Конечно же все рассказанное мной — откровенная чушь. Выдумка. Но при этом подкрепленная реальными фактами — конечно же он слышал и про Хасана и про то, что его не получается достать. И про спутник и про группу Зет. Я умело оперировал подтвежденной информацией смешав ее с мусором — все для того, чтобы отвести от себя возможные подозрения.

Не знаю, поверил ли мне старлей. Но получив объяснение, он понимающе кивнул.

— И что теперь?

— Ну… У меня путь один, отправляться в обозначенную точку, ждать командира. А что у вас, не знаю.

— И как ты это сделаешь? До кишлака отсюда больше двадцати километров.

— Как-нибудь справлюсь. Разреши еще раз взглянуть на карту?

Киреев не возражал. Мы вернулись обратно, я вновь склонился над столом с расстеленной на нем картой прилегающих южных квадратов афгано-пакистанской границы.

Сердце заколотилось чаще, когда я взглядом отыскал примерный квадрат, где нас подобрали вертолеты — ту самую долину с пересохшим руслом реки, где мы чудом избежали расправы. Затем, двигаясь пальцем на юго-восток, через гребни безымянных, пусть и невысоких горных хребтов, я наткнулся на крошечную, едва заметную точку с аккуратной подписью «Барад-Кан». Расстояние между ними, если верить масштабу, едва превышало сорок километров по прямой. А главное, если верить обозначениям, там была прямая, пусть и неприметная дорога, ведущая точно к пограничному посту. Наверняка через него меня перевозили, когда отобрали в лагерь смерти. Как раз тогда, когда я последний раз видел Андрея.

— Черт возьми, — подумал я, ощущая холодную волну адреналина. — Так он совсем недалеко. Странно, почему наших не заинтересовал тот кишлак.

— А что не так с этим кишлаком? — спросил я у Киреева, показав на карту. — Почему там нет никаких пометок? Он что, брошен?

Несколько секунд офицер рассматривал этот квадрат, затем ответил.

— Ранее, в начале восьмидесятых годов там был мост. Он обрушился, других дорог кроме как по воздуху, туда нет. Да и что там делать?

Вот оно что. Вот почему Малик ничего не боялся и спокойно творил свои грязные дела. Появление там советских солдат было почти что исключено.

А ведь верно -р айон там был более чем глухой. Других кишлаков поблизости нет. Глушь непролазная. Горный массив, отсутствие стратегических дорог, лишь вьючные тропы. Никаких отметок о дислокации правительственных войск или наших подразделений. Ничего, кроме пары заброшенных сторожевых постов времен царя Гороха.

Малик, этот старый и хитрый дьявол, устроился идеально. Его кишлак был настоящим серым пятном на оперативной карте, не контролируемым ни одной из воюющих сторон. Своего рода нейтральная, никому не интересная территория, где можно спокойно переждать бурю. Он как крыса в норе, делал свои делишки, никого и ничего не боясь. А вот дорога на Пакистан скорее всего сохранилась, но ее проверять было некому. Афган большой — все не проконтролируешь даже с такими силами, какие СССР ввел в союзную республику.

Киреев, видя мою решимость и понимая, что дело пахнет тем, что его никак не касается, решил не препятствовать. В конце-концов, какое ему дело до того, чем тут ГРУ занимается?

— Слушай, не знаю почему, но мне кажется, тебе нужна помощь.

Я посмотрел на него вопросительным взглядом.

— Здесь, за бараком стоит старый «УАЗ» 452. Его давно не использовали, но, кажется, он вполне себе на ходу. Забирай его. Доберешься быстрее. А через КПП тебя пропустят, я договорюсь.

— Вот за это отдельная благодарность! — обрадовался я. Мы пожали друг другу руки.

— Да без проблем!

Через час, трясясь в душном кузове и глотая пыль, я уже был в указанном кишлаке, затерянном в предгорьях. Здесь стоял легкий туман, погода была хреновой. Конец апреля, а как будто октябрь на носу.

Майор Игнатьев прибыл на легком разведывательном Ми-8 почти под вечер, когда небо уже окрасилось цветами заката. С ним прибыл прапорщик Корнеев, чему я сначала удивился, но вместе с тем и обрадовался. Значит, моя жертва не прошла даром — отвлекая на себя армию генерала Хасана, я дейтвительно дал им шанс уйти.

Мы встретились в небольшой глинобитной сакле, где давно никто не жил. Кэп выглядел уставшим, под глазами были синяки, но собранным, как пружина. А вот Шут, как всегда, был навеселе и со своими беспечными шуточками. Но это не значило, что он раздолбай. За этой ширмой был скрыт прекрасный разведчик, к тому же и шебутной на голову.

— Рад тебя видеть, Максим! Сколько раз мне приходила в голову мысль о том, что ты погиб. Но я знал, тебя просто так не остановить. Из любой передряги выкарабкаешься! Ладно, об этом потом… Ну, рассказывай, Хорек! — приступил к делу Игнатьев, доставая свой видавший виды блокнот.

Я опустил лирику, выдавая информацию скупыми, отрывистыми фразами, как на докладе. Лагерь смерти, все, что там происходило. А еще выпущенный КГБ Джон Вильямс, предательство Урду и его работа на генерал-майора Калугина, наш побег, погоня. Игнатьев слушал, не перебивая, лишь изредка обменивался тяжелыми взглядами с Шутом. Когда я закончил, он тяжело вздохнул и отложил блокнот.

— Вот, значит, как. Не удивлюсь, если сам Калугин и стоял за тем, чтобы дать Вильямсу свободу. А взамен, тот прихватил с собой нашего прапорщика Иванова. Да-а… Ну, теперь-то они вместе работать уже не смогут никогда. Ты правильно сделал, что пристрелил обоих. Урду мне никогда не нравился, все время скрытничал. Ладно, а вот что расскажу тебе я… Ну, во-первых, с группой «Зет» не все гладко. Вернулись они на базу, но без камеры. Вернее, камера была-то, но после обработки оказалось, что все снимки там испорчены. Намеренно. Химией. История про то, что спутник ничего не снял, пошла вверх. Калугин постарался, замолол все на корню. Так что все ваши старания относительно последней операции — все зря. Доказать ничего не удалось. Я быстро сообразил, к чему все идет — все наши промолчали. Мол, ничего не знали, не слышали. Нашли спутник, нашли контейнер, притащили сюда. Энергетическую установку уничтожили. Все.

— Вот ведь сукин сын! — выругался я, сжав кулаки. — Как он ловко подсуетился! Но почему так быстро?

— А он же здесь, в Герате! Как только началась операция, он прилетел из Москвы. Лично контролирует все скользкие вопросы по Афганистану, будто чего-то опасается.

Я ухмыльнулся, а Шут добавил:

— И как только подтвердили, что патрульные вертолеты на границе нашли командира разведгруппы, лейтенанта Громова, он распорядился, чтобы тебя доставили в штаб. Это было три часа назад. Само собой на той авиабазе, тебя уже не найдут. Калугин разозлится.

Я почувствовал, как у меня похолодело внутри, будто глотнул ледяной воды. Значит, моя импровизация в лагере, мой блеф насчет камеры, оказалась ближе к правде, чем я мог предположить. Цепь начала сходиться, и картина вырисовывалась ужасающая. Калугин заметает следы и делает это быстро и жестко. У меня на руках остается последний козырь — спрятанный архив. Но его еще нужно достать.

— Но тут началось самое интересное, — продолжал Игнатьев, понизив голос. — Вскрылись нестыковки в докладах, всплыли факты, что кто-то очень информированный активно сливал данные о маршрутах наших групп, их составе и задачах. Контрразведка, к которой Калугин имеет самое прямое отношение, начала расследование, но оно сразу же ушло в песок. Слишком высоко тянутся ниточки. Полковник Хорев, помня ту историю с бункером и БОВ, где его самого едва не выставили предателем и взяли под охрану, начал «тихую» войну. Он собирает по крупицам все, что может быть использовано в качестве компромата на Калугина. Но даже этого пока очень мало. Эта гнида в генеральских погонах хорошо сидит, а его поддерживают друзья с еше большми погонами. Для официального обвинения в государственной измене, а это расстрельная статья, нужен железный, неопровержимый факт. А его нет.

— Будет. Значит, Калугин сейчас в Герате? — задумчиво переспросил я.

— Да. В штабе. Окружил себя охраной. Чувствует себя вполне вольготно. И, что самое неприятное, он теперь в курсе, что ты жив. Кстати, Витя Кикоть уже начал давать показания военным следователям, но про генерала он ничего не говорил.