— Прибыл господин Люлли, сударь, — просунув голову в дверь приемной, объявил Туссен Роз, которого Кольбер живо прибрал к рукам.

Ничего не ответив, Кольбер сделал знак, чтобы его не отвлекали. Проситель подождет. Таково было правило, которое, среди прочих, ввел новый хозяин особняка.

— На чем я остановился? — пробормотал он, протирая глаза, полуприкрытые отяжелевшими от недосыпания веками.

После того как Фуке пришлось распрощаться с мечтой стать первым министром, надо было закрепить достигнутый успех, а именно: взрастить недоверие короля к суперинтенданту финансов, посеянное кардиналом, когда тот был еще жив. Необходимо по возможности лишить Фуке всех связей. «Сейчас это главная задача», — подумал Кольбер, возвращаясь к лежавшему перед ним списку имен.

«А потом надо будет поразмышлять и о том, как обуздать взбалмошный нрав его величества, — задумчиво сказал он себе. — И внести, наконец, ясность в историю с похищенными бумагами, которую рассказала королева-мать. От меня явно что-то скрывают: определенно тут что-то не сходится… Не знаю пока, какую роль здесь играют этот паяц суперинтендант и эта интриганка, но непременно узнаю».

Его рот искривился в плотоядной ухмылке.

«Да и о себе, понятно, тоже не стоит забывать», — подумал он, звоня в колокольчик, принадлежавший раньше кардиналу. Появился Туссен Роз, услышавший знакомый звон.

— Я еще не видел патента вице-протектора Академии изящных искусств, — сказал Кольбер, — о котором мы беседовали с господином Летелье, он обещал прислать его прямо сюда.

— Утром должны доставить, сударь.

— Хорошо. Просмотрю за завтраком. А теперь зовите просителей.

Пока Роз закрывал за собой дверь, Кольбер выглянул в сад, решив, что надо будет и там все переделать.

— Впрочем, деревья растут так медленно, да и времени на это уйдет уйма, — огорченно буркнул он.

При виде глухих стен вокруг небольшого парка он невольно подумал о садах Во, которые соглядатаи в своих отчетах расписывали ему так, что он не мог это читать, поскольку всякий раз приходил в бешенство.

Дверь снова открылась, и Кольбер оторвал взгляд от деревьев, едва пустивших почки.

— Господин Люлли, сударь, — доложил Туссен Роз и посторонился.

Итальянский музыкант вошел, сложившись пополам в глубоком поклоне. Потом сложил ладони и умоляюще протянул руки к Кольберу.

— Ах, господин Кольбер, я в отчаянии!

— Полноте, сударь, полноте, — успокоил его интендант, удивленный таким театральным вступлением. — Чему обязан?

— Со смертью господина кардинала, господин Кольбер, я лишился благодетеля и покровителя, источника моего вдохновения… Кардинал, господин Кольбер… — запричитал итальянец скороговоркой, да еще с сильным акцентом, отчего понять его было почти невозможно.

Кольбер поднял руку, пресекая безудержный словесный поток.

— Довольно, сударь, мне понятна ваша озабоченность, она вполне оправданна, и я разделяю ее вместе со всем королевством. Но скажите на милость, что вам нужно? Чего вам не хватает? Чего вы хотите?

Сбитый с толку резким и холодным тоном Кольбера, музыкант на мгновение оторопел.

— Так вот… — начал он.

«Как я ненавижу его и ему подобных! — думал Кольбер, пока Люлли выдавал длинную череду фраз, рассчитанных на то, чтобы показать, что лично ему ничего не нужно. — С каким удовольствием я их раздавил бы! Какого дьявола кардинал их пестовал? И с какой стати с ними нянчится Фуке?.. Торговля картинами под покровительством Академии изящных искусств даст мне, по крайней мере, монополию — так я смогу и подзаработать! Но этот шут со своими жалобами… Впрочем, раз он просит…»

— Хорошо, сударь, — прервал он итальянца. — Вам угодно заведовать музыкой? Я понял вашу просьбу и, питая к вам всяческое благорасположение, не премину замолвить о вас слово перед его величеством.

Кольбер раздраженно отдернул руку, когда Люлли попытался было ею завладеть.

— Однако придется немного подождать. Я еще должен принести присягу перед вступлением в новую должность.

— С другой стороны, дела кардинала, которые мне поручено уладить, — произнес он, выпятив грудь, — будут занимать у меня немало времени. Не беспокойтесь, я о вас позабочусь.

Люлли открыл рот, чтобы поблагодарить Кольбера, но тот его опередил:

— Не благодарите меня, пока дело не будет улажено. Взамен я не прошу ничего, кроме верности…

Люлли горячо кивнул.

— …безоговорочной, — прибавил Кольбер, глядя музыканту в глаза. — Мы с вами договорились, не так ли?

Опустив взгляд, музыкант еще раз кивнул.

Когда Люлли вышел, на лице Кольбера мелькнула довольная улыбка.

— Лиха беда начало. Человечек хоть и маленький, но все же… Следующая птица будет крупнее, — прибавил он с вожделением, — соблаговолите-ка вызвать господина Мольера, — обратился Кольбер к Туссену Розу, который вернулся, спровадив музыканта. — Желательно до моего отъезда в Фонтенбло, меня ждет король, — с важным видом уточнил он.

Тут его глаза вспыхнули еще ярче — от радости и жестокости.

— Он что, уже здесь? — спросил интендант, снова проглядывая список просителей.

Роз молча кивнул.

— Пригласите господина Эверхарда Жабака! — распорядился Кольбер.

Фуке ненавидел свой кабинет в здании суперинтендантства финансов, построенном еще при Людовике XIII: оно примыкало к хозяйственному двору и располагалось в нескольких шагах от главного корпуса дворца Фонтенбло. Тем утром он заканчивал нудную работу — подписывал бумаги. Последняя касалась недавнего решения короля превратить церковь Сен-Луи в Фонтенбло в самоуправляемый приход и передать его во владение членам ордена лазаристов.

«Определенно, — подумал суперинтендант, — король теперь занимается всем и вся, а я стал приходским счетоводом!»

Услышав, как часы на фасаде Альбретского дворца пробили одиннадцать ударов. Фуке оторвался от бумаг. Близилось время его аудиенции у Людовика XIV — надо было спешить.

Короля впервые привезли в Фонтенбло, когда ему было десять лет; с тех пор он с удовольствием наезжал сюда, когда искал спасения от тягот придворной жизни в Париже. Желая развеять печаль по поводу кончины крестного, Людовик XIV на этот раз торопился с переездом. Он решил перебраться в Фонтенбло, хотя большая часть мебели, которую обыкновенно доставляли из Парижа перед каждым его приездом, еще находилась в столице. Прибыв накануне, он с утра облачился в охотничий костюм, засунул перчатки за широкий кожаный пояс и наценил свой талисман — длинный охотничий нож. Этим клинком, который Мазарини подарил ему на тринадцатилетие, Людовик весьма искусно добивал красавцев оленей в близлежащем лесу. Войдя к королю в покой следом за первым камердинером. Фуке остолбенел. Король Франции танцевал в полном охотничьем облачении!

— Проходите, господин суперинтендант финансов, — сказал Людовик, слегка повернув голову, чтобы не сбиться с темпа и не испортить исполняемую фигуру. — Видите, я репетирую «Времена года»,[39] как какой-нибудь бродячий комедиант. Готовлюсь к празднествам, которые устрою здесь нынешней весной.

Не найдясь что ответить, Фуке восхищался грациозной манерой молодого государя, танцевавшего только под ритм, который балетмейстер отбивал тростью по паркету.

— Довольно, — сказал король, достав из кармана кружевной платок и утирая лоб. — Пора и государственными делами заняться — побеседовать с господином суперинтендантом.

Людовик XIV жестом отослал балетмейстера с прислугой и сел в кресло.

Фуке, оставшись стоять перед королем, исполнил, как того требовал этикет, три изящных поклона, троекратно обмахнув пол пером своей шляпы. После того как король кивнул в ответ, он понял, что может говорить.

— Сир, я внимательно слушал ваше величество на большом совете, состоявшемся сразу после кончины его высокопреосвященства, и если испрашивал дозволения говорить с вами сегодня утром, то лишь затем, чтобы уведомить, что надзор за финансами королевства меня сильно удручает. Должен открыть вашему величеству правду из прошлого. В силу необходимости мне порой приходилось нарушать формы и предписания по правлению казной. До вашего величества наверняка доходили слухи об этом.