За окном звёзды продолжали гореть. Где-то там, в другом конце города, Алина тоже, наверное, не спала. Может, тоже думала о нём. Может, тоже улыбалась.

Владимир повернулся на бок, обнял подушку.

Завтра читка сценария. Работа. Фильм о любви.

И теперь он точно знал, как снимать про любовь. Потому что сам влюбился.

По-настоящему.

Глубоко.

Навсегда.

Владимир улыбнулся последний раз и заснул.

А на столе, при свете догорающей свечи, лежал сложенный лист. Со стихами с одной стороны и рисунком с другой.

Звёзды, мост, две фигуры рядом.

И слова:

*«Я боялся слов таких простых,*

*Но сказать их — значит, не был слепым».*

Свеча догорела.

Комната погрузилась в темноту.

Но в душе Владимира горел свет.

Свет любви.

Владимир пришёл на студию к девяти утра. Павильон три уже был подготовлен — Коля расставил стулья полукругом, в центре поставил стол для режиссёра. На стульях лежали экземпляры сценария — свежеотпечатанные, пахнущие типографской краской.

Катя раскладывала карандаши, блокноты. Лёха проверял микрофон — на всякий случай, вдруг понадобится записать.

— Доброе утро! — Владимир вошёл, снял пиджак, повесил на спинку стула.

— Доброе, Володя! — Катя улыбнулась. — Готов к первой читке?

— Готов. Актёры?

— Уже в коридоре ждут. Волнуются.

— Пусть заходят.

Катя вышла, через минуту в павильон вошли актёры. Громов Николай — в чистой рубашке, кепка в руках. Зина — в скромном платье, взволнованная. Старик-гармонист, женщина-кондукторша, подружка Зины. Человек десять.

Все здоровались тихо, рассаживались по местам. Брали сценарии, перелистывали, переглядывались.

Последним вошёл Громов-сценарист — взъерошенный, с портфелем. Сел в сторонке, молча закурил.

— Товарищи, доброе утро! — Владимир встал перед полукругом. — Спасибо, что пришли. Сегодня первая читка сценария «Майский вальс». Цель простая — услышать текст вслух, понять, как звучит, где что подправить. Не волнуйтесь, это не экзамен. Просто читайте своих персонажей. Естественно, как говорите в жизни.

Актёры кивали. Громов Николай поднял руку:

— А... можно своими словами, если где-то не звучит?

— Пока читайте как написано. Потом обсудим, где можно варианты.

— Понял.

В павильон тихо вошёл Борис Петрович. Сел в последнем ряду, кивнул Владимиру. Следом — Семён Семёныч, устроился рядом с директором.

Владимир сел за стол, открыл свой экземпляр сценария:

— Начинаем. Сцена первая. Московская улица, утро. Петя возвращается с фронта. Николай, твой монолог.

Громов Николай откашлялся, посмотрел в текст. Прочитал негромко:

— «Москва... Дома».

Пауза.

— Дальше насвистываешь, — подсказал Владимир. — Но сейчас можно просто сказать «насвистывает».

— Насвистывает, — Николай кивнул, потом поднял глаза. — А можно я правда насвистну?

— Давай попробуй.

Николай приложил пальцы к губам, негромко, мелодично насвистел «Катюшу» — несколько тактов. Чисто, с чувством.

— Отлично! — Владимир записал в блокноте. — Оставим так. Дальше. Сцена вторая. Встреча с Катей. Зина, ты входишь.

Зина нервно перелистнула страницы, нашла своё место:

— «Ой! Ой, письма!»

Она прочитала с такой искренней растерянностью, что Владимир улыбнулся.

— Хорошо. Продолжай.

Зина читала дальше, Николай подхватывал реплики Пети. Они смотрели друг на друга через столы, и даже при читке было видно — между ними что-то есть. Химия.

— «Разрешите помочь», — Николай произнёс просто, по-доброму.

— «Спасибо, я... сама...», — Зина замялась, потом подняла глаза, посмотрела на Николая. Покраснела.

Тишина. Все ждали.

— «Вы... очень добрый», — тихо дочитала Зина.

Николай улыбнулся — широко, открыто:

— «Просто... вы уронили».

Пауза. Громов-сценарист в углу кивнул одобрительно.

— Отлично! — Владимир хлопнул в ладоши. — Вот это то, что нужно. Живо, искренне. Дальше.

Читка продолжалась. Актёры читали свои реплики, иногда спотыкались, переспрашивали. Владимир комментировал, поправлял, хвалил.

Сцена с гармонистом. Старик читал медленно, с паузами:

— «Слушай, солдат. Ты чего кручинишься?»

— «Да так... Девушку встретил. Красивую. А теперь не найду», — Николай ответил с лёгкой грустью.

— «Москва большая, но любовь — больше. Найдёшь».

Старик произнёс это так мудро, так тепло, что даже Семён Семёныч в углу тихо сказал:

— Хорошо.

Читка дошла до середины. Сцена в парке, где Петя сидит один, грустит. Владимир остановил:

— Николай, здесь ты поёшь. У Громова написано песня, но слов пока нет. Можешь просто напеть мелодию?

Николай задумался:

— А какую?

— Грустную. Про любовь.

Николай закрыл глаза, тихо начал напевать — мелодию старого романса, дореволюционного. Голос негромкий, но чистый.

Все замолчали, слушали.

Зина смотрела на Николая, и в глазах блестели слёзы.

Николай закончил, открыл глаза:

— Вот так?

— Идеально, — Владимир записал в блокнот. — Найдём композитора, напишет слова под твой голос.

Читка продолжалась. Финальная сцена — встреча в парке.

— «Станцуете?» — Николай прочитал негромко.

— «Я не очень умею...», — Зина прошептала.

— «И я не умею. Научимся вместе».