Они поцеловались — долго, нежно, забыв обо всём на свете. Луна светила на них, ночная Москва спала вокруг, и только они двое существовали в этом моменте.

Когда дошли до дома Алины, она не хотела отпускать его:

— Останься, — попросила она тихо. — Не хочу расставаться.

— Я останусь, — пообещал Володя.

Они поднялись по скрипучей лестнице в её комнату. Алина зажгла лампу под абажуром — тёплый, мягкий свет разлился по комнате. Запах красок и скипидара смешался с запахом лаванды от её кожи.

— Я приготовлю чай, — Алина засуетилась, но Володя остановил её, обняв сзади.

— Не надо, — прошептал он в её волосы. — Просто побудь со мной.

Она повернулась в его объятиях, обняла за шею. Они стояли так, прижавшись друг к другу, чувствуя тепло, близость, любовь.

— Володя, — Алина смотрела ему в глаза, — я люблю тебя. Так сильно, что иногда страшно. Боюсь потерять. Боюсь, что это окажется сном.

— Это не сон, — Володя целовал её лицо — лоб, веки, нос, щёки. — Это реальность. Я здесь. Я с тобой. И никуда не денусь.

Они легли на кровать, не раздеваясь. Просто лежали, обнявшись, в тишине. За окном шумел ветер в листве, где-то лаяла собака, проехала поздняя машина. Но в этой комнате было тепло, уютно, спокойно.

— Расскажи мне что-нибудь, — попросила Алина, уткнувшись лицом ему в грудь.

— Что рассказать?

— Что угодно. Просто хочу слышать твой голос.

Володя задумался. Потом начал рассказывать — о своих планах, о будущих фильмах, которые хочет снять, о том, как видит их жизнь вместе. Алина слушала, изредка кивая, гладя его по груди.

— А ещё я хочу, — говорил Володя тихо, — чтобы у нас был дом. Настоящий дом, не комната в коммуналке. Может быть, небольшой, но свой. Где будет мастерская для тебя — с большими окнами, чтобы света было много. Где ты сможешь рисовать сколько хочешь. И где я буду писать сценарии, думать о новых фильмах. И где мы будем вместе — завтракать, ужинать, разговаривать до поздней ночи.

— Это было бы чудесно, — прошептала Алина. — Наш дом. Наша жизнь.

— Будет, — пообещал Володя. — Обязательно будет.

Алина заснула первой. Её дыхание стало ровным, глубоким. Володя лежал, обнимая её, и смотрел в темноту. Ему было так хорошо, так спокойно, что не верилось.

Всего месяц назад он умер в другой жизни — одинокий, циничный, выгоревший. И проснулся здесь, в 1945 году, в теле чужого человека. Получил второй шанс. Шанс жить правильно. Любить по-настоящему. Создавать искренне.

И он не собирался упускать этот шанс.

Володя поцеловал Алину в макушку, прижал её крепче и закрыл глаза.

Завтра будет новый день. Новая репетиция, новая работа, новые открытия.

Но главное у него уже было.

Любовь.

Дом.

Смысл.

---

Утро застало их спящими в обнимку. Володя проснулся от солнечных лучей, пробивающихся сквозь занавеску. Алина лежала, положив голову ему на грудь, одна рука на его животе. Спала с полуулыбкой на губах.

Володя осторожно высвободился, встал. Подошёл к окну, раздвинул занавеску. За окном была Москва — светлая, утренняя, живая. Во дворе женщины развешивали бельё, дети играли, старик точил нож на точильном камне. Обычная жизнь.

Но для Володи она была прекрасна.

Он повернулся к Алине. Она проснулась, потянулась, открыла глаза:

— Доброе утро, любимый.

— Доброе утро, — Володя вернулся к кровати, сел рядом с ней. — Как спалось?

— Замечательно, — она обняла его за шею, притянула к себе. — Рядом с тобой я сплю лучше всего.

Они позавтракали остатками хлеба с маслом и вчерашним чаем, который Алина разогрела на керосинке. Сидели за маленьким столом у окна, держась за руки, обмениваясь взглядами.

— Сегодня у тебя опять репетиция? — спросила Алина.

— Да, в одиннадцать, как и всегда. Скоро начнём снимать.

— Тогда иди, не опаздывай, — она встала, поправила ему воротник рубашки.

Он ушёл, оглянувшись на прощание. Алина стояла в дверях, провожая его взглядом, и махала рукой.

Володя шёл по утренней Москве и улыбался.

Жизнь была прекрасна.

И это было только начало.

Володя пришел на студию к десяти утра. В кабинете его ждала записка от Веры Дмитриевны, написанная крупным старческим почерком: "Владимир Игоревич! Жду Вас и актёров в костюмерной в 11:00. Обсудим костюмы. В.Д."

Он улыбнулся. Вера Дмитриевна была из тех людей, кто не тратил слов попусту. Если написала — значит, дело важное.

Костюмерная находилась в отдельном флигеле за вторым павильоном. Володя вошёл ровно в одиннадцать. Помещение было большим — стены увешаны вешалками с костюмами разных эпох, в углу стояли манекены, у окна — несколько швейных машинок "Зингер", за одной из которых сидела молодая девушка и строчила что-то. Пахло тканью, нафталином и ещё чем-то — наверное, крахмалом.

Вера Дмитриевна сидела за большим столом, заваленным отрезами ткани, журналами мод и блокнотами. Полная, седеющие волосы собраны в тугой пучок, очки на цепочке. При виде Володи она поднялась:

— А, Владимир Игоревич! Вовремя. Уважаю пунктуальность. Садитесь, — она указала на стул. — Актёры придут?

— Должны подойти к половине двенадцатого, — Володя сел. — Я им вчера сказал.

— Хорошо. Тогда пока поговорим, — Вера Дмитриевна достала блокнот, перелистнула страницы. — Я сценарий прочитала. Хорошая история. Простая, человечная. Костюмы нужны соответствующие — чтобы персонажи выглядели как живые люди, а не как актёры в наряде. Согласны?

— Полностью согласен, — Володя наклонился вперед. — Вера Дмитриевна, у меня к вам вопрос. Вы давно на студии работаете?

— С двадцать третьего года, — она гордо выпрямилась. — Ещё с Протазановым работала. "Аэлиту" помните? Так вот, костюмы марсиан — это моё. Правда, тогда я ещё помощницей была, но руку приложила.

— Значит, вы знаете, как костюм создаёт характер, — Володя смотрел на неё серьёзно. — Как одна деталь может рассказать о человеке больше, чем десять страниц текста.

Вера Дмитриевна сняла очки, протёрла платком, надела обратно:

— Вижу, молодой человек, вы понимаете в деле. Редко режиссёры об этом задумываются. Думают — дай актёру любую одежду, и ладно. А ведь костюм — это половина образа. Особенно в кино, где всё видно крупным планом.