Холодею, в панике вспоминая, когда и где девочка могла нас видеть. Таир наклоняется и шепчет:

– Когда молоко пили. Она в окно подсматривала.

– Не подсматривала! – возмущается ребёнок. – Я с Павлом Пузиковичем играла! А вы…

Осекается и, закрывая рот, опять хихикает.

– Ну, раз дочка разрешила… – громко говорит Таир и, наклонившись, касается моих губ своими. А потом смотрит в глаза: – До завтра. Не скучай.

– С Евой-то? – иронично выгибаю бровь.

Таир тихо смеётся и, выпрямившись, поворачивается к дочери:

– Будешь вести себя хорошо, куплю, что скажешь. Куклу? Приставку? Новый «айфон»?

– Братика, – неожиданно выпаливает девочка.

Мы с мужчиной столбенеем и переглядываемся. Таир поправляет воротник белоснежной рубашки и бормочет:

– Ничего себе заявление…

– Ты обещал! – выкрикивает Ева и топает. – Я буду хорошо себя вести.

– Понимаешь, милая, – осторожно вмешиваюсь я. – Братики в магазине не продаются. Их долго нужно ждать.

– Сколько? – живо интересуется малышка.

– Не меньше года, – поразмыслив, отвечаю ей.

– Я подожду, – милостиво соглашается девочка и толкает папу к машине: – Уезжай. Нам ещё скотину выгуливать!

– Такая деловая стала, – растерянно хмыкает Таир и, бросив на меня странный взгляд, уходит. – Постараюсь вернуться как можно быстрее.

– Не спеши, – машу ему вслед.

Мы с Евой наблюдаем, как Таир садится в «мерседес», и тот уезжает, поднимая пыль. А потом спешим к сараю. Нам действительно некогда скучать!

К обеду возвращается в дом, и малышка помогает мне готовить. После идём к колодцу, и, пока я набираю воду, девочка бегает и ловит мух. Сажает их в коробочку и поясняет:

– Павла Пузиковича тоже надо кормить.

Я подхватываю ручки вёдер, и мы возвращаемся, а по дороге встречаем женщину с соседней улицы. Она везёт тележку с пустыми вёдрами.

«Плохая примета», – мелькает в мыслях.

Но я в приметы не верю, это баба Поля так говорила, вот и отложилось.

Соседка умиляется при виде ребёнка:

– Какая красавица! Вся в маму!

– Это не… – начинаю я.

Но Ева перебивает:

– Да, я красивая! И мама у меня красивая!

Обнимает меня, и теперь язык не поворачивается объяснить, что девочка мне не дочь. А ещё не хочется этого делать, ведь так приятно ощутить себя мамой. Соседка смотрит на меня и обеспокоенно предупреждает:

– Ты дитё одну гулять не пускай. Ночью опять городские колесили на своём чёртовом драндулете. Орали, как резаные! А на конце улицы какой-то мужик поселился в пустующем доме. С виду вроде приличный, но кто его знает?

– Ева всегда со мной, – уверила я.

Но поблагодарила сердобольную женщину за предупреждение.

«Хорошо, что Таир починил наш забор!»

Решила запирать на ночь и дом, и сарай. На всякий случай.

Как чувствовала.

Вечером, уложив девочку, кипячу себе молока и выхожу с кружкой на крыльцо. Вокруг никого, и лишь кузнечики трещат, да вдали собака беспрестанно лает, будто дразнит кто. Но вот и она смолкает, и наступает тишина.

Раньше мне она нравилась, но теперь вдруг становится одиноко. И даже пенки не такие вкусные, как обычно. Хлебнув молока, я спускаюсь по ступенькам и подхожу к палатке. Потоптавшись рядом, двигаюсь дальше – к скамейке, где мы с Таиром болтали по вечерам.

Сажусь на неё и смотрю на полную луну.

– Так ярко.

Опустив голову, замечаю на скамье банку с листьями и веточками, – домик для Павла Пузиковича, – и беру её в свободную руку, пытаясь рассмотреть паучка.

– Не спишь? Вот и мне не спится. Я так привыкла к Таиру, что без него стало как-то пусто.

Вдруг раздался стук в калитку, и я радостно встрепенулась:

– Таир! – Вскочив, бегу, чтобы открыть мужчине. Но замедляюсь, понимая, что обе руки заняты. Сетую: – И зачем заперла? Сейчас, подожди!

Прижав банку под мышкой, отпираю калитку одной рукой и отступаю. Широко улыбаюсь мужчине:

– Я так ждала!..

Осекаюсь, понимая, что не было ни звука подъезжающего автомобиля, а калитка распахивается, и я вижу бывшего мужа. Сергей немного пополнел и сильнее облысел, но я сразу узнала его. И попятилась в панике.

– Вот и дождалась, – криво ухмыляется мужчина. – Забоя!

И, протянув ко мне руку, делает шаг вперёд. Взвизгнув, выплёскиваю ему в лицо молоко и, развернувшись, изо всех сил бегу к дому. Слышу мат, и от слов Сергея леденеет затылок. Взлетаю по лестнице и, ворвавшись в дом, дрожащими руками закрываю засов. А потом поворачиваю ключ и, прижавшись спиной к стене, стекаю на пол. Поставив банку с пауком рядом, пытаюсь сообразить, что делать.

Вызвать полицию? Бесполезно. Пока они сюда доберутся, спасать будет некого.

У меня до сих пор перед глазами страшное лицо бывшего, а в ушах звучит жуткий голос.

«Вот и дождалась».

Едва дышу, ощущая, как привычный ужас замораживает внутренности, но тут вспоминаю о Еве. За девочку боюсь сильнее, чем за себя, и это отрезвляет. Паника отступает, и я с трудом поднимаюсь:

– Надо позвонить Таиру.

Спешу к столу, где лежит сотовый Евы, набираю Таира, но его номер недоступен. Хочу поискать другой номер в телефоне девочки, как вдруг окно разлетается вдребезги, и на пол падает камень. Выронив смартфон, бегу к кроватке и подхватываю ребёнка на руки. Девочка спит крепко и не просыпается даже теперь, а я в страхе оборачиваюсь к окну.

– Жирная корова! – с матом через каждое слово орёт Сергей. – Дверь открыла, быро! Не то хуже будет. Ты меня знаешь!

Знаю, поэтому ни за что не открою. А забраться через окно сложно. Высоко расположено, и всё вокруг в осколках. Сергей умеет причинять боль, но сам её не терпит. А, значит, не полезет… Если не найдёт лестницу.

Надеждам моим не суждено сбыться, судя по шуму травы и стуку в стену, бывший находит лестницу. Будь я одна, забилась бы в уголок и плакала в ужасе, но на руках ребёнок, и я понимаю, что нельзя сдаваться.

Осторожно положив Еву, открываю погреб и оттаскиваю крышку, а потом подхватываю ребёнка и отступаю к двери. Прячусь за висящей одеждой и наблюдаю, как Сергей с руганью лезет в окно. В свете луны видно, что мужчина обмотал чем-то руки, чтобы не пораниться.

Спрыгнув на пол, Сергей тихо смеётся и, потирая руки, оглядывается в поисках меня:

– Давно я вымя не тискал… – Оступается и исчезает в дыре подвала: – А-а-а!

Не тратя времени, отпираю дверь и выбегаю с девочкой, а вслед несётся мат и страшные обещания:

– Урою, тварь!

Бегу к сараю и запираюсь внутри. Прячусь с Евой в самом дальнем углу и пытаюсь снова связаться с кем-нибудь, набирая все телефоны. Но экран мигает и темнеет. Ева играла и забыла поставить на зарядку.

– Пора доить корову, – слышу мерзкий голос и затаиваюсь.

Удар, и я вздрагиваю, а Мерседес шарахается в сторону, едва не снеся новенькую перегородку, ведь коровы очень пугливые. Второй, и дверь не выдерживает, слетает с петель.

– Му-у-у!

Мерседес в ужасе мчится вперёд, не разбирая дороги, перегородка вдребезги, а Сергей едва успевает отскочить с пути коровы и не оказаться под копытами. Смотрит на нас и жутко ухмыляется:

– Так вот почему ты сбежала? К ребёнку своему? От кого нагуляла, тварь?!

Сжав кулаки, движется на меня, но тут же замирает и пятится. Оказавшись на свободе из-за сломанной перегородки, перепуганные козы тоже побежали к выходу. От розочки Сергей уворачивается, а от Беляночки не успевает и получает удар рогами ниже пояса.

– Сцу-у-у-у… – хрипит и, сжимаясь, оседает на землю.

Пользуясь случаем, вскакиваю и бегу к выходу. На миг теряюсь, не зная, куда бежать. В дом? Не спрячешься. По улице? Догонит. Взгляд останавливается на тёмной громаде полуобвалившегося домика.

Притаиваюсь в старом доме, радуясь, что Ева крепко спит и не знает о происходящем ужасе. Прислушиваюсь к звукам и вздрагиваю каждый раз, когда чудятся шаги. Но долгое время всё тихо, и я осмеливаюсь выглянуть из своего укрытия.