Кирпичная кладка в некоторых местах осыпалась, кое-где были видны свежие, но небрежные заплаты из другого, более светлого кирпича. Штукатурка на карнизах облупилась. Забор вокруг школьного двора окрашен в зелёный цвет. Ворота закрыты на большой амбарный замок.

Подошёл ближе и взялся за холодные прутья. Школьный двор был пуст. Асфальт в трещинах, по краям пробивался бурьян, но была видна свежевыкрашенная разметка классов. Видимо, после первого сентября осталось.

Стал обходить школу по кругу. О, а вот и курилка, если судить по окуркам и смятым пачкам. На торце здания красовалась корявая надпись: «Школа готовит нас к жизни в мире, которого не существует». Философ, однако, написал. И не так далеко ушёл от истины.

Я вышел к стадиону. М-да, картина не лучше. Волейбольные стойки покосились, а футбольные ворота просто покрасили свежей краской поверх ржавчины, отчего они выглядели ещё более жалко.

«На грани закрытия», — вспомнились слова Елены Павловны.

Что ж, завуч не соврала. То, что я вижу, не внушает оптимизма. Я ещё немного постоял, впитывая впечатления, затем решил ещё раз обойти здание. Сделал шаг и вдруг почувствовал на себе взгляд.

Я обернулся, почёсывая затылок. Старый рефлекс. Когда чувствуешь слежку, лучше изобразить растерянность, чем настороженность. В метрах пятнадцати, прислонившись к забору, стоял старик. Невысокий, сухонький, в поношенной рубашке и кепке. Поверх одежды на нём был надет яркий оранжевый жилет. В руках он держал метлу. Вероятно, дворник. Или сторож.

Увидев, что я обратил на него внимание, старик не отвёл глаз, а наоборот, медленно, с некоторым трудом выпрямился и неловко махнул рукой в знак приветствия, дружелюбно улыбнувшись. Закинув метлу подмышку, он неспешно заковылял ко мне, подволакивая правую ногу. Каждый его шаг сопровождался глухим шарканьем подошв по асфальту.

— Здравствуй, Егорка, — поздоровался он, когда подошёл ко мне поближе. Лицо у него было изрезано морщинами, как карта глухих просёлочных дорог, но глаза — светлые, не по-стариковски острые, внимательные.

Я на секунду задумался. Кто это? Знакомый прежнего Егора? Работает в школе? Быстро порылся в памяти, но ничего подходящего там не нашёл. Пришлось импровизировать.

— Привет, отец, — кивнул я в ответ, выбрав нейтрально-уважительное обращение.

Старик как-то странно на меня посмотрел. В его взгляде мелькнуло недоумение. Подслеповато прищурился, будто сверял меня с каким-то внутренним портретом человека, которого хорошо знал, но не узнавал. Ничего не сказав, он пожевал беззубым ртом, покряхтел и повернулся к школе, словно мы оба пришли сюда любоваться этим зданием.

— Печальное зрелище, — сухо констатировал он.

— Не могу не согласиться, — отозвался я, рассматривая ветхие стены. И тут меня посетила идея. Этот старик явно из местных. Нужно расспросить его, может, вспомню что-то или узнаю новое. — Слышал, её закрыть хотят.

Старик удивлённо на меня посмотрел и, осторожно подбирая слова, ответил:

— Ходит такой слушок…

— А эта школа единственная в городе?

Удивление старика усилилось. Он упёр метлу в землю и покачал головой.

— Не-ет, Егорка, что ты, — протянул он. — В прошлом году… да нет, уже почти два года назад, новую отгрохали. Там, — он махнул рукой за свою спину. Туда, где за чередой невзрачных хрущёвок угадывались очертания современных высоток, — в этих ваших новомодных районах. Красивая, вся такая, стеклянная, как теплица. Навороченная, с кондиционерами, умными досками завешана, компьютеры… и спортзал такой, что дворец позавидует. Красота. Вот только, — он протёр пальцами слезящиеся от старости глаза, — не для всех она. Да ты ж и сам должен это знать.

Я навострил уши. В его последних словах прозвучал не столько вопрос, сколько упрёк. Старик говорил так, будто я был причастен к тому, что происходило сейчас со школой. Но я понятия не имел, о чём он говорит.

— В каком смысле «не для всех»? — переспросил я.

Старик издал удивлённый хмык, будто я спросил, кто сейчас президент.

— Так для обеспеченных она, Егорка. Для тех, кто в новых домах живёт, у кого денежка водится. А ребятишкам из этих пятиэтажек дорога одна: в старую школу в пригороде. Там такая же, как и эта — полупустая. На автобусах с двумя пересадками добираться придётся. Полтора часа в одну сторону.

Старик помолчал, давая мне осознать сказанное.

— Вот наверху и решили: к чему две полупустые школы содержать? Объединим, мол, в одну. Экономия. Рационализация, — последнее слово он выговорил по слогам с таким презрением, будто это было ругательство. — Неужто мамка тебе ничего не рассказывала? Она ж в самой гуще этих дел.

Я нахмурился. Вопрос о матери был интересен. Кем она работает, я понятия не имел, не успел ещё узнать. Предполагал, что Зоя Валентиновна трудится в школе. Директором или учителем. Но, похоже, я маленько ошибся. Или не маленько.

— Может, и говорила, — уклонился я от прямого ответа.

Я отвернулся от школы и сел на покосившийся забор. Он жалобно скрипнул под моим весом, но устоял.

— Но я забыл. Меня машина недавно сбила, — я притронулся к свежему шраму на виске, который ощущался под пальцами как выпуклая нитка. — Теперь с памятью беда. Провалы. Тут помню, там не помню. Как чёрно-белое кино. Вижу яркие моменты, а между ними — пустота.

Старик опёрся на метлу, будто на посох, и сочувственно посмотрел на меня.

— Вот оно как… — протянул он, словно разгадав загадку. — Теперь понятно. А я-то дивился… Раньше, как было. Пройдёшь мимо — кивнёшь еле-еле. «Здравствуйте, Николай Семёныч». И дальше, по своим делам ушуршал. Вечно куда-то спешил. Ни словечка лишнего не говорил. Точь-в-точь как твоя мамка, — он тихо, скрипуче рассмеялся. — А сейчас… «отец». Непривычно.

— Извини, если невзначай обидел чем, — сказал я, пожимая плечами. — Честно, не помню. Может, и впрямь вёл себя не очень.

Старик замахал свободной рукой.

— Нет-нет, что ты! Не за что извиняться. Не обижал ты меня. И никого не обижал. Ты рос славным парнем. Тихим. Послушным. — Он сделал паузу. — Слишком послушным, пожалуй…

Старик внезапно замялся, взгляд метнулся куда-то в сторону, избегая встречи с моим. От меня эти перемены не укрылись. Вероятно сболтнул что-то такое, о чём тут же пожалел. Этот момент заинтересовал меня не на шутку. Но давить не стал. По старику видно, что он больше ничего на эту тему не расскажет. Просто уйдёт, и всё.

Отложил эту тему в памяти, пометив её флажком: «Срочно разобраться». Нужно будет ещё раз побеседовать со стариком, раскрутить его на историю. Мне ведь нужна любая информация, каждая мелочь. Как-никак это теперь моя жизнь, не чужая. И я должен владеть всеми вводными, чтобы понять, кто я и что со мной происходит.

Я решил вернуть разговор в более безопасное, но информативное русло — к школе.

— А почему закрывают школу? Раз многим детям придётся чуть ли не в другой город ездить, значит, она нужна здесь.

Николай Семёныч издал смешок. Снял кепку, провёл мозолистой ладонью по редким, всклокоченным седым волосам и снова нахлобучил её на голову.

— Место, Егорка, — нехотя ответил он. Взгляд его посмурнел, как у человека, который слишком многое видел и уже перестал удивляться. — Место нужно. Ходят слухи… — он понизил голос, хотя вокруг, кроме нас, ни души не было, — что здесь торговый центр хотят возвести. Новомодный, с кинотеатром и с этим, как его там… фуд-кортом. Вот! А земелька-то муниципальная. Школу — под снос, дома вокруг, — он обвёл округу рукой, — туда же. Взамен обещают квартиры в новых домах. Но… — Старик криво ухмыльнулся. — Верится слабо. Особенно тем, кто здесь всю жизнь прожил.

Он чиркнул взглядом по ближайшим домам. Я тоже посмотрел.

— И мать должна об этом что-то знать? — уточнил я.

— А как же, — подтвердил старик. — Она ведь теперь в мэрии работает. Девка неглупая, выбилась в люди, — прибавил он с ноткой гордости, будто говорил о собственной дочери. — По-любому в курсе того, что задумали. Должна быть в курсе.