Хергрир сделал шаг навстречу, его движение было выверенным и полным собственного достоинства.

— Да будет мир в твоем доме и в твоем сердце, Рёрик. Гнездо и я, Хергрир, сын Эйрика, рады видеть тебя.

Рёрик кивнул, коротко и деловито, его пронзительный, холодный взгляд на секунду задержался на Хергрире, оценивая, взвешивая, затем скользнул по стоявшим за ним верным воинам, по сгрудившейся в отдалении толпе.

— Мир и твоему дому, Хергрир. Вижу, держишь все в крепком порядке и чистоте. Это похвально.

Его голос был негромким, ровным, без привычных металлических ноток власти или угрозы, но каждое слово, сказанное им, падало на землю с весом и отчетливостью кузнечного молота.

Начались неизбежные церемониальные приветствия, обмен дарами и ритуальными фразами. Игорь наблюдал за этим из тени гридницы, чувствуя себя на время невидимым, просто зрителем. Но это продлилось недолго.

На следующий день Рёрик, в сопровождении Хергрира и нескольких своих ближайших приближенных – таких же молчаливых и серьезных, как и он сам, – начал неспешный, но тотальный обход Гнезда. Он не спрашивал разрешения, не предупреждал о своем визите. Он просто шел туда, куда считал нужным, и старейшины, купцы, ремесленники в панике высыпали ему навстречу, стараясь попасться на глаза, получить хоть кивок, хоть взгляд.

Игорь в это время находился в кузнице Булата. Старый кузнец, получив taciturnое благословение Игоря, уже вовсю использовал домницу для новой плавки. Шел сложный процесс, требовавший постоянного контроля, и Игорь следил за температурным режимом, делая короткие, точные замечания.

Он почувствовал их приближение еще до того, как они переступили порог. Воздух в раскаленной кузнице словно сгустился, стал вязким. Давешний оглушительный гул молотов, шипение металла и крики подмастерьев не смогли заглушить ту звенящую, давящую тишину, что вошла вместе с Рёриком.

Булат, увидев вошедших, замер с раскаленными щипцами в руках, на мгновение забыв о докрасна накаленном слитке, готовом вот-вот выскользнуть. Все работы вокруг как по мановению волшебной палочки прекратились. Даже огонь в горнах, казалось, горел тише.

Рёрик не спеша, с холодным любопытством обошел всю кузницу. Его взгляд, подобный взгляду хищной птицы, скользнул по глиняному исполину-домнице, надолго задержался на системе желобов для отвода шлака и металла, на гигантских, сшитых из бычьих шкур мехах. Он ничего не спрашивал. Не издал ни звука. Просто смотрел. Впитывал. Его глаза, холодные и ясные, как зимнее небо, фиксировали каждую деталь, каждый технологический нюанс.

Потом его взгляд, тяжелый и неумолимый, нашел Игоря в дальнем углу. Тот стоял, опираясь на длинный железный лом-щуп, и так же молча смотрел на вошедших. Он не склонил головы, не отвел глаз, не сделал ни малейшего движения, выдававшего почтение или страх. Он просто встретил этот взгляд. И почувствовал, как тот скользит по нему, изучая, анализируя, раскладывая по полочкам. Не враждебно. Не дружелюбно. *Строго оценочно.* Словно он был не человеком из плоти и крови, а новым, сложным и непонятным механизмом, чью полезность, надежность и, главное, потенциальную опасность предстояло определить.

Хергрир, стоявший чуть позади, что-то тихо, вполголоса, сказал Рёрику на ухо. Тот едва заметно, лишь мышцей щеки, кивнул, не отводя своего пронзительного взгляда от Игоря.

Потом, так же молча, не проронив ни слова, Рёрик плавно развернулся и вышел из кузницы. Его свита, как тени, последовала за ним. Булат только тогда выдохнул с таким шумным облегчением, словно только что избежал неминуемой и страшной казни.

Через час, когда Игорь с Ратибором как раз тестировали новый, более твердый резец для токарного станка во дворе гридницы, они появились снова. Рёрик снова остановился в нескольких шагах, наблюдая. Он видел, как с шипением вращается деревянная заготовка, как закаленный резец снимает с нее ровную, тонкую, как пергамент, стружку. Он видел, как Ратибор, сосредоточенный и ловкий, ритмично работает ножной педалью, его лицо озарено внутренним светом понимания.

И снова его всевидящий взгляд нашел Игоря, наблюдающего за работой ученика. На сей раз в глубине этих холодных глаз читалась тень чего-то нового, более сложного. Не просто отстраненная оценка. Живой, пристальный, глубокий интерес. Интерес охотника, нашедшего редкого, невиданного зверя.

Он не спросил, как это работает. Не поинтересовался, кто и когда это придумал. Он просто смотрел несколько долгих минут, впитывая саму суть процесса, а затем снова, безмолвно, как призрак, удалился вместе со своей свитой.

Вечером Хергрир вернулся в гридницу мрачнее осенней грозовой тучи. Он скинул плащ и грузно, с видом бесконечно усталого человека, уселся на свою лавку у центрального столба, протянув руку за кубком с темным пивом.

— Ну? — спросил Игорь, подходя. Он знал, что вопрос излишен. Хергрир, всегда сдержанный, сейчас был переполнен и готов излиться, как переполненный кувшин.

— Он все видел, — хрипло, с силой выдохнул Хергрир, отпивая большой глоток. — Все. Домницу. Твой станок. Спрашивал о тебе. Кто ты. Откуда явился. Чего хочу я с тобой, в конце концов, делать.

— И что ты ответил? — мягко подтолкнул его Игорь.

— Сказал, что ты ведающий странник. Что принес нам новые знания, каких здесь отродясь не видывали. Что ты… под моей защитой и моим словом.

Игорь почувствовал, как по его спине пробежал леденящий холодок. Фраза «под моей защитой», брошенная Хергриром, в данном контексте прозвучала не как констатация факта, а почти как открытый вызов, как предупреждение, брошенное в лицо самому Рёрику.

— И что он? — снова спросил Игорь, стараясь, чтобы его голос не дрогнул.

— Улыбнулся, — Хергрир с силой, так что дрогнул стол, поставил полный кубок. — Так, одними губами. Сказал: «Птица, что может свить гнездо или улететь. Надо либо подрезать крылья… либо сделать навеки своей». Потом спросил, придумал ли ты все это сам, от себя.

Он уставился на Игоря, и в его глазах читалась неподдельная, тяжелая озабоченность.

— Я сказал, что не знаю. И это чистая правда. Я и вправду не знаю, откуда ты берешь эти знания, странник. Но Рёрик… он не я. Он не Хергрир, которого устраивает, что ты просто полезен здесь и сейчас. Он захочет знать, *как* ты это делаешь. И, главное, зачем. И самое главное – сможешь ли ты делать это для него. Только для него. И больше ни для кого.

Игорь молчал, переваривая сказанное. Он все понял с предельной ясностью. Хергрир был местным шерифом, сильным, уважаемым, но все же региональным игроком. Рёрик был федеральной властью, царем, императором в зародыше. И этот император только что заметил на подконтрольной территории ценный, но абсолютно неподконтрольный и непонятный актив. А именно – его самого.

Тень Князя, длинная и тяжелая, легла на все Гнездо, на каждый его дом, на каждую душу. И Игорь с холодной, кристальной отчетливостью осознал, что его личная, осторожная игра в местную политику только что завершилась. Она перешла на качественно новый, несоизмеримо более высокий и смертельно опасный уровень. Теперь ему предстояло иметь дело не с мелкими интриганами и склочниками вроде Добрыни или Вышаты. Ему предстояло столкнуться с голой, неумолимой волей, которая уже меняла ход истории этой земли. И ему нужно было срочно, немедленно решить – стать ее орудием, ее разменной монетой, ее жертвой или найти почти невозможный способ сохранить себя, балансируя на самом острие этой исполинской, все сокрушающей на своем пути воли.

Приглашение пришло на рассвете, когда первые лучи солнца только начинали золотить частокол Гнезда. Явился не мальчик-посыльный, а один из старших дружинников Рёрика — Эйнар, суровый детина со шрамом через левый глаз, который сросся в вечную полуулыбку. Он стоял в дверях, отбрасывая на порог длинную тень, и его слова прозвучали не как просьба, а как констатация факта: «Конунг зовет. Сейчас».