Хергрир, появлявшийся время от времени, чтобы проверить готовность своей дружины в засаде, лишь молча кивал, глядя на кипящую работу. Его воины, затаившиеся в кустах дальше по теснине, уже не роптали. Они видели систему. Они видели мысль. И это вселяло в них уверенность, куда более прочную, чем просто боевой азарт.
К утру работа была закончена. На месте, где еще вчера был лишь пустырь меж холма и болота, теперь располагалась многослойная смертельная ловушка. Скрытый ров у входа. Частокол-нож в узком месте. Укрепленные позиции лучников на склоне.
Игорь стоял на вершине холма, встречая первые лучи восходящего солнца. Он был смертельно устал. Каждая мышца ныла. Но в его глазах горел холодный, ясный огонь. Все было готово. Механизм был собран и заряжен. Оставалось только дождаться, когда враг сыграет роль отведенной ему шестеренки.
Ратибор, с лицом, почерневшим от усталости, поднес ему деревянную флягу с водой.
— Учитель… все готово.
Игорь отпил, не отрывая взгляда от юга, откуда должна была прийти гроза.
— Почти все, — поправил он тихо. — Не хватает главного компонента. Гостей. Скоро будут.
*** *** ***
Работы в дефиле кипели уже вторые сутки. Игорь, разрываясь между десятком задач, отправил Ратибора в Гнездо за провиантом и стрелами. Город встретил юношу звенящей, гнетущей тишиной. Пустые улицы, лишь изредка мелькали тени стариков, женщин и детей, с опаской поглядывавших на юг.
Нагруженный тугими мешками с вяленой рыбой и тяжелым берестяным колчаном, Ратибор уже подходил к частоколу, когда его окликнул резкий, знакомый голос, врезавшийся в спину как нож.
— Ну поглядите-ка, воришка вернулся! Пестрый пес своего колдуна!
Ратибор замер, не оборачиваясь. Святослав. Сводный брат. Тот самый, что подбросил ему кошель. По спине побежали мурашки старого, выученного страха. Пальцы сжали груз так, что костяшки побелели.
Он медленно обернулся. Напротив — трое: Святослав, его мать, дородная Малуша, и их общий оте, седой и хмурый кузнец Мирослав. Лицо отца было высечено из гранита.
— Прости, мне идти нужно, — тихо сказал Ратибор и попытался шагнуть вперед.
Святослав, жилистый и высокий, легко преградил путь.
— Куда собрался, братец? Опять наворовал и бежишь хорошить? Или твой колдун-пустобрюх проголодался? Может, и нам перепадёт с его стола?
— Отстань, — голос Ратибора дрогнул, но не от страха, а от накипавшей ярости. — Дела есть. Важные.
— Важные? — фыркнула Малуша, уперев руки в бока. — Какие дела у вора и подпевалы? Стены лизать?
Ратибор глубоко вдохнул, вспоминая наказ Игоря. *«Прежде чем бить, думай. Сила в голове, а не в кулаке»*. Он выпрямился, ощутив за спиной не воровскую ношу, а долг защитника.
— Я не вор, — четко произнес он, глядя прямо в каменное лицо отца. — А мой учитель — не чародей. Он человек, который сейчас спасает Гнездо. А вы травите того, кто несет стрелы вашим же защитникам.
Мирослав молчал, его взгляд скользнул с лица сына на колчан и мешки.
— Спасает? — ядовито усмехнулся Святослав. — Это он навлек на нас хазар! Это из-за его колдовства!
— Хазары приходили и до него! — парировал Ратибор, и в его голосе впервые прозвучала сталь. — Раньше мы платили и ползали. А сейчас — готовимся дать отпор. Мой учитель придумал, как. А я… — он бросил взгляд на мешки, — …я делаю так, чтобы у лучников на стенах были силы стоять, а у воинов в засаде — стрелы. Что делаешь ты, Святослав? Кроме как поливать грязью тех, кто прикрывает твою спину?
Святослав от неожиданности отступил на шаг. Он привык, что Ратибор либо молча глотает обиду, либо лезет в драку. Эта холодная, обстоятельная отповедь была для него в новинку.
— Ты… ты возомнил о себе! — зашипел он, теряя почву под ногами.
— Я стал полезным, — поправил его Ратибор и снова посмотрел на отца. — Я учусь. Не только ремеслу. Я учусь видеть суть. И решать проблему, а не кричать о ней. Ты, отец, всегда говорил, что ценишь в людях умение делать дело. Вот я и делаю.
Мирослав, наконец, пошевелился. Его суровое лицо дрогнуло. Он видел, как изменился его старший сын. Из запуганного пария он превращался в мужчину, который смотрит в глаза и говорит весомо.
— Иди, — хрипло бросил кузнец, отводя вздернутого Святослава в сторону. — Неси свои стрелы.
Ратибор молча кивнул и прошел мимо. Его спина была прямой, а шаг — твердым. Он не оглядывался. Враждебная улица стала просто дорогой, которую нужно пройти.
А в тени ворот, прислонившись к частоколу, стоял Игорь. Он пришел встретить Ратибора, встревоженный задержкой, и стал невольным зрителем всей сцены.
Он не вмешался. Он наблюдал. Видел, как Ратибор борется со старым страхом, как ищет в памяти заученные уроки. И как находит нужные слова — не унижающие, но ставящие на место. Не сила, а авторитет.
Игорь смотрел на удаляющуюся спину ученика, и в его обычно холодных, аналитичных глазах вспыхнуло теплое, почти отцовское чувство. Не просто удовлетворение от удачного вложения знаний. Нечто большее.
*«Вырос, — пронеслось в голове. — Не просто ученик. Правая рука. Человек, на которого можно положиться. Почти… друг».*
Он молча развернулся и легкой рысью пошел догонять Ратибора. Они возвращались к дефиле, к грядущей битве, и Игорь впервые за долгое время почувствовал, что он в этом жестоком мире IX века — не один. У него есть соратник. И это стоило куда больше, чем любое знание.
*** *** ***
Рассвет застал Игоря на вершине самого высокого холма, того самого, с которого он когда-то впервые увидел Гнездо. Небо на востоке было цвета холодной стали, прорезанной багровыми шрамами. Воздух, промытый ночной прохладой, обжигал легкие, пах хвоей, влажной глиной и страхом. Страх был повсюду — он висел незримым туманом над долиной, впитывался в одежду, сковывал движения спящих у костров воинов.
Игорь стоял, вглядываясь в южную дымку, и медленно, с чисто инженерной скрупулезностью, обходил взглядом последние приготовления. Его движения были выверенными, почти механическими — так инженер проводит финальный осмотр сложнейшего объекта перед сдачей в эксплуатацию. Вот только объектом этим была смерть. Его смерть. Смерть этих людей. Или врагов.
*«Все на своих местах, — мысленно прокручивал он отработанный чек-лист. — Ров замаскирован свежесрезанным дерном. Колья вбиты под расчетным углом, чтобы не просто остановить, а поднять всадника из седла. Брустверы для лучников выдержат первый натиск стрел. Частокол в дефиле — не сплошной, как упрямо хотели местные, а прерывистый, чтобы заманить их в коридоры смерти... Все по чертежу. Должно сработать. Должно».*
Он спустился вниз, в теснину, где воздух был гуще и холоднее. Его сапоги утопали в рыхлой, взрытой заступами земле, словно в свежей могиле. Он намеренно замедлил шаг, проводя ладонью по шершавой, холодной поверхности одного из кольев. Простое заостренное бревно. Бездушный кусок дерева. А завтра, возможно, оно будет обагрено чьей-то горячей кровью, станет орудием агонии. От этой мысли по спине пробежала ледяная мурашка.
Страх был. Тяжелый, холодный комок внизу живота, сжимающий горло. Он не был воином. Он был человеком из другого мира, где конфликты решались в кабинетах и на биржах. Последняя и единственная драка в его жизни — та, короткая и грязная схватка в лесу — оставила после себя не гордость, а лишь тошнотворное воспоминание и ссадины, которые заживали неделями. Здесь же, сейчас, все было иного масштаба. Это была преднамеренность. Он не просто участвовал — он спроектировал это. Он был архитектором предстоящей бойни, главным конструктором скотобойни.
Но странным образом, именно эта мысль и заглушала животный страх. Сквозь ужас пробивался азарт инженера, видящего свой самый сложный, самый опасный и самый гениальный проект. *«Сработает ли теория на практике? Выдержит ли сухая математика расчета живую, яростную, непредсказуемую нагрузку?»* Это был самый строгий и страшный экзамен в его жизни. И от результата зависели не абстрактные баллы в зачетке, а сотни реальных, дышащих жизней, в том числе и его собственная.
