– Сейчас в этом нет необходимости, – ответила она, не желая доставлять ему лишних хлопот. – Как бы то ни было, на завтра я назначила совещание нашего исполнительного комитета. Твое присутствие очень важно.

– Я приду. – Поставив пиво на кофейный столик, он подался вперед. – Ты ведь знаешь, малыш, что я полностью тебе доверяю, так? Поэтому, какое бы решение ты ни приняла, я буду поддерживать тебя до конца.

Она бросила на него озадаченный взгляд:

– У меня такое ощущение, что ты что-то не договариваешь.

Он отрицательно покачал головой:

– Ничего подобного. Я просто хочу, чтобы ты знала, что, если решишь отступиться от этого Кендалла и от расследования, я тебя пойму. Руководить газетой – очень большая ответственность.

– Ты хочешь, чтобы я отступилась?!

– Этого я не сказал. – Он не отводил от нее внимательного серьезного взгляда. – Но я знаю тебя, знаю, насколько тебе теперь дороги «Сентинел» и работающие там люди.

– Так же как и тебе.

– Точно. Поэтому, если, в конце концов победит твое сердце и ты пойдешь на попятную, не думай, что этим ты огорчишь меня или поступишь беспринципно. Бывают моменты, когда честнее всего – признаться себе, что пора принимать неприятное решение.

Лаура уставилась на свой недопитый мартини. Не стоило даже спрашивать, как бы он поступил на ее месте. Она прекрасно знала: Джей Би был бойцом, всегда и во всем.

После короткой паузы девушка подняла глаза:

– Я не собираюсь отступать.

Джей Би откинулся на спинку кресла, преисполненный отцовской гордости. Ясно ведь, что лучшего издателя ему не найти. Лаура вовсе не хотела бросать Нью-Йорк и «Геральд», где работала после окончания Техасского университета. Да и начальство в «Геральде» отнюдь не горело желанием отпускать знаменитую журналистку. После десяти лет работы репортером криминальной хроники и двух Пулитцеровских премий имя Лауры Спенсер стало известно всей Америке. Ей звонили с предложениями даже из Голливуда, но она ответила отказом. В отличие от матери Лаура терпеть не могла публичного внимания к себе.

К его предложению она стала проявлять интерес, лишь, когда он признался, что «Сентинел» умирает медленной и мучительной смертью.

Она тогда поправлялась после случайного пулевого ранения, полученного в ходе репортажа об ограблении банка в Нижнем Манхэттене. Беспокоясь за нее, он прилетел в Нью-Йорк в надежде уговорить ее вернуться домой.

– Последний спад доконал меня, малыш, – говорил он, сидя на уголке ее больничной койки. – Как следствие доходы от рекламы и тираж упали до самого низкого уровня за всю историю газеты. Все более-менее приличные авторы бегут или собираются бежать, как крысы с корабля. Даже главный редактор угрожает уволиться. Но я думаю, газету еще можно спасти, если влить в нее новую кровь. И если ее возглавит издатель помоложе и поэнергичнее.

Он умолчал о том, что, предлагая ей эту работу, хотел, прежде всего вытащить ее из этого чертова Нью-Йорка, вернуть на безопасную и дружелюбную родную землю, где ей не придется рисковать жизнью каждый раз, когда она соберется делать репортаж.

– Я даже готов взять тебя в партнеры, – добавил он, пытаясь подсластить пилюлю, несмотря на то, что деньги ее не волновали. – Двадцать акций «Сентинел» сейчас и еще тридцать по истечении года, если решишь остаться.

Когда он понял, что своего не добился, пришлось выложить последний козырь:

– Да, кстати, я дам тебе карт-бланш на любые реформы и перемены в газете, какие только пожелаешь.

Ее глаза вспыхнули ярче, чем огни праздничного фейерверка на День независимости.

– То есть я могу изменить формат?

Лаура уже несколько лет пыталась уговорить его сменить имидж газеты, сделать ее более выразительной, броской. Однако Джей Би постоянно отвергал эту идею. Остин был старомодным городом, с консервативными взглядами, и изменение формата газеты с полномасштабного на журнальный могло, по его мнению, привести к катастрофическим последствиям. Однако при столь пугающем падении доходов у него не было выбора.

– Если ты думаешь, что это спасет «Сентинел», – ответил он, – давай, действуй!

И она приступила к реформам. Причем с такими умением, энергией и самоотдачей, которые превзошли все самые смелые ожидания. За шесть недель она так очаровала рекламодателей, что те просто начали ломиться в двери газеты, а ее еженедельная публицистическая колонка «Глядя на вас» стала одной из наиболее читаемых передовиц во всем Техасе. Хотя она и не считалась политической, имена и освещаемые в ней события были на слуху, а поскольку Лаура особо не стеснялась в выражениях, реакция обычно бывала горячей, к вящему удовольствию читающей публики.

Лаура искоса наблюдала за ним, помешивая мартини.

– Чему ты улыбаешься?

– Видишь ли, ты очень напоминаешь мне меня самого, когда я был молодым, полным эмоций и идей. – Его глаза заволокла дымка грусти. – Только постарайся, чтобы тебя не били так больно, как меня. Досконально продумай, как защитить себя от Кендалла.

– Мы уже говорим не о газете, не правда ли? – Она постаралась задать вопрос как можно мягче.

Какое-то время он вглядывался в окно, погруженный в свои мысли.

– Как поживает твоя матушка? – поинтересовался он наконец.

– Она на седьмом небе от счастья, ей предложили работу. Шестинедельный контракт в «Золотом попугае».

– В клубе у Джо? Я думал, он собирается продавать заведение.

– Очень может быть, что ему не придется этого делать. Ведь теперь у него есть звезда, на которую пойдет публика. – У нее загорелись глаза. – Слышал бы ты, Джей Би, как она исполняла «Дрожь» на прослушивании. Просто потрясающе!

Джей Би рассеянно кивнул. На мгновение его память высветила Ширли, поющую эту песню.

– Я рад за нее. – И не желая предаваться ностальгическим воспоминаниям, он встал. – А что, если и мы сейчас пойдем и посмотрим, как там Ленокс управляется со своей хваленой индейкой? Я умираю от голода. И не забудь, после ужина я рассчитываю на матч-реванш в шахматы, ты мне обещала.

– Само собой. – Она взяла его под руку, и они направились к кухне. – Но предупреждаю, с пустыми карманами играть не садись. Я чувствую, что сегодня мне повезет.

В бельевой комнате, которую Тед Кендалл превратил в фотолабораторию, он вынул из промывочного лотка последний фотоснимок и прицепил рядом с другими для просушки.

«Совсем не плохо», – подумал он, подавшись вперед, чтобы рассмотреть отпечатки. Все фотографии были сделаны в гористой местности возле Сараево во время боя между боснийскими сербами и хорватами менее суток назад. Огонь был столь ожесточенным, что вертолет, улетавший в Англию, в который он погрузился несколько секунд спустя после начала схватки, получил два попадания, к счастью, не настолько серьезных, чтобы прервать полет.

Тед был одним из тех трех фотожурналистов, кого допустили на сербскую территорию. Он провел там два месяца в небольшом отряде сербских милиционеров. Самому младшему из них было всего четырнадцать.

Каждую неделю он отсылал в Лондон десятки отснятых пленок. Ллойд, старший фото редактор Ассошиэйтед Пресс, для которого Тед, как фотограф по контракту, делал большую часть работы, восторгался каждым новым снимком.

– Я не видел столь классной работы с тех пор, как Роберт Капа сделал свою индокитайскую военную серию в пятидесятых, – сказал ему по телефону этот осевший в Англии американец. – Не знаю, как ты, а я просто нюхом чую еще одну Пулитцеровскую премию.

Освещать войну со стороны боснийских сербов было не только одним из самых опасных, но и наиболее многообещающих заданий. Не потому, что это выводило тогда на новый уровень карьеры, а просто посредством своего объектива он смог рассказать о другой стороне этой войны в Югославии, стороне, о существовании которой подозревали очень немногие.

Он, как раз снимал одноразовые перчатки, когда в его лондонской квартире настойчиво прозвенел звонок.