Вот это новость! Я удивлённо посмотрел на него.

— Чем же?

— Саша он был, — Игорь поднял глаза к небу, подыскивая подходящие слова. — Кремень такой, суровый. Понимаешь?

— Ага. А я, значит, не суровый?

— Я не это хотел сказать. Вот взять, к примеру, школу. Саша бы ни в жизнь не стал возиться с детьми. У нас же вся семья — педагоги. Кроме Саши. Он в милиции работал. Мать, конечно, пыталась его на педагогическую стезю склонить, а он ни в какую. Мол, нет, мама, я Родине служить буду. Вот таким был мой старший брат, — с гордостью в голосе закончил Игорь свой рассказ. А потом добавил: — Мне бы хоть половину его силы воли и смелости…

Я тоже посмотрел на небо. Тот разговор с матерью я хорошо помню. Когда полностью вспомнил свою прошлую жизнь, вспомнил и этот эпизод. И своё обещание матери.

Разговор тот состоялся после моего очередного ранения. За два года до моей смерти. Мы тогда с Мишей только начали гоняться за Художником и его бандой. Вот тогда мать в больнице и взяла с меня обещание. Мол, если у меня появится шанс изменить свою жизнь и выбрать другую профессию, то я должен буду воспользоваться им.

А обещания я держу. Всегда.

Поэтому и школа.

— Ну, — выдохнул Игорь, — ни пуха, ни пера.

— К чёрту, — ответил я.

Что-то он волнуется больше меня. Хотя я вообще не волнуюсь. Сегодня даже к уроку готов, как все нормальные учителя, а не как обычно. Что может пойти не так?

Я вошёл в класс и увидел пустые парты.

— Не понял, — буркнул я и посмотрел который час. Класс уже должен был сидеть на своих местах и ждать меня. У нас что, бунт продолжается?

Решил пойти коротким путём и спросить у Толика, не видел ли он мою пропажу. Пока спускался на первый этаж, успел разнять драку карапузов. Пятеро то ли первоклашек, то ли второклашек, обступили кружочком дерущихся на полу таких же мелких, как они.

Один сидел сверху на другом и с упоением лупил второго большим пластмассовым карандашом по голове.

— А ну, мелочь, разлипли, — прикрикнул я на них.

Детвора поумерила свой боевой пыл и шустро бросилась врассыпную, а вот я обзавёлся трофеем — внушительных размеров карандашом. Где они его только нарыть умудрились…

— Привет, — поздоровался я с Толиком, когда подошёл к нему. — Ты же с утра здесь?

— С утра, — ответил он. — Привет.

— Девятый Б видел?

Толик задумался и кивнул.

— Видел. Они вышли на урок вместе с новеньким.

Я задумчиво почесал затылок трофейным карандашом.

— С Глебом Витальевичем? — уточнил я.

— С ним, — согласно кивнул Толик. — У них урок на улице.

— Благодарю.

Сейчас я им покажу буллинг и абьюзивные отношения. Запихаю этот карандаш по самую душу.

Выйдя из школы, остановился на крыльце и стал крутить головой по сторонам в поисках моих детей. Но их нигде не было видно.

Решил обойти школу по кругу. Может, они на стадион пошли. Хотя не пойму зачем им на английском стадион.

Оказалось, что так оно и есть. Только сидели они не на самом стадионе, а в небольшом садике, который прилегал к школе.

Сидели они странно, в позах лотоса. Помнится, это так называется. И на небо пялились.

Перехватив карандаш поудобнее, я пошёл карать этих засранцев.

— Почему не на уроке? — с ходу рыкнул я, остановившись возле раскидистого дерева.

Ответил мне Глеб. Он приоткрыл один глаз и с блаженной улыбкой ответил:

— И вам здравствуйте, Егор Викторович. А они уже на уроке.

— Не понял. У них сейчас должен быть открытый урок по литературе. Со мной.

— Отмена, — беззаботно пожал плечами Глеб. — Все вопросы к руководству. А у меня урок, и сегодня мы изучаем английскую поэзию на лоне её…

— Чего? — непонимающе скривился Лебедев.

— Природы, — ответил ему Глеб.

— А.

Я обвёл взглядом притихший класс. Дети смотрели то на меня, то на Глеба и с любопытством ждали развития событий.

— В душном воздухе молчанье, — начал декламировать Глеб, мечтательно глядя на дерево. — Как предчувствие грозы, Жарче роз благоуханье, Звонче голос стрекозы…

Я скрестил руки на груди и с сомнением слушал выбранные в качестве примера вирши. Мы так тоже умеем, Глебушка.

— Дева, дева, что волнует Дымку персей молодых? — перебил его я. — Что мутится, что тоскует Влажный блеск очей твоих?.. Что, бледнея, замирает Пламя девственных ланит? Что так грудь твою спирает И уста твои палит?..

Закончив, я посмотрел на класс и продолжил:

— Тютчев написал это стихотворение своей возлюбленной Елене Денисьевой, которая была младше его на двадцать три года и являлась лучшей подругой его дочери, — я остановился и перевёл взгляд на Глеба. — Такие стихи вы детям читаете на лоне… её, коллега?

— Это что же получается, — встряла в наш разговор ученица с яркими, розовыми волосами. — Тютчев замутил с подругой дочки? Красава старик! — рассмеялась она.

Глеб набрал в рот воздуха, чтобы ответить ей, но за нашими спинами послышались отрывистые хлопки. Мы с Глебом обернулись и увидели низенького мужчину с папкой подмышкой. Это он стоял и аплодировал нам.

— Очень любопытная методика преподавания у вас, молодые люди, — гнусаво похвалил он нас. Мы с Глебом переглянулись. — Смею заверить, в Москве оценят ваш инновационный подход.

— А вы, собственно, кто? — поинтересовался Глеб, вставая с земли.

А вот я, кажется, понял, кто к нам пожаловал. Комиссия, о которой мне говорила мать. Только рано они что-то. Я думал, ещё есть время, а они уже.

Мужчина тонко улыбнулся и переступил с ноги на ногу. Он полез в карман, но так и застыл на месте, потому что ему помешал взволнованный голос Игоря. Он торопливо шагал к нам и старался придать своему облику уверенный, деловой вид, но суетливость проглядывала в каждом его движении.

— Господа, что здесь происходит? — спросил он, останавливаясь рядом с нами. В десятке метров позади него к нам с видом королевы вышагивала Эльвира Сергеевна. Вот как Игорю нужно себя подавать. Поучился бы у своего зама. — Здравствуйте, — улыбнулся он и протянул руку незнакомцу.

— Здравствуйте, — ответил на рукопожатие тот. — Я имел счастье наблюдать за учебным процессом при непосредственном участии вот этих, — он указал на нас с Глебом рукой, — молодых людей.

Игорь посмотрел сначала на Глеба, затем на меня и постарался взглядом спросить: «Какого хрена здесь происходит?» По крайней мере, я так интерпретировал этот взгляд. Я же в ответ пожал плечами, мол, сам не в курсе, какого лешего в твоей школе творится.

Игорь вернул свой взгляд к незнакомцу и осторожно поинтересовался:

— Простите, а вы кто?

Незнакомец снова полез в карман и вынул из него удостоверение. Раскрыл его и продемонстрировал Игорю. Брат маленько сбледнул и снова посмотрел на меня, но теперь во взгляде читалось: «Помогите!»

Что именно написано в удостоверении, я не увидел. С моего ракурса даже обложку удостоверения видно было плохо, но по выражению лица Игоря я догадался, что был прав в своих предположениях. К нам пожаловал ревизор, то есть первая ласточка от комиссии.

Поискал взглядом остальных, но на школьном дворе присутствовал только этот кадр. По словам матери, нас должна была посетить группа из двух или пяти человек. А этот один. Значит, проверка ещё не началась и то, что он успел увидеть, не считается. Если, конечно, остальные уже не разгуливают по школе. Тогда плохо дело.

Да и что он успел увидеть? Мы поэзию обсуждали, на лоне её. Я незаметно пихнул Глеба в бок и просемафорил ему, чтобы он не ерепенился, а помог сгладить углы.

Благо сын Ларина хоть и клоун, но не дурак. Понял, что от него требуется, и кивнул мне. А затем метнулся к детям и шепнул Лебедеву что-то. После этого он вернулся и, как ни в чём не бывало, встал возле меня. А по рядам девятого Б понеслись шепотки.

— Что ты им сказал? — шепнул я ему.

— Чтобы вели себя примерно и делали всё, что мы скажем, — ответил он.