Обет и Мечта занялись изучением огромного древесного пня.

- Асбест, - сообщил Обет, пробегая пальцами по шершавой поверхности. - Напылен из воздуха и охватывает даже корни, видите? Как покрывало.

- Ствол и ветви, возможно, богаты липидами, - подхватила его сестра и добавила: - Это же просто живая свеча…

- Предназначенная сгореть!

- И счастлива тем…

- Для того рождена…

- Чтоб без любви умереть!

И оба заплясали и закривлялись друг перед другом, довольные своей песенкой.

Уошен не спрашивала, что значат эти слова, ибо они были древними и давно потеряли смысл. Сами близнецы вряд ли понимали, о чем поют.

Встав на колени рядом с Мечтой, Уошен увидела десятки гладких побегов, поднимавшихся из разрушенного ствола. На Медулле с его огромной энергией и небольшим пространством растительности не требовалось никакой дополнительной подпитки. Жиры, масла и высококомпрессионный воск были нормой. Некоторые образчики продуцировали электроэнергию прямо внутри себя. Но сколько времени потребовалось на создание таких идеальных систем? Пять миллиардов лет? Меньше? Больше? В конце концов Уошен поняла, что перед ней вообще нет никаких окаменел остей, а есть только постоянное начало жизни, разнообразию которой, как показали генетические исследования, нет предела. Возможно, десять или пятнадцать тысяч лет назад они росли в садах, что теперь казалось верхом нелепости.

Но как бы то ни было, оставлять Медулла оссиум не нужно.

Втайне Уошен никогда не переставала думать об этом.

- Интересно, интересно. Судя по Генам, пень и побеги имеют большие различия, - сказала она близнецам.

Мечта и Обет перестали смеяться и задумались. Но прежде чем они что-либо смогли придумать, всех сильно тряхнуло, а потом мелко затрясло, и Уошен оказалась опрокинутой на спину.

Сначала она рассмеялась.

Но тут же рядом начали сближаться два обломка железных скал массы железа и столкнулись, издавая визжащий рев, наполнивший воздух, словно дрались два чудовища.

Волна землетрясения прошла, Уошен поднялась и тщательно оправила форму.

- Пора назад, - объявила она.

Но большинство команды уже и без того сидело в каре. Бе ждал только улыбавшийся Дью.

- Плохо дело, - сказал он. Уошен подтвердила:

- Плохо.

Карта, составленная ими восемь дней назад, казалась теперь доисторическим ископаемым, к тому же совершенно бесполезным ископаемым.

Уошен смотрела на экран, ведя машину практически по наитию. Самое большее через десять минут они должны добраться до места. В такие дебри не забиралась еще ни одна команда. Испытывая от этой мысли некое удовлетворение, она начала разворот, уже собираясь попросить того, кто ближе, откупорить шампанское.

Но ее не успевшие слететь с губ слова прервал чей-то жуткий, почти неслышный шепот:

- Рапорт… все команды!

- Что такое? - заволновался Брок.

Миоцен. Ее слова с трудом пробивались сквозь какую-то жесткую электронную пелену.

- Что… видите? - И снова. - Команды… рапорт… Уошен попыталась подключить видеосвязь, но безуспешно.

Десяток командиров других команд своими вопросами подняли шум, мешавший слышать что-либо вообще.

- Идем по графику, -сообщала Зейл.

- Странное вмешательство по линиям коммуникаций… иными словами, номинальные системы… - твердил Кицки.

- Что случилось, мадам? Вы видите какие-то неисправности? - скорее с любопытством, чем с беспокойством поинтересовалась Ааслин.

Послышалось какое-то долгое невнятное жужжание.

Уошен быстро подключила свою связь к датчикам кара и обнаружила, что Дью сделал это раньше ее. Он тихо, сдавленно произнес:

- Дело дрянь.

- Что? - выкрикнула она, и тут же громоподобный рев перекрыл все голоса и все мысли. День становился все ярче, все нестерпимей и жарче, широкие полосы света хлестали небо, конденсируя дождевые потоки, летящие прямо на них.

Откуда-то издалека донесся дрожащий голос:

-  Мост… он… видите… где?

Кар завертелся, теряя управление, рванулся вверх, все его компьютерные системы вышли из строя. Уошен включила ручное управление, заодно пробуждая в себе все свои старые, казалось, давно забытые навыки. Теперь вокруг не существовало ничего, кроме ее инстинкта и горящих лесов на рушащейся поверхности под ними.

Следующая вспышка света была пурпурно-белой и еще более яркой, чем первые; она слепила глаза, не давая видеть ничего, кроме ее дикого непереносимого сияния.

Уошен вела кар вслепую, по памяти.

Этот кар был сконструирован с расчетом на огромные нагрузки. Но теперь все системы его мертвы, и даже гиперфибра, по-видимому, отчасти пострадала. Воткнувшись в железную землю, он задрожал и последним усилием отключил разрушенные поля, чтобы вытащить из себя беспомощные тела. После этого его совершенные когда-то механизмы отказали окончательно. Капитаны сидели, удерживаемые теперь лишь кучей бесполезных болтов и газовых баллонов. Их тела содрогались и болели. Сломанные кости скользили, вонзаясь в мягкие внутренние органы^ но быстро снова срастались. Спустя еще какие-то мгновения кресла оказались выдраны из пола, обломки кара расшвыряло в стороны на площади в несколько гектаров, покрытой железом и обгоревшими пнями.

Уошен ни на секунду не теряла сознания.

С детским любопытством она смотрела на свои переломанные руки и ноги, на тысячи синяков, расползавшихся по малиновой коже, на ребра, превращенные в крошево… Но специально усиленный позвоночник быстро восстановил ее тело так, что, когда к ней вернулась возможность двигаться, не осталось никаких следов боли. Лежа на спине, не в силах освободиться от сжимавшего ее кресла и пошевелить разбитой головой, она что-то говорила, но слова, вылетавшие из полного выбитых зубов и свернувшейся крови рта, были едва различимыми.

- Покинуты, - шептала она. И потом: - Корабль! - И засмеялась, слабо и отчаянно.

Неясные ощущения расплывались по телу.

Теперь включились и экстренные гены. Первым делом они защитили мозг, насытили оставшиеся неповрежденными органы кислородом и противовоспалительными средствами, успокоив их наркотиками. В голове закружились приятные воспоминания. На какое-то мгновение Уошен снова почувствовала себя девочкой, катающейся на спине ручного кита. Затем лечащие гены начали восстанавливать органы и позвоночник, употребляя для этого сохранившуюся плоть. Тело Уошен окуталось жаром, протекло потом выделяемых масел и мертвой черной кровью.

Через минуту Уошен почувствовала, что уменьшается.

Спустя час после крушения ее пронзила новая боль. Но это было уже радостное, почти приветствуемое страдание. Она взвизгнула и зарыдала, после чего слабыми, толькотолько восстановленными руками высвободилась из разрушенного кресла и заставила себя встать на негнущиеся ватные ноги.

Уошен стала тоньше и короче на двадцать сантиметров. Но она сумела склониться над ближайшим телом и, встав на колени, вытереть кровь с его лица. Это оказался Дью. Его повреждения были еще хуже, чем у нее. Его раздавило, как спелый плод» а лицо напрочь размозжило мощным железным кулаком. Но руки и ноги остались более или менее целы. Однако даже и в этих ужасных страданиях он не оставил своей залихватской привычки улыбаться. Щуря один сохранившийся серый глаз, он попытался усмехнуться, обнажив изуродованный разорванный рот:

- Вы чудесно выглядите, мадам. Как всегда…

Салюки оказалась выброшенной на кусок почерневшей гиперфибры.

Броку напрочь оторвало ноги, и он, в ужасе подтащив свое тело к этим ногам, прижал их к обрубкам, спутав при этом левую с правой.

Но хуже всего дело обстояло с близнецами. Мечта была буквально размазана по железному склону, а сверху прямо в нее впечатался ее брат. Плоть и кости совершенно перемешались. Восстановление шло слишком медленно, они только едва начинали дышать.

Уошен переставила ноги Брока. Затем с помощью Дью освободила Салюки из гиперфибры и положила рядом. И пока тот же Дью присматривал за близнецами, пошла искать, не осталось ли целым хоть что-нибудь полезное. Она нашла полевые рации и форму, но ничего не работало. Она попыталась как-нибудь уговорить их включиться, но ничто из найденного не могло даже сказать «я сломан».