— Подожди, — одёрнула его мать. — Володя, а команда у тебя будет?

— Уже есть. Познакомили сегодня. — Владимир начал перечислять: — Катя-монтажница, молодая, толковая. Лёха-звукооператор, весёлый парень, тоже с фронта. Вера Дмитриевна из костюмерной — строгая, но справедливая. Иван Кузьмич декорации строит. И мальчишка Коля ассистентом напросился.

— Ишь ты, какая команда, — Пётр Иванович одобрительно кивнул. — Артель, значит.

— Артель, — согласился Владимир.

— А кабинет дали?

— Дали. Маленький, но свой. На третьем этаже.

Анна Фёдоровна встала, принесла ещё оладий — целую гору на блюде:

— Ешь, ешь. Ты сегодня столько пережил, сил потратил.

— Мам, я и так наелся уже...

— Ничего, не развалишься. Тебе силы нужны.

Она положила ему ещё два оладья. Владимир не стал спорить, принялся есть. Вокруг говорили, обсуждали.

Клавдия рассказывала про очередь в магазине — стояла три часа, но зато хорошего мяса достала. Пётр Иванович читал из газеты про восстановление заводов. Вася жаловался на задачку по арифметике — никак не сходится.

Обычный вечер. Тёплый. Домашний.

— А ещё, — вспомнил Владимир, — я встретил художницу. В сквере рисовала, допоздна засиделась.

Анна Фёдоровна оживилась:

— Художницу? Девушку?

— Мам... — Владимир покачал головой.

— Что «мам»? — она улыбнулась лукаво. — Имя есть у художницы?

— Алина.

— Красивое имя, — Клавдия поддержала. — А сама какая?

— Обычная. Студентка художественного училища. Третий курс.

— Обычная, — усмехнулась мать. — Вижу, как «обычная». Глаза-то загорелись, когда рассказывал.

Владимир почувствовал, как краснеет:

— Ничего не загорелись. Просто познакомились, поговорили о живописи. Я ей мольберт помог донести. Всё.

— Ага, «всё», — Пётр Иванович подмигнул. — Мы тут старые, но не слепые. Верно, Анна Фёдоровна?

— Верно, — мать налила Владимиру ещё чаю. — Володенька, ты не смущайся. Тебе тридцать лет, пора о семье думать.

— Мам, я один день на студии отработал...

— Ну и что? Жизнь она быстрая. Вот война сколько времени забрала. Теперь надо жить, любить, семью заводить.

Клавдия кивнула:

— Анна Фёдоровна правду говорит. У меня вон брат с войны вернулся, через месяц уже женился. Говорит — столько смерти видел, хочется жизни.

Владимир допил чай, промолчал. В прошлой жизни он так и не завёл семью. Всё работа, работа, работа. А потом время ушло. Остался один.

Здесь... здесь всё могло быть иначе.

— Ладно, не мучайте парня, — Пётр Иванович защитил Владимира. — Познакомился с девушкой, хорошо. Посмотрим, что дальше будет.

— А что дальше? — Вася поднял голову от тетрадки. — Они поженятся?

— Вась, учись давай, — оборвала его мать.

Мальчишка надулся, вернулся к задачке.

Анна Фёдоровна собрала со стола грязные тарелки, понесла к раковине. Владимир встал помочь — она не возражала. Они мыли посуду вдвоём, молча, но комфортно.

— Володь, — тихо сказала мать, не поднимая глаз от тарелки, — ты сегодня счастливый пришёл.

— Да?

— Да. Я вижу. Глаза другие. Не такие усталые, как раньше.

Владимир вытер миску, поставил на полку:

— Наверное, потому что наконец-то делаю то, что хочу.

— Это хорошо. Это правильно. — Она вытерла руки о фартук, обернулась к нему. — Знаешь, я четыре года ждала тебя с войны. Молилась каждый день. Просила Господа — верни живым. Пусть без ноги, без руки, но живым. А ты вернулся целый. И вот теперь счастливый. — Глаза у неё заблестели. — Это всё, что мне нужно.

Владимир обнял её — неловко, но тепло:

— Спасибо, мам. За всё.

Она всхлипнула, вытерла глаза краем фартука:

— Ох, что это я... Иди, отдыхай. Завтра снова рано вставать.

Владимир вышел из кухни, прошёл в свою комнату. Разделся, лёг на кровать. За стеной слышались голоса — соседи ещё допивали чай, разговаривали. Где-то играл патефон. Ребёнок плакал, его успокаивали.

Жизнь. Обычная. Шумная. Тёплая.

Владимир закрыл глаза, вспоминая день. Борис Петрович и его доверие. Команда — Катя, Лёха, Коля. Кабинет. Раскадровка. Алина с угольным пятном на носу.

И мать. Которая ждала четыре года. Которая рада просто видеть его счастливым.

Владимир улыбнулся в темноту.

Владимир проснулся снова до будильника — армейская привычка. Мать уже хлопотала на кухне, варила кашу. Позавтракали быстро, почти молча. Она только спросила:

— Волнуешься?

— Немного.

— Ничего, — она поправила воротник его рубашки. — Ты молодец. Справишься.

На студию он приехал к половине девятого. Проходная, знакомый охранник кивнул приветливо. Аллеи пустые, павильоны ещё закрыты. Только из одного доносились голоса — кто-то начал съёмки рано.

Владимир поднялся в главное здание, постучал в дверь директора.

— Войдите!

Борис Петрович сидел за столом, разбирал какие-то бумаги. Увидел Владимира, удивлённо поднял брови:

— Товарищ Леманский? Так рано?

— Хотел показать наработки, товарищ директор.

— Наработки? — Борис Петрович отложил бумаги. — Вы вчера только получили задание.

— Знаю. Но начал сразу.

Владимир достал из папки листы — немного помятые, исписанные карандашом. Положил на стол. Борис Петрович взял, пробежал глазами первый лист.

Помолчал.

Взял второй — раскадровку. Рассматривал дольше.

Третий — списки локаций, актёров, реквизита.

Откинулся в кресле, посмотрел на Владимира:

— Вы это за один вечер сделали?

— Да.

— Структуру прописали, раскадровку набросали, списки составили...