Он посмотрел в окно — вниз, на студию. Люди расходились, павильоны темнели. Где-то гасили свет.

Его студия. Его фильм. Его команда.

Всё складывалось.

Владимир надел пиджак, запер кабинет, спустился вниз.

Завтра продолжит. А сегодня — домой. К матери, к ужину, к тёплому вечеру на коммунальной кухне.

Он вышел на улицу, вдохнул вечерний воздух — прохладный, с запахом сирени из соседнего сквера.

Москва жила своей жизнью. Мирной. Спокойной.

И он был частью этой жизни.

Владимир улыбнулся и пошёл к трамвайной остановке.

День второй закончился хорошо.

Владимир шёл к трамвайной остановке через тот же сквер, где вчера встретил Алину. День клонился к концу, небо темнело — но не до черноты, а до глубокого синего, почти фиолетового.

И звёзды.

Владимир остановился, запрокинул голову. Небо было усыпано звёздами — так густо, как он не видел никогда. В его прошлой жизни, в Москве XXI века, звёзд почти не было — световое загрязнение, смог, яркость города. Здесь же, в 1945-м, небо было чистым.

Млечный путь тянулся серебристой рекой через всё небо. Созвездия — чёткие, яркие. Каждая звезда отдельно, как драгоценность.

— Красиво, правда?

Владимир обернулся. На той же скамейке, где вчера рисовала, сидела Алина. Без мольберта, без альбома. Просто сидела, смотрела на небо.

— Алина?

Она улыбнулась:

— Здравствуй, Владимир.

Он подошёл, сел рядом. Между ними — расстояние, но не отчуждённость. Просто пространство.

— Ты... ждала меня? — спросил он осторожно.

— Не знаю, — Алина пожала плечами. — Просто подумала, что ты вчера здесь проходил. И сегодня, может быть, тоже пройдёшь.

— Прошёл.

— Вот и хорошо.

Они помолчали, глядя на небо. Тишина была комфортная. Не нужно было заполнять её словами.

— Я никогда таких звёзд не видел, — сказал Владимир тихо.

— Правда? — Алина удивлённо посмотрела на него. — А ты вроде всю войну прошёл. Там небо должно быть чистое.

— На войне было не до звёзд.

— Понимаю. — Она снова подняла взгляд. — А я люблю смотреть. Особенно когда рисовать устану. Смотрю и думаю — вот они, звёзды. Горели миллионы лет назад. А свет только сейчас до нас дошёл. Мы смотрим в прошлое.

— Или в будущее, — тихо добавил Владимир.

Алина повернулась к нему, заинтересованно:

— Как это?

— Ну... — Он замялся, потом улыбнулся. — Может, где-то там, — он кивнул на звёзды, — кто-то смотрит на нашу Землю. И видит её такой, какой она была миллион лет назад. А мы для них — будущее.

Алина задумалась, потом рассмеялась — легко, звонко:

— Философ ты, оказывается!

— Не философ. Просто... думаю иногда.

Она откинулась на спинку скамейки, вздохнула:

— Мне нравится, как ты думаешь. Необычно.

Владимир посмотрел на звёзды. Что-то шевельнулось в памяти — не его, Вяземского, а Леманского. Обрывки слов, ритм, рифмы.

Стихи.

Он вспомнил — смутно, но отчётливо. Молодой Леманский, студент режиссёрского отделения, конец тридцатых. Писал стихи — плохие, наивные, но искренние. Для девушки, которая так и не ответила взаимностью. Потом была война, и стихи забылись.

Но сейчас они вернулись. Неожиданно. Будто сами всплыли из глубины памяти.

Владимир открыл рот — и слова пошли сами:

*Я звёзды считал в тишине ночной,*

*Когда засыпал усталый мир.*

*И думал о том, что где-то одной*

*Я нужен, как воздух и как эфир.*

Он замолчал, удивлённый собственным голосом. Алина повернулась к нему, глаза широко открыты:

— Это... это ты сейчас?

— Нет, — Владимир покачал головой. — Старое. Ещё до войны писал, когда на режиссёра учился.

— Продолжай, — попросила она тихо.

Владимир закрыл глаза. Слова шли сами, из памяти Леманского:

*И каждая звёздочка в небе ночном*

*Мне шепчет: "Не бойся, иди вперёд".*

*И пусть этот путь мне пока не знаком,*

*Но кто-то меня на нём точно найдёт.*

Тишина. Только ветер шелестел листвой.

*Я верю в простое: в рассвет, в тишину,*

*В улыбку случайную средь бела дня.*

*Я больше не жду чудес наяву —*

*Мне хватит того, что ты рядом.*

Он открыл глаза. Алина смотрела на него — не отрываясь, серьёзно.

— Это... красиво, — сказала она тихо. — Очень.

Владимир смутился:

— Наивно. Студенческая романтика.

— Но искренне. — Алина улыбнулась. — Знаешь, я много читала стихов. Разных. Маяковского, Есенина, Блока. Но твои... они простые. Как будто не для всех, а для одного человека.

— Так и было. Для одной девушки писал.

— И что, она?..

— Не оценила, — Владимир усмехнулся. — Вышла за военного.

— Дура, — просто сказала Алина.

Они посмотрели друг на друга — и одновременно рассмеялись.

Алина встала, отряхнула платье:

— Мне домой пора. Поздно уже.

— Мне тоже.

Они вышли из сквера вместе. Шли по пустынной вечерней улице — рядом, молча. Небо над ними сияло звёздами. Владимир смотрел вверх, время от времени спотыкаясь.

— Смотри под ноги, а не в небо, — засмеялась Алина. — Упадёшь ещё.

— Не могу. Слишком красиво.

— Тогда держись. — Она взяла его под руку — просто, естественно, будто так и должно быть.

Владимир почувствовал тепло её руки через рукав пиджака. Не сказал ничего. Просто шёл дальше.

Они миновали площадь, свернули на улицу. Фонари горели редко. Тишина — только их шаги по брусчатке да далёкий лай собаки.

— Ты завтра на студию? — спросила Алина.