильме…

Глаза горели, словно от слез. Что-то было, что-то, связанное с Сашей, Николаем, бог знает с кем еще… Но этот сон теперь не вспомнить. И не забыть. Уж таково загадочное свойство снов…

— Вы шьете саваны?

Жуткий в своей необычности вопрос заставил Марго вздрогнуть, вскинуть голову и выглянуть из-за монитора.

— Меня направили к вам!

В дверях стоял довольно молодой худощавый мужчина. Но в широко расставленных карих глазах его не было той молодости, фальшью которой обманывало лицо. Эти глаза, наполненные угрюмой мрачностью, казались древними и смотрели не во внешний мир, а внутрь незнакомца.

— Для чего? — растерянно спросила Рита.

— Ну… зачем же шьются саваны… Не на банкет или бал, надо полагать… Моя сестра умирает, и я хотел бы, чтобы вы сшили для нее погребальную одежду.

— О, господи! Я соболезную…

Мужчина невесело рассмеялся:

— А разве вы знаете ее или меня?!

Марго смутилась.

— Так принято, — подсказал он.

Голубева кивнула, и незнакомец с удовлетворением причмокнул губами.

— А почему вы хотите… хоронить ее… в саване?

— Помилуйте, а в чем же мне ее хоронить?

— Но… я не слышала, чтобы сейчас…

— Так что вы мне посоветуете, в таком случае, Маргарита Валерьевна?

— Простите?

— Ах, да! Не представился. Это вы меня простите! Дмитрий. Дмитрий Аксенов.

— А по отчеству?

— Какое там отчество. Спасибо хоть имя осталось, — его лицо покривила неприятная усмешка.

— Я не понимаю.

Марго действительно не понимала. Он был не слишком похож на человека, ожидающего скорой утраты близкой родственницы. Циник? Возможно. Сюда кто только ни заходит…

— Наверное, нам стоит встретиться сегодня вечером, Маргарита Валерьевна.

— Зачем?

— Вы мне нравитесь. Итак? Впрочем, не отвечайте!

И, развернувшись, он вышел вон. Похоже, сумасшедший. Марго, как это частенько бывало с нею в состоянии смятения, переложила на своем столе все папки с места на место.

Незнакомец тем временем проследовал по коридору. При выходе в холл на него внезапно налетела невысокая рыжеволосая девушка.

— Ух ты! — он поймал ее в свои объятья. — На ловца и зверь бежит!

Стеклянный взгляд заплаканных зеленовато-янтарных глаз не замечал его.

— У-у-у! — Дмитрий встряхнул ее за плечи. — Никак атмереро снова пошутила? Знакомый почерк! Что ж, скачи, солнечный зайчик. Нам еще рано встречаться с тобой…

Двигаясь, будто маленькая сомнамбулка — плавно и вяло, девушка скрылась за дверью одного из офисов. Аксенов с любопытством заглянул внутрь.

Она села за свободный стол, сложила руки и, опустив на них голову, заснула. Сотрудницы с удивлением посмотрели на нее и тут же забыли о существовании этой девушки. Дмитрий закрыл дверь, прищелкнул пальцами:

— А-а-а-атмереро! Ах-ах!

Мальчишка лет пяти, ожидавший его в холле, поднялся со стула:

— Дядь Дима! Теперь-то мы пойдем гулять?

— О, да, Дюша! Теперь-то мы погуляем!.. — ухмыльнулся Аксенов.

Мальчик вложил ручонку в его ладонь.

Саша забрался на металлическую детскую «горку» и, подталкиваемый детворой, скатился вниз. Няня Люда невдалеке разговаривала с чьей-то бабушкой и одним глазом поглядывала на воспитанника.

— Ой! — Сашу нечаянно сбил с ног съехавший следом мальчишка постарше.

Ребята забарахтались в песке.

— Сашкин! — Людмила подскочила к ним, подняла обоих на ноги, стала осматривать Сашу, а потом сделала замечание незнакомому мальчику: — Осторожнее же надо! Ты ведь уже большой, зачем поехал, когда он еще не встал?

— Я соскользнул…

— Беда мне с тобой, Дюша! Беда! — посетовал мужской голос.

Люда обернулась. К мальчишке подошел мужчина и отряхнул на нем одежду.

— Извините, — сказал он Людмиле. — За ними не уследишь…

— А все же следовало бы… — проворчала та, но раздражение прошло, и няня улыбнулась ему. — Сын?

— Племянник. Решил потратить время, общаясь с юным поколением. Ведь знаете же: чтобы узнать все о каком-то народе, достаточно приглядеться к его детям…