– Верю, – невольно смеюсь я. – Наверное, поэтому у вас такие крепкие руки!

– Вы будете принимать душ? – неожиданно уточняет Таир.

Сердце пропускает удар, к щекам приливает жар. Шепчу в ужасе:

– От меня настолько неприятно пахнет?

– Что? – глядя снизу вверх, растерянно моргает мужчина.

Поднимается и вдруг шагает ко мне. Наклонившись, втягивает носом воздух, и у меня перехватывает дыхание.

«Он меня нюхает? – паникую я. – Зачем?!»

– Так и знал, – выносит вердикт Таир. – Пахнет весьма приятно! Молоком, сеном и малиной. Молоко и сено понятно. Но при чём тут малина?

– Э… – теряюсь под его пристальным взглядом. – Я пирожки с малиной пекла. Вчера!

– А ещё пирожки остались? – наклонившись ещё ниже, вкрадчиво уточняет Таир.

– Еве не понравилось, – зачем-то сообщаю ему, а у самой дыхание обрывается, и сердце стучит в горле. Зачем он так близко? – Сказала, что очень кислые.

– Люблю кислое, – пылко признаётся мужчина. – Можно мне один пирожок?

– Хоть два, – лепечу, а саму опять в жар бросает.

Баба Поля рассказывала, что когда её покойный муж пирожков просил, она не тесто месила, а на печь залезала. Кодовое слово это у них было для исполнения супружеских обязанностей.

– Вы такая добрая, – едва не мурлычет Таир и произносит с придыханием: – Добродея!

А потом резко отворачивается и, надев очки, входит в дом. Я едва себя по лбу не хлопаю.

«Он же плохо видит! Вот и наклонялся низко. А я уже нафантазировала незнамо чего. Пирожки эти…»

Таир возвращается и передаёт мне платье, которое я выронила, когда якобы в обморок падала.

– Ничем плохим от вас не пахнет, – твёрдо говорит он. – Я лишь напомнил, что вы собирались пойти в душ.

Очень хочется это платье себе на лицо намотать, но я улыбаюсь и благодарю:

– Спасибо. Пирожки, кстати, на столе лежат, под полотенцем. Ешьте, сколько хотите!

А сама надеваю резиновые калоши и убегаю к кабинке, собранной из листов старого пластика. Повесив платье на деревяшку, забираюсь на лесенку, чтобы заглянуть в посеревшую от времени ванночку, установленную на крыше. Воды осталось мало, придётся долить. Хорошо, что вчера два раза ходила к колодцу. Пригодилось!

Спускаюсь и, подхватив ведро, осторожно поднимаюсь наверх, выливаю воду в ванночку и смотрю вниз. Вздрагиваю всем телом. Там стоит Ева, которая по уверению Тира должна крепко спать. Запрокинув голову, она показывает на что-то пальцем:

– Там.

Сглатываю в ужасе: не к добру это. И точно! Перекладина лесенки трещит, и вскрикиваю. Взмахнув руками, валюсь на стенку грудью и чудом скатываюсь по ней, встаю на ноги. А кабинка складывается, будто карточный домик, ванночка летит в сторону, и сверху на меня обрушивается ледяной душ.

Стою, хватая ртом воздух, а девочка поднимает доски и показывает мне:

– Слёмано.

– Пора искать другой дом, – обтирая лицо, бормочу я. – Этот до вечера не доживёт.

Присаживаюсь на корточки и внимательно осматриваю малышку:

– Ты не пострадала?

Но на Еву даже капелька воды не попала! Не понимаю, это чудовищное везение или счастливое невезение преследует ребёнка. Всё, чего ни касается, тут же ломается, но при этом на ней самой ни царапины, а вокруг всё в руинах!

– Ева! – раздаётся вскрик отца девочки, и к нам подбегает Таир. Хватает дочь на руки: – Ты почему не спишь?

– Это единственное, что вас волнует? – встаю руки в боки.

– Нет, конечно… – возмущённо начинает тот, но замирает статуей, глянув на меня.

Глаза мужчины расширяются, кадык скачет, как теннисный мячик. Проследив за взглядом мужчины, я понимаю, что его так шокировало. Я бы тоже, наверное, обмерла на его месте. Мокрое платье облепило моё тело, предательски выдав все многочисленные складочки, все мои объёмные выпуклости и немногие «впуклости».

Теперь пришла моя очередь сглатывать: к горлу подкатывает ком. Даже волосы на затылке шевелятся от ужаса. Я даже без платья не чувствовала бы себя такой голой, как сейчас!

«Сейчас он отойдёт от шока и гадливо поморщится, – мелькает паническая мысль. – Отвернётся? Обзовёт жирной коровой?»

Одно воспоминание о собственном обидном прозвище, и я прихожу в себя. Страх уходит, на смену приходит привычная злость.

– Да, я толстая, – цежу сквозь зубы. – Но не настолько, чтобы так долго быть в шоке!

Мужчина моргает, поднимает взгляд и смотрит мне в лицо. С его твёрдых правильно очерченных губ слетает:

– Я вовсе не…

Вот только лицемерия мне не нужно! Это ещё больнее, чем жестокие прозвища. Поэтому поспешно перебиваю:

– Душ я приняла, теперь нужно переодеться. Прошу, не заходите пока в дом.

И, подхватив платье, которое, к счастью, осталось сухим, спешу к крыльцу. Кусаю губы, ведь кажется, что Таир рассматривает меня со спины, а там… Складки на талии ещё не самое ужасное! Стоит представить, как мокрое платье облепило мой филей, так я готова под землю от стыда провалиться!

Взбегаю по ступенькам, скрываюсь в доме, захлопываю дверь и, прижавшись к ней спиной, с трудом перевожу дыхание.

– Позор-то какой! – шепчу, глядя в потолок и мрачно добавляю: – Мыться теперь негде.

Баба Поля говорила, что раньше топила баньку, а теперь приходится обмываться в тазике. Я не понимала тогда, что бабушка упоминала свой старый дом. Банька там действительно когда-то была, но давно уже сгнила. Чтобы нам было удобнее, я притащила со свалки листы и соорудила «душевую кабину» из подручных материалов.

Вздохнув, стягиваю с себя мокрое платье, обтираюсь полотенцем и надеваю всё сухое и чистое. Выхожу из дома и зову с крыльца:

– Можно заходить!

Таир смотрит на дочь:

– Хочешь пирожок?

Та мотает головой:

– Они кислие!

– А булочка сладкая, – возражает мужчина. – Может, ты будешь есть тесто, а я начинку?

– Да! – радуется девочка.

Таир проходит мимо меня, вносит девочку в дом, а я спешу развесить одежду на верёвке для сушки белья. Распределив платье, замираю в нерешительности с трусами в руках. Подняв их, недовольно цокаю языком.

Белые, хлопковые, с высокой талией, они очень удобные, но с точки зрения мужчины чудовищные. Ни очаровательных кружев, ни озорного рисунка. Всё то, что предпочитают видеть на женщинах представители сильного пола. Мне не хочется выставлять своё бельё на показ, особенно перед Таиром.

Тот выглядывает из окна:

– Добродея, где туалет?

– Там!

Показываю на деревянную кабинку, стыдливо спрятавшуюся за кустами крыжовника, и холодею от ужаса, потому что поторопилась и показала направление рукой, которой сжимала трусы. Как назло, в этот момент дует ветерок, и они развиваются огромным парусом!

Зато теперь Таир путь в туалет не забудет никогда в жизни. Уверена, что даже на смертном одре он вспомнит мои путеводные трусы! Я и сама никогда не смогу выбросить этот момент из памяти, к сожалению.

Но сделанного не воротишь. К тому же – он большой босс из города, а я деревенская доярка. У Таира насчёт меня не было иллюзий, это точно. А даже если и были какие-то, мои развевающиеся труселя их окончательно убили.

Поэтому я не прячу бельё, а гордо вешаю его на верёвку рядом с платьем.

«Чё уж! Поздно стесняться».

Таир идёт к кабинке, а я добавляю ему вслед и как можно громче:

– Бумага там висит на верёвочке. Кидайте её прямо в дыру…

Мужчина резко оборачивается:

– Дыру?

Лицо его вытягивается.

– Да, в яму.

Я злорадно улыбаюсь. Городской! Что с него взять? Наверняка ни разу в жизни не посещал такие «кабинки». Это ему ещё повезло летом приехать! Зимой острые ощущения сильнее.

Это ещё, у нас с бабой Полей был довольно комфортабельный вариант отхожего места! Там не просто дыра в полу, а стоит ящик, к которому приделано сидение для унитаза.

– И обязательно опускайте крышку! – кричу, когда он исчезает за дверью.

А сама ладони потираю. Всё, красавчик! Вот ваши каникулы в деревне и завершены. Сейчас выскочит оттуда, как пробка из бутылки, схватит Еву и сразу прыгнет в свою тачку. Взревёт мотор, зашуршат по сельской дороге шины, и только поминай, как звали городского босса и его милую, но опасную дочурку!