Ошеломленная этим заявлением, королева-мать не нашлась что ответить: ведь таким образом ее отстраняли от управления государством, и для нее это стало огромной неожиданностью. В эту минуту Анна Австрийская почувствовала себя одинокой и слабой. Разве после кончины Людовика XIII не она приняла на себя более тяжелое бремя власти, чем ей причиталось, особенно в лихие времена Фронды? Чем мог попрекнуть ее родной сын? — недоумевала она с тем большей досадой, что это заявление обрушилось на нее всего лишь спустя несколько часов после смерти ее милого друга.

Король даже не удосужился выслушать матушку. Он только поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты. С досадой в сердце Анна Австрийская спешно направилась в свои покои.

— Я так и знала. Я так и думала, что он отплатит неблагодарностью и захочет показать свой нрав, — сетовала она, пока шла к себе.

Ускоряя шаг, чтобы быстрее пройти через сад, отделявший его дом от эспланады Венсенского замка, Никола Фуке не замечал дивного зрелища деревьев с ветвями, все еще покрытыми тончайшей корочкой инея. В тревоге он сжимал кулаки в карманах широкого плаща; зубы у него были стиснуты.

«Черт бы побрал этих тайных агентов и осведомителей, — думал он, — даже не удосужились меня предупредить, прохвосты. И все же почему никто не сообщил мне ни об этом совете, ни о приезде короля? Наверно, просто забыли», — пытался утешить себя он.

Однако от мрачного предчувствия теснило грудь.

— Сударыня, — с поклоном приветствовал суперинтендант королеву-мать, которая прохаживалась взад и вперед по просторной передней, ведущей в покои короля, — я только что узнал прискорбную весть.

Королева улыбнулась Фуке, обрадовавшись при виде хоть одного светлого лица в череде мрачных ликов этого скорбного утра.

— Здравствуйте, господин суперинтендант. Надеюсь, король соблаговолит вас позвать, — произнесла она каким-то странным тоном.

— Не думаю, государыня, ведь я пришел лишь затем, чтобы преклонить голову перед телом господина кардинала. И тут мне сказали, что король держит совет…

— Причем в узком составе, как вы, должно быть, поняли, глядя на меня.

В нескольких шагах от передней, в своем маленьком личном кабинете король, стоя у окна, пристально разглядывал вымощенный брусчаткой двор. У него за спиной Лионн, Сегье, Летелье и Кольбер молча выслушивали сухие фразы, которые он произносил отрывисто, с долгими паузами.

— О похоронах поговорим позднее. Что касается дел кардинала, условия завещания должны быть соблюдены в точности, но без излишней огласки. Господин Кольбер, вы займетесь архивом кардинала и потом передадите мне его опись, но только мне одному, и только в устной форме. Что касается правомочий, распределением которых занимался кардинал, то завтра в девять часов, на утреннем совете, — его созовете вы, господин канцлер, — я сообщу, что думаю по поводу новых преобразований, которым нам должно следовать.

С этими словами король резко повернулся к неподвижно стоявшим министрам и добавил:

— Благодарю вас. До завтра.

По-прежнему храня молчание, четверо государственных мужей глубоко поклонились и направились к выходу.

— Кольбер, прошу вас остаться еще на одно слово, — сказал король.

Сдерживая улыбку, Кольбер остановился и пропустил трех остальных участников совета, которые вышли один за другим, не глядя на него.

— Сир?

Людовик XIV сел и несколько смягчился.

— Мой крестный, да хранит Господь его душу, сказал мне, сударь, что я могу полностью вам доверять.

Жестом он пресек робкие попытки Кольбера возразить в ответ.

— Он рассказывал о ваших делах. О тех усилиях, которые вы предприняли, чтобы защитить нас от клеветников и мятежников. Знайте же, я никогда не забываю добро. И потому хочу, чтобы вы рассказали мне о своих опасениях, если таковые у вас есть, а заодно доложили в конфиденциальном порядке о ходе секретных дел, которыми вы занимаетесь. Крестного что-то сильно тревожило последнее время, особенно после пожара и гнусной истории с грабителями… Что-нибудь прояснилось? Насколько все серьезно?

— Не хотелось бы сгущать краски, сир, тем более что для этого пока нет серьезных оснований, — ответил Кольбер. — Однако опасность действительно существует, и не одна, к тому же иные люди, приближенные к власти, смеют тешить себя честолюбивыми помыслами, которые не могут не настораживать. Но позвольте мне продолжить этот разговор, когда мои подозрения подтвердятся и я буду располагать вескими доказательствами как об этих людях, так и об их деяниях. Я делаю все, что в моих силах, чтобы такие доказательства у меня появились.

— Хорошо. Надеюсь, должность интенданта, которую вы займете около суперинтенданта, о чем кардинал вас, наверно, уже уведомил, поможет вашему делу, — загадочно продолжал король.

Глаза Кольбера полыхнули радостью, когда он раскланивался в знак благодарности.

— Идите, у вас утомленный вид. Отдохните немного. В ближайшие недели мне понадобятся все ваши силы.

— Ваша слава, сир, не нуждается в чьей-либо поддержке, — мягко заметил Кольбер, пятясь и не переставая раскланиваться.

Проходя через дверь, человечек поднял глаза и увидел, как солнечный луч, пробившись сквозь оконное стекло, упал на волосы короля, озарив его гордый лик ярким ореолом.

Кольбер шел через анфиладу комнат, ведущую в другое крыло замка, где располагались покои кардинала, и сердце у него билось так сильно, что, казалось, готово было вырваться из груди. Погруженный в сладостные мечты, он не заметил Никола Фуке — тот задержался во дворе, после того как преклонил голову перед бренными останками Мазарини. Взглянув на проходившего мимо человечка в черном, суперинтендант почувствовал, как у него снова защемило под ложечкой.

Скрываясь за кустарником, Кольбер терпеливо следил за вереницей силуэтов, спешно перемещавшихся по открытому пространству между постройками в Мон-Луи и расположенной по соседству часовней святого Космы. Всякий раз, когда открывалась резная дверь, которая вела в проход позади хоров. Кольбер получал возможность сосчитать прибывавших. Досада охватила его, когда череда ночных гостей прервалась на несколько минут, однако он удовлетворенно улыбнулся, когда в сопровождении двух факельщиков появился последний гость, явно пребывавший в сильном возбуждении. Кольбер надвинул поглубже капюшон и повернулся к солдату, сидевшему рядом на корточках.

— Их песенка спета. А вы запомните! По моему сигналу, только по моему сигналу. До тех пор велите своим людям быть тише воды, ниже травы. Но сначала пусть они окружат ближайший дом.

Он встал и, на удивление живо для своей тщедушной комплекции, направился к скрытой в тени часовне, вздрагивая при каждом порыве шквального ветра.

Ни единый звук, кроме завываний ветра, не нарушал стылого безмолвия ночи. Крадучись, Кольбер пересек открытое пространство, подошел к двери часовни и замер возле нее. Кругом было тихо. Он приоткрыл темную деревянную створку, утыканную шляпками гвоздей, и тихонько проскользнул в узкий проем.

— Помолимся Господу нашему, дабы милостью своей он открыл нам путь истинный в это смутное время.

Услышав голос, пронзивший тишину, Кольбер застыл как вкопанный. Огромная колонна, за которой он стоял, отделяла его от собравшихся в часовне заговорщиков, не оставивших в целях маскировки никакого другого освещения, кроме пары факелов. Опять наступила тишина, Кольбер затаил дыхание и обратился в слух.

Послышался другой голос:

— Собаке — собачья смерть, тем более бешеной! Само провидение избавило нас от сомнений, устранив злодея. Если о чем и остается сожалеть, то лишь о том, что не мы потрясли умы, собственноручно уготовив смерть проклятому кардиналу!