Ковалёв присвистнул:

— Смелая идея. Редко кто так снимает. Обычно камера стоит на треноге, статично.

— Я не хочу статики, — Володя посмотрел на оператора. — Я хочу жизнь.

— Понял, — Ковалёв кивнул. — Значит, будем двигаться. Придётся попотеть, но сделаем.

Они вышли из корпуса. У проходной уже ждал Иван Кузьмич с потрёпанным портфелем. Рядом стояла машина — чёрная "Эмка", за рулём дремал шофёр.

— Все в сборе? — Володя огляделся. — Тогда поехали.

Они втроём сели в машину. Шофёр завёл мотор, машина тронулась.

— Куда едем? — спросил Иван Кузьмич.

— Сначала на Арбат, — Володя достал блокнот. — Там будем снимать сцену встречи. Потом в Парк Горького — финальная сцена. Потом на почту — есть одна на Маросейке, старое здание, должно подойти.

Машина ехала по Москве. Володя смотрел в окно — город жил, дышал, работал. Люди спешили по делам, трамваи звенели, где-то строили, где-то ремонтировали. Москва восстанавливалась после войны. И его фильм будет об этом — о жизни, которая продолжается.

На Арбате они вышли. Володя осмотрелся — узкая улица, дома по обе стороны, трамвайные пути посередине. Идеальное место для сцены встречи.

— Вот здесь, — он показал. — Петя идёт с той стороны, Катя — с этой. Лужа будет вот тут, на повороте. Пётр Ильич, как думаете, свет нормальный?

Ковалёв прищурился, оценивая:

— Утром хорошо. Часов в восемь-девять солнце будет сбоку, даст мягкий свет. Тени не резкие. Подойдёт.

— Отлично. Иван Кузьмич, тут нужно будет сделать лужу. Большую, но не слишком. И разметить место для писем, которые Катя уронит.

Иван Кузьмич записывал:

— Лужу сделаем искусственную. Вечером перед съёмкой воды нальём. Письма — не вопрос, бутафория.

Они провели на Арбате полчаса, замеряя углы, выбирая точки для камеры. Ковалёв смотрел в видоискатель, прикидывал кадры. Володя объяснял, что хочет видеть — вот здесь крупный план Пети, вот здесь общий план улицы, вот здесь Катя в центре кадра.

Потом поехали в Парк Горького. Танцплощадка была большая, асфальтированная, с эстрадой. Идеальное место для финала.

— Здесь будет оркестр, — Володя показал на эстраду. — Камера здесь, снимает общий план — пары танцуют, Петя и Катя в центре. Потом наезд, крупный план их лиц. Потом отъезд, опять общий план. Чтобы показать — они не одни, вокруг жизнь, люди, счастье.

Ковалёв кивал:

— Красиво. Романтично. Зритель в зале будет плакать.

— Надеюсь, — Володя улыбнулся.

Они объехали ещё несколько мест — почту на Маросейке, небольшой скверик для сцены с гармонистом, улицу для сцен поисков. К вечеру вернулись на студию.

Володя чувствовал усталость, но приятную. Они успели много. Локации утверждены, план съёмок намечен, оператор в деле.

В павильоне горел свет. Лёха ещё возился с оборудованием, Катя что-то записывала. Увидев Володю, она подошла:

— Владимир Игоревич, я составила график. Вот, посмотрите.

Володя взял лист. Катя расписала съёмочные дни по сценам, учитывая локации, актёров, оборудование. Всё чётко, логично.

— Отлично, Катя. Ты молодец.

Она засмущалась:

— Я просто подумала, что так будет удобнее.

— И правда удобнее. Размножь это. Раздай всем.

Лёха подошёл, вытирая руки тряпкой:

— Владимир Игоревич, техника проверена. Всё работает. Микрофоны в порядке, записывающее устройство тоже.

— Отлично, Лёха. Спасибо.

Коля вбежал в павильон, запыхавшийся:

— Владимир Игоревич! Машину на понедельник заказал. Будет ЗИС-5, грузовик. Влезет всё — и оборудование, и люди.

— Молодец, Коля.

Володя оглядел павильон. Команда работала как часы. Каждый знал своё дело, каждый вкладывался. И это было прекрасно.

— Друзья, — он поднял голос, — на сегодня заканчиваем. Все устали. Завтра продолжим. Пятница — подготовка костюмов, реквизита. Суббота — финальный прогон с актёрами. Воскресенье — выходной, отдыхаем. А в понедельник — снимаем. Всем спасибо за работу.

Они разошлись. Володя остался один в пустом павильоне. Постоял, осматриваясь. Через четыре дня здесь будут съёмки. Настоящие съёмки.

Он выключил свет, вышел, закрыл дверь.

Вечерняя студия была тихой. Большинство уже ушли домой. Володя медленно шёл к выходу, думая обо всём, что предстоит.

И вдруг понял — он счастлив. По-настоящему, глубоко счастлив. Он делает то, о чём мечтал. Создаёт кино. Работает с людьми, которые верят в него. Любит женщину, которая ждёт его.

Володя встретил Алину у Пушкинской площади в шесть вечера. Она стояла у памятника в светлом платье, с альбомом под мышкой, и когда увидела его, улыбнулась так, что у него перехватило дыхание.

— Здравствуй, — она поднялась на цыпочки, поцеловала его в щёку.

— Здравствуй, — Володя обнял её, вдохнул запах лаванды и красок. — Соскучился.

— Я тоже. Целый день не виделись — вечность просто.

Они пошли по бульварам, не спеша, держась за руки. Вечерняя Москва была прекрасна — июньское солнце клонилось к закату, окрашивая всё в золотистые тона. На скамейках сидели старики, играя в домино. Дети бегали с воздушными шарами. Молодые пары прогуливались, как и они. Где-то играл уличный музыкант на аккордеоне — старый вальс, протяжный и немного грустный.

— Как прошёл день? — спросила Алина.

Володя рассказывал — про встречу с директором, про разрешение на съёмки, про то, как они с оператором объезжали локации. Алина слушала, прижавшись к его плечу, изредка кивая.

— Значит, с понедельника снимаете? — она посмотрела на него снизу вверх. — Ты же будешь занят с утра до ночи.

— Буду, — признал Володя. — Но вечера у меня твои. Всегда.

Она улыбнулась, сжала его руку крепче.

Они свернули на Тверской бульвар. Липы стояли в полном цвету, и воздух был напоен их сладким, чуть дурманящим ароматом. Алина остановилась, запрокинула голову, вдыхая:

— Как пахнет... Я обожаю липу. Это же запах лета, Москвы, дома.

— Дома, — повторил Володя задумчиво.