— На вершине холма, в засаде, мы разместим всех наших лучников. Не для убийства латников – для ослепления, для хаоса. Чтобы сыпать им стрелы в лицо, в шеи и крупы их коней. В узком дефиле их строй неминуемо смешается, нарушится. Кони, обезумевшие от боли и давки, будут спотыкаться, падать, давить друг друга. А наши основные силы… — он умышленно перевел взгляд на Хергрира, давая ему понять его роль, — …наши воины будут ждать их в конце этой теснины. Не стеной щитов в чистом поле, где их смнет первая же атака. А за частоколом из заостренных кольев, который мы вобьем в землю за одну ночь. И бить они будут не в лоб, а в уже скученную, дезорганизованную, беспомощную массу.

В гриднице повисло ошеломленное, тяжелое молчание. Все присутствующие были людьми прямого действия, привыкшими к честному противостоянию. Их тактика заключалась в силе, ярости и личной стойкости. План, который только что изложил Игорь, был чем-то совершенно иным, чуждым их природе. Это была не битва лицом к лицу. Это была... инженерная, расчетливая ловушка. Холодная и безжалостная.

— Это... это бесчестно, — с нескрываемым отвращением прошипел Вышата, содрогаясь всем телом. — Так воюют воры и разбойники в засаде, не воины!

— Это умно, — безжалостно перебил его Рёрик. Его глаза сузились до щелочек, он мысленно проигрывал схему, просчитывая каждый шаг, каждую возможность. — Ты предлагаешь заманить их, как матерого волка в заранее выкопанную яму-ловушку. И забить дубинами, пока он не может развернуться и пустить в ход свои клыки.

— Да, — коротко и жестко сказал Игорь. — Мы не можем победить их в честном, силовом бою по их правилам. Значит, мы должны изменить сами правила. Мы используем их собственную силу, их ярость и уверенность в превосходстве против них самих. Их спесь и презрение к «лесным дикарям» станет тем мечом, что отсечет им голову.

— А если они не клюнут на твою приманку? — раздался спокойный, шелковистый голос из тени. Аскольд сделал шаг вперед, и его пронзительный взгляд уставился на Игоря. — Если их предводитель окажется не так глуп, как ты надеешься?

— Тогда мы просто отступаем за стены, не потеряв ни одного человека, — пожал плечами Игорь, демонстрируя показное спокойствие. — Мы теряем только время. Но они клюнут. Потому что они абсолютно уверены в своем превосходстве. Они не ждут от «лесных дикарей» военной хитрости, равной их собственной. Они ждут паники и бегства или тупого, героического стояния насмерть.

Хергрир смотрел на Игоря с новым, глубоким, почтительным изумлением. Он видел перед собой уже не колдуна или загадочного странника. Он видел родича по духу – воина, который сражается не только мускулами и сталью, но и холодным, острым, как бритва, умом.

— Мне нравится, — хрипло, с одобрением сказал он, и его глаза загорелись азартом охотника. — Настоящая охота на кабана. Сначала заманиваем в заранее подготовленную засаду, окружаем, лишаем маневра, а потом добиваем. Чистая работа.

Рёрик медленно, веско кивнул. Он откинулся на спинку кресла, и его лицо впервые за весь вечер потеряло оттенок каменной маски. В его глазах читалось решение.

— План... дерзкий. Неожиданный. И единственный, что имеет хоть какой-то шанс на успех. — Он перевел тяжелый, испытующий взгляд на Игоря. — Ты его придумал. Ты его и будешь воплощать в жизнь. Руководить обороной.

Это была не просьба и не предложение. Это был приказ. И последняя, самая суровая проверка.

Игорь почувствовал, как тяжесть невероятной ответственности всей своей массой ложится на его плечи, пригибая их к земле. Но вместе с ней пришло и странное, давно забытое чувство – азарт инженера, стоящего перед сложнейшей задачей. Он кивнул, его голос прозвучал ровно и уверенно.

— Хергрир будет командовать основной дружиной в засаде. Его ярость нам там понадобится. Я займусь подготовкой позиции на холме, разметкой дефиле и установкой заграждений. Мне понадобятся все, кто может держать лопату или топор.

Он не просил разрешения и не советовался. Он *предлагал единственно верное решение*. И его слушали. Впервые за все время, проведенное в этом суровом мире, он не был пешкой, совещательным голосом или диковинной игрушкой. В час смертельной опасности, на острие ножа, он стал тем, кем был всегда – главным инженером, тактиком, мозгом операции, от чьего слова, расчета и воли зависели жизни десятков, а может, и сотен людей. И это ощущение, пусть страшное и тяжкое, было одновременно пугающе правильным.

Они работали всю ночь. Небо, затянутое редкими облаками, изредка подмигивало одинокими звездами, но основным светилом был десяток факелов, воткнутых в землю, и бледный, неполный месяц. Воздух в дефиле был прохладным и влажным, пахло сырой землей, потом и смолой.

Игорь стоял на склоне холма, его фигура отбрасывала длинную, прыгающую тень. Он не копал и не рубил. Он был дирижером этого ночного симфонического оркестра, где инструментами были заступы, топоры и человеческие мускулы.

— Глубже! — его голос, хриплый от напряжения, резал ночную тишину. — Ров должен быть в рост человека! Не яму для зайца!

Внизу, у самого входа в теснину, десяток мужчин, сбросившие рубахи, обливаясь потом, долбили мерзлую землю. Это был не ров для воды. Это была ловушка для коней. Широкая, но неглубокая канава, которую потом планировалось замаскировать хворостом.

— Ратибор! — Игорь повернулся к своему ученику, который, как тень, следовал за ним, держа в руках сверток с чертежами, нанесенными углем на бересте.

— Учитель?

— Проверь колья на левом фланге. Я велел ставить их под углом, в шахматном порядке. Чтобы конь, прорвавший первую линию, напоролся на вторую.

Ратибор кивнул и побежал в указанном направлении. Он был глазами и ушами Игоря, его связным, его первым помощником.

Сам Игорь спустился вниз, в самое горло будущей ловушки. Здесь работа кипела особо интенсивно. Дружинники Хергрира и ополченцы из горожан вбивали в землю заостренные колья, сплетая их в подобие частокола. Но не сплошной стены. Прерывистой, с проемами.

— Не стену строим! — Игорь подошел к группе воинов, которые пытались выстроить ровную линию. — Мы не можем остановить их стеной. Мы должны их *разорвать*. Сделайте так: три кола, проем, еще два кола, снова проем. Чтобы их строй распался на кучки, когда они попытаются прорваться.

Один из варягов, Эйрик, с недоумением почесал затылок.

— Странные у тебя порядки, ведающий. Обычно стена – она и есть стена.

— Обычная стена против тарана – это смерть, — отрезал Игорь. — А наша стена – это нож, который режет строй на куски. Делай, как сказано.

Он не ждал возражений. Его тон не допускал дискуссий. Это был голос человека, привыкшего, что его приказы на буровой исполняются беспрекословно, ибо от них зависят жизни.

Поднявшись обратно на холм, он проверил позиции для лучников. Здесь, на склоне, мужчины и даже несколько женщин – те, что умели держать лук – сооружали невысокие брустверы из дерна и камней.

— Вам не нужно целиться в доспехи, — объяснял он им, его голос теперь был спокойнее, наставительным. — Ваша цель – кони. В круп, в шею. Или в лицо всаднику, в щель между шлемом и кольчугой. Не стреляйте залпом. Стреляйте на выбор, метко. Каждая ваша стрела должна сеять панику.

Он двигался без остановки. От холма к дефиле, от дефиле к началу ловушки. Его взгляд выхватывал малейшие недочеты.

— Этот кол торчит слишком высоко, его заметят! Вкопать глубже!

— Кто маскировал этот ров? Слепой? Набросай сверху листьев, сухой хворост!

— У вас здесь мертвая зона! Сдвинь бруствер на два шага влево!

Люди, вначале смотревшие на него с недоверием, теперь слушались беспрекословно. Они видели, что он не прячется за спинами других. Он был везде. Его руки были в земле и в смоле, его лицо было испачкано сажей и глиной. Он не был колдуном, призывающим духов. Он был мастером, который знал свое ремесло до мелочей.