— Зина, вот здесь ты смотришь на письмо от фронта. Крупный план лица. Покажи, что ты чувствуешь.

Камера наехала вплотную. В кадре только лицо Зины. Она смотрела на воображаемое письмо, и в глазах проступали слёзы, губы дрогнули.

— Стоп. Это сильно. Очень сильно.

В четверг заканчивали последние мелочи. Володя проверял список — всё ли сняли. Катя сидела рядом, сверяла с хронометражем.

— Владимир Игоревич, у нас есть все сцены. Все дубли в норме. Можно заканчивать.

— Точно? Всё сняли?

— Всё.

Володя посмотрел на команду. Все сидели уставшие, но счастливые. Зина улыбалась. Николай потягивался, разминая затёкшие мышцы. Лёха курил. Ковалёв протирал объектив камеры. Коля записывал последние заметки.

— Друзья, — Володя встал. — Мы закончили съёмки.

Повисла секунда тишины. Потом все разом заговорили, зашумели, обнимались, поздравляли друг друга.

— Мы сделали это!

— Фильм снят!

— Не верится!

Володя стоял в центре этого радостного хаоса и чувствовал невероятное облегчение и гордость. Они сняли фильм. За две недели. С минимальным бюджетом. С непрофессиональными актёрами. И сняли хорошо.

Борис Петрович зашёл в павильон:

— Что, закончили?

— Закончили, Борис Петрович, — Володя подошёл. — Все сцены сняты.

— Поздравляю, — директор пожал ему руку. — Теперь самое интересное — монтаж. Отдохните пару дней, а потом в монтажную. Катя вам поможет.

— Обязательно.

Вечером команда собралась в столовой студии. Вера Дмитриевна организовала небольшой банкет — принесла пирожки, достала где-то бутылку вина, сварила компот. Сидели за длинным столом, ели, пили, делились впечатлениями.

— Я никогда не думал, что сниматься в кино так тяжело, — признался Николай. — Но так интересно! Я даже хочу ещё.

— А я хочу стать настоящей актрисой, — мечтательно сказала Зина. — Может, в театр поступлю.

— Поступай, — поддержал Володя. — У тебя талант.

Лёха налил всем вина:

— Давайте выпьем! За наш фильм! За команду! За Владимира Игоревича, который нас всех собрал!

— За Володю!

Они пили, чокались, смеялись. Володя смотрел на них и думал — вот она, настоящая семья. Не по крови, а по духу. Люди, которые вместе прошли через трудности, вместе создали что-то прекрасное.

Поздно вечером расходились. Все обнимались, прощались. Зина плакала:

— Как же я по вам скучать буду!

— Мы ещё увидимся, — успокоил Володя. — На премьере. Когда фильм выйдет.

— Точно! На премьере!

Володя шёл домой и чувствовал странную пустоту. Две недели интенсивной работы закончились. Теперь будет монтаж — другая работа, более спокойная, более вдумчивая.

Но съёмочный период остался позади.

Дома мать ждала его с ужином:

— Ну что, сынок? Закончил?

— Закончил, мам. Сняли всё.

— Вот и славно. Теперь отдохни немного. Ты совсем измотался.

Володя лёг в постель, но долго не мог уснуть. В голове прокручивались кадры — вот встреча на Арбате, вот сцена с гармонистом, вот финальный вальс. Всё это теперь на плёнке. Осталось смонтировать, склеить в единое целое.

И он сделает это. Создаст фильм, которым будет гордиться.

Володя закрыл глаза и наконец уснул — глубоким, спокойным сном человека, выполнившего важную работу.

Съёмки закончены.

Начинается новый этап.

Володя пришёл в монтажную в понедельник утром. Два дня отдыха — и снова за работу. Другую работу. Более кропотливую, требующую терпения и внимательности к деталям.

Монтажная располагалась в отдельном помещении третьего корпуса. Небольшая комната с затемнёнными окнами, световой стол у стены, проектор, стеллажи с катушками плёнки. Пахло химикатами и ацетоном — запах, который Володя помнил из прошлой жизни, хотя там монтаж был цифровым.

Катя уже была на месте. Она сидела за световым столом, склонившись над плёнкой, разглядывая кадры через лупу. Услышав шаги, подняла голову:

— Доброе утро, Владимир Игоревич! Я уже начала просматривать материал. Проявка готова, плёнка в порядке.

— Доброе утро, Катя, — Володя подошёл к столу. — Покажи, что у нас есть.

Катя включила свет в столе. Плёнка легла на подсветку — чёрно-белые кадры, негатив. Володя наклонился, разглядывая.

— Вот первая сцена, встреча на Арбате, — Катя передвигала плёнку. — Три дубля. Вот второй дубль — видите, здесь камера немного дрогнула. А вот первый и третий — чистые.

Володя смотрел внимательно. Плёнка была маленькая, детали трудно разглядеть без лупы. Он взял лупу, приблизился.

Вот Николай идёт по улице. Вот Зина торопится. Вот они встречаются. Вот её лицо — удивление, смущение. Вот его взгляд — сочувствие, интерес. Даже на негативе, даже в маленьком формате, эмоции читались.

— Первый дубль лучше, — сказал Володя, выпрямляясь. — Там больше живости. Будем использовать его.

— Я тоже так подумала, — Катя кивнула. — А вот сцена с гармонистом. Один дубль. Смотрите.

Она протянула другой кусок плёнки. Володя смотрел — Николай сидит на скамейке, поёт. Старик играет на гармони. Лица крупным планом. В глазах Николая — слёзы.

— Это сильно, — прошептал Володя. — Очень сильно. Катя, это центральная эмоциональная сцена фильма. Её нужно смонтировать так, чтобы зритель прочувствовал каждую секунду.

— Как именно?

Володя задумался. В прошлой жизни он монтировал клипы — короткие, динамичные ролики, где важен был ритм. Но он знал принципы монтажа любого визуального материала.

— Смотри, — он взял карандаш, начал рисовать схему на бумаге. — Сцена строится так. Сначала общий план — скамейка, оба сидят. Зритель понимает, где происходит действие. Потом крупный план старика — он начинает играть. Потом крупный план Пети — он слушает. Потом снова общий — оба, музыка связывает их. Потом Петя начинает петь — крупный план, его лицо, эмоция. Потом опять общий. Потом снова крупный — слёзы. Понимаешь? Мы чередуем планы, но не хаотично. Есть ритм. Общий-крупный-общий-крупный. Это даёт дыхание сцене.