Я завис.

— В мэрии?.. — переспросил я. — Не в школе?

— Нет уж. Какая школа с её-то характером? Она то ли в отделе по связи с прессой, то ли кем-то при управе работает. Не знаю. Бумагой ворочает, решения какие-то подписывает. Шустрая. Многих своих бывших коллег туда пристроила, чтоб не пропали.

Вот те раз. Мать у меня, оказывается, чиновница. Неожиданный поворот событий. Очень интересный. Это многое объясняло в её властных манерах. И это же добавляло горький привкус к истории со школой.

— И что, прям вот так в открытую могут выселить всех, школу закрыть, всё снести и построить новое? — спросил я, размышляя о законности подобных действий.

Всё это мало походило на современные реалии, о которых я успел узнать. Больше похоже на прежние, старые времена. Но, возможно, я что-то упустил. Или этот город живёт по своим, особым правилам.

Старик снова зашёлся скрипучим смехом.

— Нет, не так просто. Всё будет по закону. Бюджета на школу нет — это раз. Само здание в аварийном состоянии — это два. — Он обвёл взглядом окружающие пятиэтажки. — Что видишь?

Я посмотрел. Облупившаяся штукатурка, ржавые балконы, забитые окна первых этажей в некоторых подъездах.

— Разруху вижу, — констатировал я очевидное. — Запустение.

— Вот-вот, — кивнул старик. — Народ здесь разный живёт. Не все… ну, ты понимаешь. Мало кто ремонты делает. Кому охота вкладываться, если слухи ходят о сносе? А где бедность да безнадёга, там и пожары случаются. Потом скажут, что жильё аварийное, риски для жизни и здоровья людей. Кто захочет жить в таком? И вот тебе законная причина снести всё к чертям, Егорка. Прецедент.

Старик сплюнул в сторону и сжал метлу покрепче.

— Бюрократия теперь новая религия. Бюджета на школу не хватает, а тут вот «инвесторы» нашлись. Построят торговый центр, пару парковок обустроят, будет «развитие района». Красиво звучит, правда?

Я не ответил, уставившись в пустоту. Старик, заметив моё молчание, вдруг засуетился.

— Да что это я… Мелю языком всякую чепуху, а работы по горло. Пойду делом займусь.

Он сделал шаг, но замер.

— А ты, Егорка… лучше у матери всё выспроси. Она тебе толково объяснит, не то что я, старый.

Посмотрел на старика, но он по-прежнему избегал прямого взгляда, уставившись куда-то в сторону.

— Рад был поболтать, — прошамкал он. — Спасибо… что не прошёл мимо.

Затем, не дожидаясь ответа, он заковылял прочь. Я проводил его задумчивым взглядом, пока он не скрылся за углом. Странный старик. И, очевидно, знает больше, чем говорит. Боится чего-то. Или кого-то. Его слова стали для меня ещё одним элементом головоломки.

Я снова посмотрел на школу, затем на окружающие дома, на пустынную улицу. Картинка складывалась классическая, до боли знакомая. Земля в центре города (пусть и не в самом престижном районе, но всё же), которую нужно освободить под застройку. Сначала доводят инфраструктуру до ручки, создают невыносимые условия, ждут «прецедента» (пожар, обрушение), а потом следует «вынужденное переселение» и «рациональное использование территории». Только раньше всё делали грубо: рейд, подкуп, угрозы. Теперь методы стали тоньше, прикрыты бюрократией и «законом». Но суть одна и та же. Поспешил я с выводами, что девяностые канули в Лету.

А ещё была Зоя Валентиновна. Моя нынешняя мать. Если она причастна к этому, тогда почему её сын работал в этой самой школе? Случайность? Или часть какой-то более сложной схемы? Может, её задачей было держать руку на пульсе и контролировать ситуацию изнутри через своего человека? А послушный сын как раз и был этим человеком?

Информации было мало, а предположений — слишком много. Возможно, и к лучшему, что район хотят перестроить и уберут разруху. Может быть, всё не так, как кажется, и никто не выживает намеренно людей, чтобы построить свой торговый центр на чужих костях.

Может, мне стоит просто принять новую действительность и не лезть в это. В конце концов, прошлую жизнь я хоть и помню обрывками, но даже их хватает, чтобы понять — я и не пожил-то толком. И вот он шанс на нормальную, сытую жизнь. Найду жену, заведу детишек. Квартира, машина, потом дача, пёс и счастливая старость.

Но природным у меня было не только любопытство, жгучее и неутолимое, но и подозрительность. Я привык докапываться до самой сути вещей, не принимать на веру красивые слова и обещания. Здесь пахло большим делом. Не криминалом в его привычном, бандитском виде, а чем-то более изощрённым. Но от этого не менее дурнопахнущим.

Я посмотрел на вечереющее небо и вздохнул. Уже понимал, что не видать мне дачи и спокойной старости.

— Горбатого могила исправит, — ни к кому не обращаясь, проговорил я, а потом рассмеялся. — Хотя тебя, Макаренко, и могила не исправила.

Встав с забора, пошёл в обратном направлении. Решение относительно предстоящих действий было сформировано. Оставалось уточнить детали и пообщаться с Зоей Валентиновной.

Мысль о её возможной причастности к «грязным схемам» была неприятна, но требовала проверки. Пусть она и ощущалась сейчас чужим человеком, но она была моей матерью. И если эта женщина вляпалась в дерьмо, я должен её оттуда вытащить. Иначе я предам самого себя.

А ещё есть брат, которому нужна моя помощь. Уже только ради него одного стоит побывать в школе и проверить, что там происходит. Что, если и он в этом замешан? Тогда нужно и его вытаскивать. Частенько крайними делают как раз вот таких руководителей…

Ну что ж, я ускорил шаг. Welcome to the real world, Егор Викторович. Вернее, welcome back.

Обдумывая новую информацию, я чуть было не прошлёпал поход в магазин. Очнулся уже возле дома. Повезло, что я свернул не там и вышел к дому с другой стороны, где и отыскался магазин. И не только он один, но и целый мини-центр. На первых этажах нашего дома в рядок выстроились аптека, парикмахерская, кафешка и много каких-то других контор. Удобно, ничего не скажешь.

Сам магазин поразил разнообразием продуктов и прочих товаров. Чего там только не было. Я сначала даже заблудился, пока нашёл нужное. Позабавил охранник, который с важным видом вышагивал за мной по пятам. Рожа моя ему не понравилась, что ли?

Как бы там ни было, я справился и отыскал всё из списка Зои Валентиновны и сейчас стоял в очереди, медленно продвигаясь к кассе.

Впереди меня стояла бабушка «божий одуванчик». Ссутулившаяся фигурка в старомодном платочке, сосредоточенно пересчитывала железные и бумажные рублики. Значит, наличкой всё ещё пользуются. Утром при виде карты, я подумал, что мир окончательно перешёл на цифровые рельсы, и наличка вымерла, как вид. Но нет, вот она, родимая, жива и даже звенит.

За кассой сидела девушка лет двадцати пяти на вид, с ярким макияжем, неестественно длинными ресницами и выражением лица, говорящим: «Я уже всё в этой жизни повидала, и всё мне опостылело». Она неспешно водила каждым товаром перед сканером со скучающим видом. Последний пакетик «Вискаса» пискнул, и она, не глядя на старушку, монотонно объявила:

— Семьсот восемьдесят рублей. Наличными или картой?

Бабушка, сжав губы в тонкую ниточку, ещё раз пересчитала купюры, потом монеты, сверяясь с цифрой на дисплее. Вдруг её лицо сморщилось от смущения и досады.

— Внученька, — обратилась она к продавщице. — У меня десяти рублей не хватает. Можно, занесу с утра? Прости ты меня, старую.

Девушка закатила глаза и цокнула языком.

— Нельзя, — процедила она. — Считать заранее надо. Здесь вам не благотворительность.

Я приподнял бровь. Вот уж реакция так реакция. Девушка на вид молоденькая, но такая злая, будто она успела прожить целых десять жизней. Видела и осаду Трои, и закат Римской империи, застала блокаду Ленинграда, мор, чуму и дефолт на сдачу.

Тем временем бабушка, ссутулившись ещё больше, поправила свой платочек и убрала один из трёх пакетиков «Вискаса». Постояла так секунду, а потом вернула пакетик на место и выложила на кассу батон.