– Му-у-у-у! – возомнив себя суперзвездой конкура, выдаёт моя тихая Мерседес и увеличивает скорость.

– Стой! – кричу я и несусь к выходу.

Таир обгоняет меня и придерживает дверь, чтобы мы не столкнулись, и я снова не поранилась, а потом устремляется вперёд со скоростью, достойной олимпийского чемпиона по спринту. Мне о таких сверхскоростях остаётся лишь мечтать, но я пытаюсь догнать хотя бы Павла Пузиковича!

– Ева, стой! – кричит Таир.

– Мерседес, тпру-у-у-у! – вторю я.

– Му-у-у-у! – несётся к забору корова.

– Впер-дин-цы! – раздаётся истошное вдалеке.

Снова гости пожаловали! Вовремя, блин.

– Ура-а-а! – визжит Ева, когда Мерседес пытается перепрыгнуть забор, но втыкается в него рогами и замирает. А девочка, не удержавшись, летит через забор, оглашая окрестности истошным: – Па-па-а-а!

Наверное, Таир – супермен! Иначе как объяснить, что он не только обогнал свихнувшуюся корову, перепрыгнул через забор, но и поймал ребёнка до того, как девочка упала?

Я перехожу на шаг, а потом и вовсе останавливаюсь. Погладив мычащую Мерседес, которая не может освободиться, сажусь прямо на землю и жалобно смотрю на Таира, который подходит к забору с той стороны.

– Это был чертовски длинный день, – говорю ему.

– Но самое ужасное, что он ещё не закончился, – вторит мужчина.

– Впер-дин-цы! – затихает вдали.

Вечером, когда мы с Таиром освободили корову, выгуляли козочек, спасли Павла Пузиковича от сердечного приступа, а Еву от самой себя, наступает тишина, подозрительно напоминающая затишье перед страшной бурей.

Ужин проходит без происшествий. Тарелки целы, каша съедена, и малышка Ева засыпает прямо за столом. Я стелю свежее бельё, пока Таир держит на руках сонную дочь. Девочка на фоне своего папы кажется такой крохой, что у меня от умиления замирает сердце.

Когда-то и я хотела родить ребёнка.

Но потом каждую менструацию встречала со слезами радости и благодарностью небесам…

«Нельзя, – осаживаю себя, обрезая воспоминания, как учила баба Поля. – Подумаю об этом как-нибудь потом».

То есть – никогда. Час за часом, день за днём, мудрость Пелагеи Гавриловны спасала меня от демонов прошлого, и я буду благодарна этой потрясающей женщине до конца своей жизни. А сейчас иду доить корову и коз, чтобы не видеть, как невероятный мужчина ласково укладывает спать свою дочь.

В сарае замираю при виде восстановленной перегородки.

– И когда успел? – поражаюсь, трогая её.

– Му-у-у, – жалуется Мерседес, и я спешу к своей кормилице.

Поглаживаю её бок:

– Да, нервный выдался день. Ты сегодня почувствовала себя скаковой лошадью. Надеюсь, молока от этого меньше не стало.

– Бе-е-е-е, – вторят козочки.

Я сочувствую и им:

– Вам тоже досталось? Не судите строго, девочка из городских. Животных видела только в мультиках, а о жизни в деревне знает по компьютерным играм. Уверена, что скоро Ева перестанет смотреть на вас, как на игрушки, и вы станет вам настоящим другом!

Подоив корову и коз, несу молоко в дом, чтобы сразу прокипятить. Таира нигде не видно, лишь Ева сладко посапывает на кровати. Замираю с двумя кружками в руках и несколько секунд любуюсь спящим ребёнком.

Сейчас, когда она не приносит этому миру разрушение, то кажется сошедшим с небес ангелочком. Тёмные мягкие волосы, пухлые щёчки и длинные густые реснички.

«Копия папы», – мелькает приятная мысль, и я невольно улыбаюсь.

Таир в моих глазах выглядит настоящим мужчиной и замечательным отцом. Для Евы искренним защитником и надёжной опорой. Какой у меня никогда не было. Наверное, даже с ужасающей способностью привносить хаос везде, где появляется, девочка ощущает себя за каменной стеной.

Вздыхаю и отвожу взгляд от спящей крошки, выхожу из дома и на миг замираю, вдыхая безмятежную свежесть вечернего воздуха. Успокаивающе стрекочут сверчки, пахнет разогретой за жаркий день травой, а лёгкий ветерок окутывает нотками дыма.

Наверное, кто-то из немногочисленных жителей деревни топит баню или сжигает отходы. А может, к кому-то приехали гости и решили пожарить мясо на мангале. Мысль о мясе навевает воспоминания о витиеватом комплименте Тира, и я снова улыбаюсь, а потом иду искать мужчину.

Обнаруживаю его у поваленного забора, который Таир пытается починить, и замираю, любуясь буграми мышц, переливающихся под блестящей от пота кожей. Таир без футболки, в одних шортах и за работой выглядит просто божественно!

«Он женат, Дея! – нехотя отвожу взгляд, мотаю головой и тихонько вздыхаю. – Нельзя быть таким привлекательным!»

Хочу уйти, чтобы не мешать Таиру, но мужчина замечает меня:

– Добродея?

Оборачиваюсь, но смотрю не на мужчину, а на молоток в его руке и смущённо бормочу:

– Молочка не хотите?

– Парного? – уточняет Таир и тут же с чувством выдыхает: – Обожаю парное молоко! От одного запаха балдею!

У меня вырывается нервный смешок, и мужчина интересуется:

– Моя любовь к молоку вас веселит?

Продолжая изучать новенький блестящий молоток, – Таир его с собой привёз? – мотаю головой и лепечу:

– Нет. Я тоже очень люблю молоко… Просто забавно слышать из ваших уст такие слова, как балдею.

– А что? – Таир опускает спасительный молоток на доски и направляется ко мне, приходится поднять взгляд на мужчину. – По вашему мнению, городские жители не произносят таких слов?

– Не в этом дело, – ловлю себя на желании отступить, потому как на меня надвигается такая концентрация тестостерона, что перехватывает дыхание. – Просто вы такой…

Осекаюсь и протягиваю ему одну из кружек.

– Какой такой? – принимая молоко, хитро прищуривается Таир.

– Богатый, – вырывается у меня.

Мужчина от души смеётся, и у меня сердце замирает, такой приятный у него смех. Успокоившись, Таир опускается на кривую лавочку и похлопывает, призывая меня сделать то же самое.

– Думаете, богатые люди как-то иначе изъясняются? – иронично уточняет он. – Спешу вас разочаровать. Деньги не способствуют расширению словарного запаса. И не избавляют от желания порой выразиться матом.

– Знаю, – невольно улыбаюсь, вспоминая, как мужчина ругнулся, увидев дочь, гарцующую верхом на корове. Опускаюсь на скамейку и, отпив молока, продолжаю: – Но всё равно странно слышать, что вы от чего-то балдеете. Но почему вам так нравится запах молока?

– Это же аромат детства, – нежно отвечает Таир, и у меня от его тона сердце пропускает удар.

А мужчина опускает голову и с наслаждением нюхает молоко, но вдруг хмурится и косится на меня:

– Оно что… Кипячёное?!

– Конечно, – киваю и, жмурясь от удовольствия, прихлёбываю снова, а потом удивлённо смотрю на мужчину: – Может, вам не нравится кипячёное?

Таир странно смотрит на меня и бормочет:

– Я не понимаю, зачем кипятить?

– Так вкуснее, – уверенно отвечаю я.

– Парное молоко самое вкусное и полезное, – авторитетно заявляет мужчина.

Но я отрицательно качаю головой и, подув на молоко, указываю на чашку:

– Смотрите! Видите образуется плёночка? Это самое вкусное, что есть в жизни!

Таир смотрит на меня с весёлым изумлением:

– Вам так сильно нравятся молочные пенки?

Смущённо киваю и, мечтательно вздохнув, делюсь своим мнением:

– Особенно в топлёном молоке! Но летом я его не делаю. И так работы много, а за ним следить нужно, пенки обминать. А ещё дрова колоть, печь топить. И так очень жарко! Я летом не топлю, а еду готовлю в духовке. Но в ней топлёное молоко так вкусно, как в печи, не получается.

Таир всё ещё пристально смотрит на меня, и мне от его близости становится трудно дышать. Не знаю, что у мужчины в голове. Чтобы не умереть от неловкости, осторожно слизываю вкуснейшую плёночку с поверхности молока и вдруг слышу, как Таир резко и шумно втягивает воздух носом.

Я испуганно втягиваю голову в плечи и осторожно уточняю:

– Что? Вам противно? Может, вы ненавидите пенки? Вы так странно на меня смотрите…