В конце концов юношу прижали к тяжелой деревянной двери собора, и он решил, что ему конец. Вспомнив отца, которого ему уже не суждено было увидеть, Габриель, однако, воспрянул духом и, ринувшись на обидчиков с новыми силами, насквозь пронзил шпагой одного из нападавших — окровавленное тело покатилось по ступеням паперти. «Хорошо, что кругом ни души», — подумал Габриель, которому хотелось поскорее выкрутиться из этой заварухи. Второго обидчика он уложил, вонзив ему клинок прямо в глаз. Гнев придал юноше силы, и с последним противником он покончил, нанеся ему удар точно в сердце, после чего тот рухнул как подкошенный.

«Дело сделано! — подумал наследник Понбрианов, вытирая окровавленную шпагу о разодранный камзол последней жертвы. — Нельзя терять ни минуты, надо бежать, пока этих мерзавцев не обнаружили».

Убегая подальше от собора, Габриель думал о том, как скорее и незаметнее добраться до Парижа; голова у него шла кругом, точно у пьяного.

«Лиха беда — начало, — сказал он себе, осматривая царапину на плече. — Теперь твой черед, Кольбер!»

Прибыв в Париж, Габриель нашел прибежище у своей верной подруги Жюли. Комедиантка жила одна в скромной каморке под самой крышей, неподалеку от театра Пале-Рояль. Девушка встретила беглеца с удивлением и волнением: она была очень рада снова повидаться со старым другом, так неожиданно оставившим труппу Мольера. Юноша ни словом не обмолвился ей о своих приключениях — не успев приехать в Париж, он завалился спать и проспал почти целые сутки. Первое, что он вспомнил, проснувшись, — мертвое тело отца. Сейчас, как никогда прежде, Габриель был полон решимости отомстить Кольберу. Чтобы не тревожить Жюли, он придумал для нее историю, выставив себя, конечно, героем, и в заключение признался, что теперь ему придется несколько дней прятаться. Девушка поверила ему или, по крайней мере, сделала вид, что поверила. Как бы то ни было, она радовалась счастливому стечению обстоятельств, вынуждавшему Габриеля остаться у нее на какое-то время. Она даже не спросила, на какое именно.

На другой день, вернувшись вечером из театра, где она играла в «Доне Гарсии», Жюли увлекла Габриеля к себе в постель. Юная комедиантка больше не скрывала своих чувств, о которых он, впрочем, догадывался и раньше. Не устояв перед ее чарами, Габриель вкушал все радости, какими она могла его одарить, несмотря на то, что душа его разрывалась от горя.

Каждый вечер, когда Жюли отправлялась в театр, Габриель бродил то вокруг Пале-Рояля, то возле дома Кольбера, придумывая, каким способом лучше прикончить этого негодяя, которого он отныне считал своим кровным врагом. Однажды ему даже удалось разглядеть стены и внутренний двор через портал, приоткрывшийся на короткое мгновение, чтобы пропустить карету с наглухо зашторенными оконцами, — что если в ней сидел сам Кольбер? Набравшись терпения и прячась в тени ворот, выходивших на улицу, юноша отмечал, во сколько приходит и уходит прислуга и как ведут себя охранники, запоминал мельчайшие подробности, зная которые, как ему казалось, он сможет осуществить свой план мести.

В то солнечное утро, когда Габриель еще спал в нежных объятиях Жюли, в дверь каморки постучали.

— Откройте, Габриель! Я знаю, вы здесь! — послышался голос нежданного гостя, барабанившего в дверь.

Юноша вскочил с постели и схватился за шпагу.

— Не открывай, — испугавшись спросонья, взмолилась Жюли, натягивая одеяло до самого подбородка, чтобы прикрыть свои прелести.

— Открывайте же, говорю! — крикнул человек за дверью. — Это Франсуа д'Орбэ.

Вздохнув с облегчением, Габриель открыл дверь. При виде юноши, представшего перед ним в чем мать родила да еще со шпагой в руке, архитектор улыбнулся.

— Воистину вам нечего скрывать, господин беглец! Одевайтесь, — сказал д'Орбэ, не обращая внимания на девицу, которая теперь спряталась под одеялом с головой, — и спускайтесь, внизу ждет мой экипаж. Мне нужно вам кое-что сказать. Приказ суперинтенданта финансов!

Габриель закрыл за ним дверь и принялся собирать одежду, разбросанную по всей каморке.

— Не волнуйся, — ласково сказал он Жюли и поцеловал ее в лоб. — Это друг Никола Фуке. Я ненадолго.

Девушка посмотрела на него с улыбкой, немного грустной.

— Иди, — сказала она.

И тихо добавила:

— Прощай, мой таинственный господин…

На улице действительно стоял тяжелый экипаж, запряженный шестеркой лошадей. Задернутые шторы мешали разглядеть, что внутри. Архитектор дожидался Габриеля, читая газету.

— Рад снова видеть вас, господин де Понбриан! Мы очень беспокоились, когда вы поспешно покинули Лондон!

— Но я же оставил суперинтенданту письмо с объяснениями! — ответил Габриель, усаживаясь в экипаж напротив своего собеседника. — Если я так торопился, значит, у меня были на то очень важные личные причины, и объяснить вам все, господин архитектор, я не могу.

— Знаю! — сдержанно сказал Франсуа д'Орбэ, кладя ладонь на его руку. — И разделяю ваше горе. Поверьте…

— Что вы знаете? — резко перебил его юноша.

— Вы должны выслушать меня, Габриель, не перебивая, — мягко проговорил Франсуа д'Орбэ. — Чарлз Сент-Джон — а точнее, Андре де Понбриан, ваш отец, не правда ли? — был моим другом. Я знал его еще до вашего рождения. Его жуткая смерть потрясла меня до глубины души, тем более что незадолго перед тем я виделся с ним в Лондоне. О том, что случилось, я знаю лишь понаслышке. По моему распоряжению за вами следили издали, но…

Он осекся и стиснул зубы.

— В общем, мои люди опоздали и не смогли помешать… Они видели только, как вы пустились в сторону Ла-Манша, а дальше ваш след потеряли. И только потом, узнав от тайных осведомителей о тройном убийстве в Бове, я догадался, что там произошло. Впрочем, догадаться было нетрудно. Труднее оказалось разыскать вас в Париже. Поверьте, если я велел вас найти, как только сам вернулся в Париж, то потому лишь, что боялся за вашу жизнь. Кстати, ваше тайное убежище у этой девицы-комедиантки, должен признаться, просто идеально со всех точек зрения, если верить тому, что я только что видел своими глазами, — прибавил архитектор с доверительной улыбкой. — Если бы Исаак Барте не заметил, как вы слоняетесь возле дома Кольбера, и не проследил за вами до вашего милого гнездышка, мы бы, наверно, решили, что вас уже нет в живых!

Насупившись. Габриель мрачно смотрел на Франсуа д'Орбэ. Он не понимал, какую игру вел архитектор, и решил держаться с ним настороженно, пока не узнает, насколько глубоко осведомлен о происходящем ближайший сподвижник суперинтенданта.

— Не знаю, что вы задумали, но должен призвать вас к самой крайней осторожности, — снова заговорил д'Орбэ. — Господин Кольбер очень не любит, когда убивают его людей!

— Я хочу отомстить и наказать Кольбера за его злодеяния. Если, по вашим словам, вы были другом моего отца, то его подлое убийство подручными Перро не должно оставить вас равнодушным. Что до меня, то я уже несколько недель нахожусь в центре интриги, сути которой не понимаю, но, несмотря ни на какие опасности, не оставлю безнаказанной смерть отца, потомка рода Понбрианов!

— Остыньте, молодой человек. Вы хотите стереть Кольбера в порошок, надо же! Не слишком ли самонадеянно с вашей стороны?

Габриель упрямо молчал.

— С вашим отцом мы служили одному общему делу, и оно было превыше нас обоих, — продолжил д'Орбэ. — Может, он вам рассказывал? Источник ваших напастей следует искать в сути интриги, в которую вы угодили из-за бумаг, попавших к вам в руки. Но если вы действительно хотите остаться верным памяти Андре де Понбриана, то, прежде чем совершите черт знает какую глупость во имя чести, мой вам настоятельный совет — поговорите лично с Никола Фуке.

Габриель молчал. Он не знал, что делать, как быть дальше, к тому же у него возникло очень неприятное ощущение, что его собеседник на самом деле знал куда больше, чем говорил.