Волк высвободился и шагнул к экономисту.

— Сетен! Пожалуйста! — Танрэй бросилась к нему. — Пойдем с нами!

— Ну! Что я говорил! — беря в свидетели Ната, покачал головой Тессетен. — Пропадет она здесь со своим солнечным сердечком… Что ж, пошли, пошли, беспокойные вы мои…

Маленькая городская площадь охранялась гвардейцами. При виде Ала, Танрэй и Тессетена молодой командир офицеров как-то странно потупился, а затем и вовсе отошел подальше.

На трех сколоченных досках, окруженный людьми, лежал труп. Его накрывала старая холстина. Жители города отшатывались при виде волка, но Нат следовал за хозяевами с неподражаемым достоинством, гордо подняв красивую голову.

Танрэй стискивала руки мужа и его друга, словно боясь, что Сетен передумает и уйдет. Экономист посмеивался.

— Вот, смотрите! — воскликнул управляющий городом, пожилой ори, и отбросил холст.

Танрэй закусила губу. Сетен быстро взглянул на нее, охватил за плечи и принудил отвернуться, а затем подошел к мертвецу.

— Волк не должен разгуливать повсюду без присмотра! — продолжал управляющий. — В Эйсетти было иначе. А в джунглях животное одичало. Нат стал охотиться на травоядных. Он почувствовал вкус свежей крови. Но волк стар, ему все тяжелее гоняться за оленями. Отказаться от крови он уже не может! И скоро он начнет нападать среди бела дня! На нас! А самое страшное — на детей! Вы привезли с Оритана полтораста человек. Я согласен, что многие здесь считают коренных жителей этой земли второсортными людьми. Не буду спорить. Но что будет, когда зверь загрызет ребенка-ори?! Вы по-прежнему будете усмехаться? — это был выпад в сторону Сетена, которого все здесь побаивались и уважали, считая истинным правителем Кула-Ори.

— Если ты хоть на минуту заткнешься, я, быть может, что-нибудь скажу, — рассматривая и ощупывая труп, пробурчал экономист. — Я в медицине не сильно горазд, но тут и дурачку понятно: зверь не при чем! Да вот как раз кулаптр идет… Паском, взгляните. Интересно, совпадем ли мы с вами во мнении?

— Попахивает сговором! — вдруг громко, с вызовом, произнес один из гвардейцев.

Все резко оглянулись на него. Даже командир вздернул бровь.

— Господин Саткрон, как я понимаю? — осведомился Ал. — Что дает вам право так говорить?

Охранник вышел вперед и дерзко заявил:

— На Оритане взбесившуюся тварь приговорили бы к эвтаназии. А здесь — вы правите этим мирком и считаете себя богами!

— Гвардеец Саткрон, встать в строй! — крикнул Дрэян. — Вы понесете наказание за нарушение дисциплины!

— Да мне плевать, Дрэян! Вы все стоите у меня поперек горла! Я возвращаюсь на Оритан. Но хоть одно полезное дело я сделаю! — Саткрон выхватил оружие и чуть было не выстрелил в Ната.

Сетен не сделал ничего. И не произошло ровным счетом ничего, за исключением того, что раскаленная волна метнулась от него в сторону гвардейца, задевая стоявших у нее на пути людей. Никто не видел ее, но почувствовали даже те, кто находился в отдалении.

Саткрон отлетел на несколько шагов и, ударившись спиной и затылком о каменный столб, поддерживающий провода коммуникации, потерял сознание.

— Уймите своего офицера, господин Дрэян, — произнес Ал. — Или ему действительно придется убраться отсюда на Оритан. Нет ничего хорошего в том, что стоящие у власти начинают сеять панику…

— А еще одна такая выходка, — прибавил Тессетен, сверкнув глазами в сторону Дрэяна, но не обращаясь к нему напрямую, — и гвардеец Саткрон или кто-либо еще вернется на Оритан в погребальном ящике…

Молча пронаблюдавший за всей этой сценой, Паском тоже подошел к помосту.

Сетен встряхнулся и опустил голову, снова маскируя горящее от ярости лицо под космами. Танрэй, не отрываясь, смотрела на него. Несколько секунд назад на его месте стоял человек, прекраснее которого она еще не видела в своей жизни… Теперь это казалось ей неправдой, мороком.

Дрэян сделал знак двум своим людям, и те занялись потерявшим сознание товарищем.

— Мэхаху свернули шею, — вздохнув, сказал Паском, поднимаясь с корточек и вытирая руки пропитанной спиртом салфеткой, которую подал ему помощник, молодой кулаптр. — Смерть наступила от повреждения шейных позвонков, а не от множественных ран, которые мы можем наблюдать. Раны были нанесены ему посмертно. Затем его терзали животные-падальщики и хищные птицы. Крупные раны, напоминающие следы от укусов большого зверя, нехарактерны. Возьму на себя смелость предположить, что эти механические повреждения нанесены какими-то крючьями. Не слишком умелая имитация, надо заметить…

По толпе пронесся ропот. Люди переглядывались. Те, кто опоздал к началу, спрашивали очевидцев, что тут произошло. Кулаптр повернулся, чтобы уйти. Сетен и Ал поблагодарили его короткими кивками.

Старик остановился, и вдруг лукавство вспыхнуло в его раскосых черных глазах:

— Да, кстати! Мэхах умер вчера в четверть двенадцатого вечера. А Нат провел ночь в моем доме, который хорошо запирается. Твой шутник, Ал, помял мне все цветы на клумбе во внутренней оранжерее, потому как все мостился лечь поудобнее: я зашил ему распоротый бок. Волк был постоянно под присмотром, а потому… — Паском развел руками и улыбнулся: — А вы, Ал и Танрэй, приговариваетесь к сельскохозяйственным работам в моей оранжерее в первый же свободный день.

Танрэй улыбнулась.

Тут все услышали цокот. На площадь верхом на «гайна» въехала прекрасная Ормона и свысока оглядела сборище, но ничего не сказала. Сетен подошел к жене, помог ей спуститься на землю, поцеловал в плечо и что-то шепнул на ухо. Она не изменилась в лице, лишь слегка покачнула головой. Дрэян, сам того не замечая, отступил за спины своих гвардейцев.

Управляющий городом, полностью убежденный доводами кулаптра, подошел к Алу:

— Так Мэхаха уже можно погребать?

— А почему вы меня об этом спрашиваете? — немного надменно переспросил тот. — Мне показалось, что наше с Сетеном мнение больше не играет для вас роли…

— Простите, господин Ал… — смешался управляющий. — Тяжелое утро…

Ал ничего не ответил, обнял жену за плечи, потрепал холку Ната и двинулся прочь с площади. Толпа перед ними, как и перед Паскомом, покорно расступалась.

Саткрон пришел в себя лишь после того, как его окатили дождевой водой из глиняного бочонка. Хватаясь за голову, он сел и, борясь с тошнотой, вызванной сотрясением мозга, забормотал что-то невнятное о туре и ударе его рогов.

Понимая, что зрелище окончено, люди стали расходиться по своим делам…

— Нам придется посадить его на цепь… — сожалеющим тоном сказал жене Ал, а Нат тем временем вихрем носился по косогорам.

— На цепь?! Это шутка?! — Танрэй не поверила ушам.

— Это для его же безопасности. Я не хочу, чтобы кто-то вроде Саткрона подкараулил и убил его. Нат умен, но доверчив… Может быть, ему было бы лучше хоть немного одичать, как сказал управляющий Хэйдд…

— Ты убьешь его, лишив воли! Ната нельзя сажать на цепь! Ты ведь слышал, что сказал Сетен! Никто не захочет участи этого гвардейца, все были свидетелями того, что с ним сделал Сетен!

— Солнышко мое любимое, я тоже люблю Ната, люблю не меньше, чем ты. Но я не хочу думать сутки напролет о том, как он и что с ним. В его распоряжении будет весь дом, но мы будем его запирать по примеру Паскома. Ведь на Оритане он жил именно в таких условиях.

— Ал! Ты теряешь память: на Оритане мы никогда не ограничивали его! Если он хотел сидеть дома, он сидел дома, если он желал гулять, он гулял. Это ведь волк, а не аквариумная рыбка!

— Пес должен слушаться человека! В природе пусть они творят все, что им заблагорассудится, но в цивилизованном обществе волки должны быть подчинены разуму. Я настаиваю на жестком контроле и, прости уж, ты меня не переубедишь!

Танрэй понуро опустила голову. Когда Ал говорит с таким металлом в голосе, это означает, что он уже все решил. Но молодая женщина никак не могла взять в толк: что означает — спасти от гибели, медленно убивая иным способом?

— Если бы меня спросили, — тихо сказала она, зная, что это все равно не поможет, — если бы меня спросили: «Что выберешь ты, Танрэй: верную смерть на свободе или тихую жизнь взаперти?», то знаешь, что ответила бы я?..